Мэр в законе

–  Всем на пол!

–  Лежать, мрази!

–  Руки за головы!

Резиновая дубинка, скажу по секрету, игрушка не для детей дошкольного возраста и почки не железные. Потому и стонала братва, и скулила, и орала, и просила не бить, корчась на грязном полу вагончика и прекрасно понимая, что никого их мольбы и крики не интересуют.

Спустя три минуты, избитых в хлам пацанов за волосы волокли к крытому брезентом грузовику. За каждым тянулась широкая полоса крови, перемешанной с грязью.

Мужики, приостановив работу, наблюдали за этой картиной со стороны. Кто с сочувствием, кто со страхом в глазах. Но преобладающее большинство составляли те, кто не скрывал своего злорадства:

–  Получили, понтярщики! Дармоеды!

–  И поделом! Хватит на мужицких шеях сидеть!

–  Борзота бандитская! Кровососы!

Отчасти, наверное, правы были эти придавленные судьбой бедолаги. Каждый из них вынужден был вкалывать за себя, за дрыхнущего в бараке "законника" и за братка из бандитов. Иначе можно было и "пайки" вечерней лишиться, и право на очередное свидание с женой потерять (это раз в год-то!), и даже загреметь в ШИЗО. А за что?! За то, что блатные и бандюги ставят себя выше других?!

С другой стороны, братва честных работяг и на воле не трогала ("бомбили" только жирующих кооператоров), и в лагере не "доставала", - чего с них взять, кроме анализов. Выбор у каждого свой: не хочешь работать, будь готов отсидеть в штрафном изоляторе, получить по зубам в "пресс-хате", отлежаться в лагерной больничке с множественными переломами и отбитым ливером. А боишься резиновой дубинки контролера - выходи на работу, будь как все.

–  Вот и жрите говно свое, сволочи!
– доходяга Чумаченко по кличке Чума, получивший срок за то, что по пьяни сбил на своем "запорожце" столетнюю бабку, выругался в сторону братвы, смачно выплюнул последний зуб.
– Гы-гы!
– хохотнул дебело. Кряхтя, присел на корточки, поднял с земли черно-желтый резец с крупным крючковатым корнем и принялся внимательно рассматривать его со всех сторон, как будто нашел, как минимум, алмаз в двадцать каратов.
– Гы-гы! Мужики! Посмотрите!
– зашамкал он беззубым ртом, подзывая других горемык, - ха-ха-ха! Здоровый какой! Гы-гы-гы! Ха-ха-ха!
– Смех его стал громким, писклявым и истеричным.
– Огромный-то какой!
– Несчастный Чума безуспешно попытался вставить выпавший зуб обратно в воспаленную кровоточащую десну, но промерзшие пальцы не слушались, резец упал на стылую каменистую почву. А мужичок в голос разрыдался. Из глаз брызнули слезы, потекли по щекам, оставляя на черной от пыли коже светлые полоски.

…Бесчувственных пацанов закинули в кузов грузовика, как мешки с картошкой.

Взревел дизельный двигатель, и машина тронулась в сторону колонии.

Ночь на "зоне" - липкая тварь. Стоит упасть на жесткую казенную койку и прикоснуться щекой к плоской, набитой соломой, подушке, как она сразу же обволакивает тебя теплой кисельной массой, затягивая в кошмарные сновидения, безжалостно терзает душу и тело, не отпуская до самого утра.

Но сегодня ночь была иной. Впервые за шесть лет Таганке не снились кошмары.

Во сне к нему пришла Танька - продавщица из привокзального киоска.

Тогда, в 1984-м, в Москве на "трех вокзалах" только начали открываться кооперативные ларьки. Торговали всякой мелочью: дырявыми польскими презервативами и гнилыми марокканскими бананами, китайскими пистолетами "ТТ" и американской жевательной резинкой, успешно произведенной в подмосковных Солнцеве или Люберцах. Братва, понятное дело, взяла эти торговые точки под свой контроль. И Андрей как-то наведался к Таньке "за долей малой", которую торговка должна была еженедельно "отстегивать" пацанам "за охрану".

Маленькое окошко киоска оказалось закрытым, болталась табличка "Обед". "Мы пойдем другим путем", - подумал Таганка и обошел строение.

–  Привет, Танюха!
– браток без стука открыл дверь ларька и шагнул внутрь.

Как шагнул, так и замер, проглотив язык. Девчонка в это время примеряла черные колготки-"сеточку". На голую попу примеряла. Случайно так все по времени совпало или деваха нарочно ждала появления Андрея, о том новейшая история страны стыдливо умалчивает. Но в ту секунду, когда реальный пацан Андрюха Таганка, совершенно обалдев, замер на пороге киоска, Танечка стояла, как та избушка на курьих ножках, - к лесу передом, к Андрюхе задом. И - чуть-чуть наклонившись…

С этого самого места и начинался Андреев сон, нагло и развратно свалившийся на его "зэковскую" подушку.

Не нужно быть Нострадамусом, чтобы с ходу предсказать, что произошло, когда Андрей узрел избушку, то есть Танюшку, плавно и зазывающе покачивающую бедрами в крупную сеточку. Если на окне киоска висела табличка "Обед", это, ясный пень, вовсе не означало, что браток с продавщицей обедали.

Киоск возмущенно скрипел и энергично раскачивался из стороны в сторону, грозясь внезапно обрушиться. Андрюха мощно потел на Татьяне. Татьяна от удовольствия кричала, как резаная, напрочь позабыв о своей священной миссии обеспечения москвичей и гостей столицы товарами, блин, широкого потребления.

Прохожие, оказавшиеся волей случая неподалеку, шарахались в стороны, опасливо косясь на ларек и бормоча что-то вроде "грабят", "убивают" или "насилуют".

Молоденький постовой милиционер, узрев подозрительно качающийся торговый павильон, отважно ринулся на защиту кооперативной собственности.

–  Всем оставаться на местах! Руки вверх! Милиция!
– бдительный страж порядка ворвался в киоск и передернул затворную раму пистолета Макарова.

В народе таких людей называют очень точно - кайфоломами.

Андрюха, пардон за пикантную подробность, не успел кончить. А у Танюшки от пронзительного милицейского крика случился шок.

Читатель с медицинским образованием и без подсказки автора сообразит, что должно было произойти в результате такого вот неожиданного вторжения представителя правоохранительных органов в интимную жизнь двух добропорядочных советских граждан. Иным же растолкуем. Ту часть Танюшкиного организма, в которую с разбегу проник Андрюха, со страху немедленно переклинило. Таким образом, известная, пятая по счету, конечность Таганки оказалась намертво зажата, будто в железных тисках.

Руки вверх поднять было, конечно, можно. Но вот освободиться от других "объятий" - никак. Скрещенных собачек на улице видели? Вот-вот! То же самое произошло и с нашей "сладкой парочкой".

Пришлось менту вызывать "скорую". Из киоска Татьяну и Андрея выносили на одних носилках, как сиамских близнецов, так и не сумев разъединить их. Вдобавок ко всему, новые Татьянины колготки-"сеточки" почему-то оказались разорванными в хлам, и Таганка в них основательно запутался, словно карась в рыбацких сетях.

Липкая ночь внезапно оборвалась.

–  Подъем! Строиться в проходе!

В бараке неожиданно зажегся свет. Контролеры шли между кроватями и лупили резиновыми палками по металлическим спинкам.

"Зэки" соскакивали со своих лежбищ и сноровисто одевались.

Перед строем вышагивал начальник оперативной части капитан Зубарев.

Прапорщики-контролеры принялись "шмонать": переворачивать вверх дном постели и прикроватные тумбочки заключенных.

Странное дело: о предстоящем "шмоне" даже воров никто заранее не предупредил.