Меняю курс

Помимо комнаты в квартире сестры я нанимал вместе со Спенсером квартиру в квартале Саламанка. Помню, довольно долгое время меблировка ее состояла всего из двух кресел.

По окончании занятий на курсах мне было приказано отправиться в Барселону на крейсер «Рио де ла Плата», где находилась школа морской авиации. Обычная и морская авиация решили обменяться офицерами. Моряки отправили пять курсантов в нашу летную школу в Альбасете, а я с четырьмя другими товарищами поехал в Барселону, чтобы стать морским летчиком.

Попытаюсь вспомнить кое-что из тогдашних каталонских впечатлений. Никогда не думал, что Барселона так отличается от Мадрида. Увиденное там помогло мне с достаточной объективностью осудить столицу Испании и ее жизнь. Я не бывал еще в больших европейских городах, но из книг и рассказов очевидцев у меня создалось о них довольно определенное представление, позже подтвердившееся. Конечно, Барселона значительно отличалась от крупнейших европейских городов. Но по сравнению с нею Мадрид казался маленькой деревней, где все жители знали друг друга. Не выходя за рамки общепринятых норм и обычаев, в Барселоне можно было вести двойную и даже тройную жизнь.

Наша группа состояла из майора артиллерии Рамоса, капитана Перико Ортиса и трех лейтенантов: Гутиереса (Эль Гути), Сбарби и меня. Мы обосновались в довольно приличном пансионате. Его владелец, сеньор Висенс, стопроцентный каталонец, был вежлив с нами, уважал, как состоятельных клиентов, хотя и смотрел на нас словно на редких насекомых, [98] сравнивая с другими своими жильцами - серьезными людьми, ведущими весьма размеренную жизнь. Его удивляло, что мы заказывали еду сверх положенной нормы, часто не показывались в пансионате по нескольку дней, не предупреждая хозяина и не требуя вычетов из месячной платы. Каждый раз во время обеда сеньор Висенс подходил к нашему столу и, указывая на аляповатую вазу с искусственными цветами, обращался с одним и тем же вопросом: «Вы уже посмотрели на них?» Мы отвечали утвердительно, и он уносил ее на другой стол. На шестой или седьмой день нашего пребывания в пансионате майор Рамос полетел на гидросамолете приветствовать свою невесту; должно быть, Рамос совершил несколько кругов над ее домом и на последнем, потеряв скорость, упал на него. Поскольку катастрофа произошла в центре Барселоны, газеты много писали о ней, помещая сообщения на первых полосах. Когда после случившегося мы вошли в столовую и попросили убрать прибор Рамоса, а затем приступили к обеду, как и в обычные дни, все сидевшие за столом смотрели на нас с состраданием.

Узнать жизнь армии и особенно флота можно, только непосредственно принимая участие в ней. Вступление четырех армейских офицеров в одно из морских соединений было явлением необычным. Особенно если учесть, что моряки всячески старались, чтобы посторонние не совали свой нос в их дела.

И вот однажды утром с некоторым предубеждением, но испытывая огромное любопытство, пять летчиков явились на крейсер «Рио де ла Плата». Мы сразу же заметили, что решение высших сфер об обмене офицерами не одобрялось здесь. В программе, выработанной для нашего обучения, ясно чувствовалось стремление ее авторов держать нас подальше от морской авиации.

Нам выделили хорошего и симпатичного инструктора. Жаль, не могу вспомнить его фамилии. Через три или четыре дня мы стали самостоятельно летать на гидросамолетах. С этого момента стена изоляции рухнула. К большому неудовольствию начальника школы, мы просунули свой нос в морскую авиацию. Понемногу у нас завязалась дружба с нашими коллегами, положившая конец холодным отношениям первых дней.

Вообще же морская авиация значительно отставала от нашей. Ее личному составу не хватало того энтузиазма и той любви к своей профессии, которые испытывали мы. Среди [99] морских летчиков лучшие специалисты были из рядовых и сержантов, на которых офицеры смотрели как на шоферов. Офицеры летали мало и производили впечатление людей, презиравших пилотаж, но всегда стремившихся дать понять, что только они, и никто больше, способны отдавать приказы. Офицерский состав представлял собой особую касту, рьяно защищавшую свои привилегии, приобретенные в давние времена и еще продолжавшие жить.

Рядовые летчики и младшие командиры относились к нам с искренней симпатией и проявляли ее всегда, когда представлялась возможность. Мы обращались с ними просто и сердечно, что было для них непривычно. Офицеры и матросы делились как бы на две касты: высшую, со всеми привилегиями, и низшую, только с обязанностями.

С подобным отношением к подчиненным мы столкнулись впервые. На наших аэродромах между солдатами, младшими командирами и офицерами существовали сердечные человеческие отношения, как между членами одной семьи. Я ничего не имею против флота. Наоборот. Многие мои предки были моряками. Некоторые из них даже довольно известными, например дон Балтазар Идальго де Сиснерос, командовавший «Святейшей троицей» - самым большим кораблем испанского флота, принимавшим участие в Трафальгарском сражении{55}. Но я не буду искренним, если скажу, что общение с моряками оставило у меня хорошее впечатление. Нормы поведения во флоте и стремление к обособленности объяснялись не столько гордостью и боязнью разглашения каких-то тайн, сколько горячим желанием моряков сохранить свои традиции и привилегии, дававшие им материальные выгоды. Так, крейсер «Рио де ла Плата» не имел котлов и был непригоден для плавания. Он стоял на якоре в порту и использовался как помещение для школы. Нас удивило, что судно находится в трех-четырех метрах от пирса и до него приходилось добираться на шлюпке. По приказу часового матрос на весельной шлюпке приставал к пирсу, брал человека и доставлял его к трапу крейсера; чтобы вернуться на берег, требовалось проделать ту же операцию в обратном порядке.

Мы, конечно, поинтересовались, почему нельзя пришвартовать корабль к пирсу, чтобы можно было подниматься [100] и спускаться с него по сходне. Но ответа не получили. Решили, что это, видимо, причуда или какая-то морская традиция, но позже узнали: по существовавшим правилам, если корабль находится в море или стоит на якоре в порту, но не пришвартован к пристани, его экипажу выплачивается дополнительное вознаграждение. Поскольку крейсер «Рио де ла Плата» находился в нескольких метрах от пирса, его команда получала такую надбавку. Можно было бы сослаться и на другие примеры, убедительно подтверждавшие, что многое во флоте было не так уж романтично.

Но, повторяю, особенно потрясло меня отношение офицеров к судовой команде. Однажды ночью на крейсере устроили ужин, чтобы отпраздновать наши первые самостоятельные вылеты на гидросамолете. Все было хорошо организовано, все нам нравилось, пока не прибыло несколько девиц, приглашенных для оживления праздника. Офицеры развлекались, пили, острили, не стесняясь в выражениях и действиях, и при этом не обращали никакого внимания на матросов, которые обслуживали нас на протяжении всей ночи в качестве лакеев. Могу заверить: на наземных аэродромах такое было бы невозможно. Если бы какой-нибудь офицер попытался сделать нечто подобное, товарищи воспрепятствовали бы этому.

Унизительные обычаи и манера обращаться со своими людьми, разумеется, не могли не сказываться на отношении матросов к офицерам.

Прошло немного времени, и факты подтвердили правильность наших наблюдений о слабости подготовки летчиков морской авиации. Во время боевых операций в Марокко по взятию Вилья-Алусемаса эскадрильи французского и испанского флотов действовали совместно. Мы находились в одинаковых для выполнения боевых заданий условиях. С первых же дней французские летчики показали себя с самой лучшей стороны. Летчики же испанских морских эскадрилий просто опозорились. Мы уже заранее знали: если боевое задание поручено нашим морским летчикам, резервная эскадрилья должна обязательно подняться в воздух и выполнить приказ вместо них. Всегда находилась какая-то причина, мешавшая им справиться с заданием.

Получив звание морского летчика, я был назначен на базу гидроавиации в Мар-Чика, в Мелилье. База располагала довольно хорошими германскими гидросамолетами «Дорнье Валь». Одной из двух расположенных здесь эскадрилий командовал капитан Перико Ортис, другой - Рамон Франко. [101]

Начались боевые операции. Их целью было приблизить наши позиции к Вилья-Алусемасу, где укрепился Абд-эль-Керим. Продвижение шло довольно медленно, марокканцы, воодушевленные предыдущими победами, упорно защищали каждую пядь своей территории. К тому же они были хорошо вооружены захваченным у нас оружием. Морской авиации поручалось разведывать и бомбить главные силы противника, расположенные в населенных пунктах, удаленных от наших линий, но относительно близко лежащих от моря. Мы довольно часто значительно углублялись в тыл марокканцам, хотя нашему командиру всегда казалось, что мы летаем недостаточно далеко. Почти каждый раз гидросамолеты возвращались изрешеченные пулями, как садовая лейка, а иногда с убитым или раненым членом экипажа.

На пять гидросамолетов эскадрильи имелось шесть летчиков, и по решению Ортиса в боевые полеты мы отправлялись с ним вместе. Для него это было прогулкой, для меня - тяжелой нагрузкой, ибо я постоянно испытывал страх. Я никогда не говорил Ортису об этом, скрывая свои чувства под смехом кролика, словно был храбрее самого Сида-Воителя.

Другая задача, которая возлагалась на морскую авиацию, - прикрытие самолетов, фотографировавших местность и обстреливавших из пулеметов неприятельские пушки, установленные на скалистых берегах в местах наших предполагаемых высадок. Летчики с наземных аэродромов охотно летали в сопровождении гидросамолетов, всегда готовых подобрать их в случае, если они будут сбиты.