Мерцание золота

— А кто была эта его новая? — спросил я.

— В газете работала, — пожала плечами дежурная. — Писателям все можно.

Я не стал обсуждать с ней эту скользкую тему.

С Быковым я встретился во Франкфурте-на-Майне гораздо позже. Сейчас мне было жалко Адамовича, умершего прямо во время заседания в суде.

3

В издательстве стал часто появляться знаменитый писатель Юрий Владимирович Бочкарев. Вепсов его называл Классиком или просто Ювэ. Они были знакомы еще с тех времен, когда Ювэ работал в Союзе писателей России, а Вепсов служил в «Советской России» завотделом культуры.

Гена Петров из издательства уволился, и поневоле я стал правой рукой директора. Никаких привилегий это положение не давало, кроме одной — мне дозволялось бывать в комнате за сценой, точнее, за директорским столом. Каждый посетитель издательства знал, что именно в этой комнатке решалась судьба книг.

Меня пригласили за стол, накрытый не пышно, но и не бедно: сёмужка, мясцо, картошечка с укропом, ну и, само собой, водочка.

— Кто ваш любимый писатель? — осведомился Ювэ, беря со стола стопочку.

— Бунин, — сказал я.

На самом деле больше других мне нравился Куприн, но для Ювэ надо было назвать Бунина. И я был допущен в круг избранных.

— Ювэ, расскажите, как вы работали с Соболевым, — попросил как-то Вепсов.

— А откуда вы знаете? — поднял одну бровь Ювэ.

— Да уж знаю, — хмыкнул Вепсов. — Над его дворником весь Союз писателей хохотал.

— Что за дворник? — спросил я.

Мне, как самому юному за столом, разрешалось задавать нелепые вопросы.

— Про дворника действительно все знают, — махнул рукой Ювэ, — а вот о том, как я его навещал во время болезни…

— Молодежь не знает, — остановил Классика Вепсов. — Давайте сначала про дворника.

— Дворник как дворник, — пожал плечами Ювэ, — за участком смотрел. Зимой дорожки расчищал, чтобы можно было гулять. Вот он пришел рано утром, глядь…

— Ночью оттепель случилась, — вставил Вепсов.

— Ну да, оттепель, иначе как бы все растаяло? Василий, не перебивайте. Дворник смотрит — из сугроба чекушка водки торчит. Что ж, спасибо, конечно. Дворник выпил чекушку, зажевал снежком. А в следующем сугробе еще одна чекушка. Он и ее выпил. В общем, Леонид Сергеевич выходит утром на крыльцо, а на нем спит пьяный дворник.

Все засмеялись. Не смеялся один я.

— Леонид Сергеевич, гуляя по дорожкам, прятал в них водку, — объяснил Вепсов. — Жена не разрешала ему пить, так ведь, Юрий Владимирович?

— Она не только не разрешала, но и руководила вместо него Союзом, — кивнул Классик. — Очень решительная женщина.

— Но все испортила оттепель, — стал разливать по рюмкам водку директор. — Заначка Соболева вытаяла и досталась дворнику. Он небось думал, что это дар божий.

— Думать, конечно, можно, — сказал Классик, — но если бы не напился, не выгнали бы. Мне, думаешь, просто было выполнить его приказ?

— Досматривала? — хихикнул Вепсов.

— Еще как! Леонид Сергеевич позвонил и попросил приехать в Переделкино. Он уже почти не выходил на службу. «Как хочешь, но принеси», — велел он. А как я принесу? Супруга у него хуже цербера.

— И куда вы засунули фляжку? — спросил Вепсов.

— В трусы, — смутился Классик. — Не станет же она там лапать.

— А если бы стала?

— Тогда между людьми были другие отношения, — строго сказал Классик. — Я достал фляжку с коньяком. «Из чего будем пить?» — спрашиваю. Соболев подошел к окну и выдернул из горшка цветок. «Вот, — говорит, — прекрасная посуда».

Теперь засмеялся и я.

— А ведь Соболев был беспартийный, — заметил Вепсов.

— И даже дворянин, — согласился Классик. — О том, что он застрелился, официально не сообщалось.

— А он застрелился? — удивился я.

— Узнал, что у него рак, и достал из тумбочки именной пистолет.

— У вас пистолет тоже имеется? — спросил Вепсов.

— Вам это знать не обязательно.

Классик встал и медленно выпил свою рюмку до дна. Мы последовали его примеру.

— У меня доктора хорошие, — сказал, не глядя на Вепсова, Классик.

— Я не это имел в виду, — примирительно произнес Вепсов. — Лично я не возражал бы, если бы меня наградили именным оружием.

— От нынешней власти я ничего не приму! — презрительно поморщился Классик.

Совсем недавно Ювэ отказался от ордена, которым его наградил Ельцин. Писатели-патриоты одобрили этот поступок. Демократы, конечно, единодушно его осудили. Интеллигенция была разделена практически поровну. Я понимал, что это большая проблема для страны. Вопрос в том, понимала ли это власть.

— Как ваш роман? — поинтересовался директор, наполняя рюмки.

— Выйдет в следующем номере в журнале «Молодая гвардия». Я уже над новым работаю.

Несколько дней назад о работе Классика над своими романами мне рассказывал Сергей Михалков.

Я сидел в своем кабинете и размышлял, куда идти: домой или в буфет Дома литераторов.

Дверь отворилась, и предо мной предстала величественная фигура Сергея Владимировича Михалкова. Только поэт такого роста и такой осанки мог написать гимн, достойный сначала Союза Советских Социалистических Республик, а затем высвободившейся из-под обломков этого Союза свободной России.

— С-сидишь? — спросил Сергей Владимирович.

— Сижу, — кивнул я.

— З-зашел з-за гонораром, — объяснил свое присутствие здесь Михалков.

— Получили?

— Да.

Михалков сел на стул для посетителей и обозрел убогий антураж моего кабинета.

— Б-бывало и хуже, — вынес он свой вердикт. — Г-где фюрер?

— Куда-то отъехал.

Я выглянул в окно. Машины директора на месте не было.

— Ч-что пишешь? — осведомился Михалков.

— Да так, — сказал я. — Рассказики.

— Я бы на твоем месте взялся з-за роман.

Я никогда не мог понять систему в заикании Сергея Владимировича. Случалось, он надолго застревал на каком-то слове — и через минуту произносил его без запинки. Сегодня он зациклился на звуках «с» и «з».

— Почему за роман? — на всякий случай спросил я.

— С-сидишь один, никто не мешает. З-знаешь, как я с-с Бочкаревым работал?

— Нет, — помотал я головой.

— Он у меня был з-замом. Я хожу на работу, вкалываю как ишак, а Юрочка с-сидит по девять месяцев в году в творческом отпуске и пишет р-роман! Каждый год по р-роману! А у меня одни басни.