Мера любви

— Нет, тысячу раз нет! Я не могу на это согласиться. Никто не выйдет отсюда!

Голубые глаза монаха засверкали от гнева, и он еще выше поднял свое обессиленное тело.

— Речь не о вас, Арно де Монсальви, я уже сказал об этом! Речь идет о двух женщинах, и особенно о той, у которой не было никакой веской причины жертвовать собой ради вас! Госпожа Катрин, идите сюда! Идите ко мне, дитя мое, мое бедное дитя!

Он протянул к ней руку и улыбнулся такой доброй улыбкой, что молодая женщина непроизвольно поднялась с колен. Бернар де Кальмон д'О давно знал и всегда понимал ее. Теперь он предлагал ей свою поддержку, свое уважение, тогда как Арно не удостоил ее даже взгляда! Это презрение, безразличие ясно говорили о том, что она перестала для него существовать. Несмотря на все самоотречение Катрин, он продолжал не замечать ее. Конечно, он не даст свободно излиться своему гиеву перед лицом этой толпы, взирающей на него со священным ужасом, но она, должно быть, умерла для него.

Вместо злобы он проявил к ней милосердное безразличие, сравнявшее ее с другими подданными. Сердце Катрин разрывалось от горя, в горле застрял комок. На минуту она закрыла глаза, чтобы собрать все свое мужество, крепко сжала руки и подняла глаза, из которых хлынули слезы. Повернувшись спиной к своему супругу, она сделала шаг, потом другой… Молодая женщина собиралась уже броситься к аббату, который с трудом слез с повозки и протягивал ей руки, когда грубый окрик пригвоздил ее к месту:

— Нет! Она останется здесь!

Толпа загудела, а возмущенный аббат воскликнул:

— Вы не имеете права! На вас смотрит Бог!

— Я имею все права! Она мне сама их дала! Что же касается Бога, что ж, пусть смотрит! Давайте-ка, помогите мне! Подведите меня к ней! — приказал он поддерживающим его Фатиме и Жоссу.

Но Жосс не повиновался.

— Что вы хотите сделать, мессир? Если ей еще суждено страдать из-за вас, идите один!

Он собирался отпустить дрожащее тело, но Арно де Монсальви вцепился ему в плечо и повторил:

— Я сказал, отведите меня туда!

— Повинуйтесь, — сказал аббат. — Мы сейчас посмотрим!

Они двинулись вперед. Сбившись в кучу, толпа затаила дыхание. Катрин, окаменев, не смела пошевелиться. Что он задумал? Какое еще оскорбление ей придется вынести? Она смотрела на него со страхом, смешанным с чувством жалости. Не дойдя до нее двух шагов, Монсальви отдал другой приказ:

— Поставьте меня на колени! — строго произнес он. Жосс в недоумении переспросил:

— Вы хотите?..

— Я сказал: на колени! Туда… в пыль, к ее ногам! Я так хочу!

Воцарилась мертвая тишина. Они повиновались, и растерянная Катрин увидела перед собой великого грешника с босыми ногами, в рубище, ему не хватало только веревки на шее. По-прежнему цепляясь за Жосса и Фатиму, чтобы не упасть лицом на землю, Арно собрал все свои силы и закричал:

— Вы, все, кто меня слышит, я хочу, чтобы вы стали свидетелями моего стыда и моего раскаяния! Я хочу, чтобы вы все слышали, как я прошу прощения у вашей госпожи, самой лучшей и милосердной, какую когда-либо рождала земля! Катрин, я тебя позорил, всячески предавал, оскорбил, унижал, заставлял страдать! Движимый демонами гордыни, я хотел лишить тебя дома, детей, самой жизни. Но когда карающая рука Всевышнего опустилась на меня, ты решила пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти мою. 1 bi пришла ко мне под страхом смерти, ты все бросила и пришла!

И знаю, что ты перенесла, видишь ли, вот уже три дня, как я очнулся, и смотрел на тебя, слушал тебя. Я узнал, как тернист был путь твоего возвращения! И я возненавидел и проклял себя.

— Нет! Не говори так!

— Дай мне закончить… у меня мало сил. Я не знал, что сделать с собой. Может быть, если бы эти люди не пришли, я бы хранил молчание, делал вид, что не очнулся до тех пор, пока бы достаточно не окреп, чтобы трусливо убежать от тебя. Это-то я сейчас и сделаю. Я причинил тебе слишком много зла и вырыл между нами пропасть, которой не суждено зарасти. Я верну тебе свободу. Я уйду, а ты останешься здесь с твоими детьми, твоими вассалами, со всеми теми, кто тебя так любит! В Монсальви не будет сеньора до тех пор, пока Мишель не достигнет совершеннолетия, но будет достойная и знатная, чистая и добрая госпожа, которая сможет направить его. А мне нужен лишь монастырь, чтобы замаливать грехи столь долго, сколько Богу будет угодно позволить мне жить на этой земле. Но ты, Катрин, ты, милая госпожа де Монсальви, прежде чем мы навсегда расстанемся, скажи мне, что ты прощаешь меня, скажи мне…

Это было невыносимо! Катрин не смогла далее слышать этот усталый, униженный и грустный голос, взывавший у ее ног. Она разразилась рыданиями и тоже бросилась на колени.

— Замолчи! Замолчи же! Зачем ты мне говоришь все это? Почему я должна прощать тебя… править… быть одна? Я хочу от тебя услышать лишь одно, я хочу знать, что я значу для тебя. Я хочу знать, любишь ли ты меня?

Сжав руки, она рыдала перед этим обессиленным мужчиной, и было видно, как по его израненной щеке текут слезы.

— Я умоляю тебя, ответь! Ради Бога, скажи мне правду, твою правду! Любишь ли ты меня? Осталось ли еще что нибудь от прежней любви?

Он протянул к ней свои большие, исхудавшие дрожащие руки и обхватил ее лицо.

— Моя милая… моя несравненная! Любить тебя? Я обожал тебя всю свою жизнь и никогда не перестану любить. Никогда! Я буду любить тебя до последнего вздоха.

Над головами коленопреклоненных людей пролетел жаворонок и взмыл в небо, звонкой песней приветствуя появление солнца. Руки Катрин нежно обвили шею Арно. Теперь она была уверена, что завоевала его навечно. Они вместе пойдут по дороге, которая казалась ей несбыточной мечтой, которая приведет их к мудрости, доверию, а может быть — почему бы нет? — к простому семейному счастью, если Монсальви вообще созданы для семейного счастья.

Спустя неделю Арно и Катрин, прижавшись, друг к другу, смотрели на то, как горит их замок. Через изящные, узкие окна было видно, как языки пламени пожирали потолки и стены, яростно выжигая не только следы чумы, но особенно дьявольского духа, царившего здесь долгие месяцы.

Так захотел хозяин Монсальви.

— Пусть ничего не останется от моего безумия. Ни лепных украшений, ни одной шпалеры, ни одного стула, заляпанного грязными руками! Когда останутся лишь стены, мы снова все отстроим. Теперь я буду жить для моей жены и детей, я все хочу воссоздать и сделать по-новому! Лишь так мы сможем заново начать нашу жизнь.

Теперь, стоя перед этим аутодафе, он взирал на него с чувством избавления и радости. Оказывается, так просто перечеркнуть прошлое. Положив голову мужу на плечо, Катрин тоже глядела на костер, но, несмотря на обретенное счастье, не могла избавиться от чувства сожаления. Конечно, из ее комнат вынесли все, что там было. Но этот дом, эта мебель были ее детищем, и у нее щемило сердце при виде того, как все это превращается в дым.

Арно, вероятно, уловив настроение Катрин, еще крепче сжал свои объятия и поцеловал ее в лоб.

— Моя милая, это необходимо было сделать! Есть зло, с которым можно вечно сражаться, призраки, способные. прогнать душевный покой, если прислушаешься к их жалобам. Я верну тебе все, что забираю сегодня. Но самое главное, я верну тебе столько любви, что придет день, когда мы уже будем оба старыми, и ты подумаешь, что наша длинная история, наша жестокая история — это всего лишь вымысел, легенда.

Госпожа де Монсальви поднялась на цыпочки и поцеловала израненную щеку супруга.

— Почему ты говоришь — наша жестокая история? Мне она кажется прекрасной! И почему ты о ней говоришь в прошедшем времени? Разве мы уже старые? Ты уверен, что она уже закончена?