Мерцание золотых огней

– Компьютерами, папа. Я в них неплохо разбираюсь, даже программировать умею.

– Ты неплохо играешь в компьютерные игры, это я знаю. Но игра и профессия - разные вещи, Вадим.

– Не только играю. Я иногда вспоминаю Мишку и думаю, надо было мне бросить институт и организовать компанию по продаже компьютеров.

– Какого Мишку?

– Майкла, Майкла Нормана, помнишь, я приводил его к нам? Американец, который учился в нашем институте.

– Разумеется, помню. Очень серьезный молодой человек, вот он, я уверен, станет хорошим хирургом. Но при чем здесь компь ютеры?

– Его отец хозяин концерна, который выпускает компьютеры и хотел бы выйти на наш рынок.

– А Майкл?

– Он хочет стать хирургом, зарабатывать деньги сам и ни в чем не зависеть от отца. У американцев так принято.

– Стремление Майкла заслуживает самого глубокого уважения. И дело не в том, что он хочет быть самостоятельным, главное - он не спасует перед трудностями. Добьется своего. И мне хочет ся, чтобы мой сын был таким же.

– Я говорил с ним о том, что хирургия - не мое дело. И знаешь, что он предложил? Организуй компанию, а я уговорю отца, чтобы вы стали официальными представителями его концерна в Со ветском Союзе. Но тогда никто не знал, как это можно сделать. А сейчас... я бы занялся этим делом.

– Хирургия - твое дело, - твердо сказал Павел Сергеевич.

– Видишь ли, папа, сегодня, когда во время первой операции умер человек, я понял, что это... это - как знак свыше, что не стоит мне быть хирургом.

– Знак?

– Да. Я воспринял это именно так.

– Ты врач, Вадим, и должен быть выше предрассудков. Твоя профессия в высшей степени благородна, гуманна и трудна. И в ней нет места всяким знакам. А точнее - истерии по поводу каж дой профессиональной неудачи. Если бы я каждый такой случай воспринимал, как знак, если бы Шамиль Фатихович или любой дру гой врач - сейчас некому было бы людей лечить! Это не знак, а твоя слабость, Вадим. Ты разочаровал меня.

– Это первая самостоятельная операция, папа!

– Ну и что? Почему это знак тебе, а не кардиологам, кото рые обязаны исключить подобные случаи? Пациент погиб не потому, что ты ошибся, у него остановилось сердце! Почему это не знак анестезиологам, невропатологам, которые, возможно, накануне операции не рассчитали дозу реланиума, не провели соответствую щую психотерапию пациента?

– Первая операция - это ведь, как печать в профессиональ ной пригодности человека. Мне эту печать не поставили.

– Глупости! Первая операция - это всего лишь первая опера ция, и ничего больше.

– Ты так думаешь, папа?

– Я в этом не сомневаюсь. А посему, возьми себя в руки и не говори глупостей. У меня в баре стоит бутылка коньку, выпей рюмку-другую. легче станет. Кстати, и я с тобой выпью. За твое боевое крещение, это так можно назвать. И пусть победа усколь знула от тебя, она непременно придет в следующий раз.

– Знаешь, в чем моя самая большая слабость, папа?

– Профессор Лаврентьев знает все... о нейрохирургии и пси хологии собственного сына.

– Моя самая большая слабость в том, что я не могу спорить с тобой. Хорошо, я закончу ординатуру, но если из меня получит ся плохой хирург, в этом виноват будешь ты.

– А если хороший - тоже я. И знаешь, твоя слабость может оказаться решающим фактором в становлении тебя, как отличного хирурга. Не у каждого молодого врача есть рядом такой совет чик, - довольно усмехнулся Павел Сергеевич.
– Мать пригласим вы пить рюмочку за успешное окончание трудных переговоров?

– За успешную промывку мозгов, - сказал Вадим.
– Пригласим. Я все время чувствовал её присутствие.

– Еще бы! Она испереживалась в спальне, пока мы тут бесе довали.

Телефонный звонок разбудил Вадима. Он открыл глаза, бросил взгляд на светящиеся цифры электронного будильника - половина первого. И взял трубку, не сомневаясь, что это Женя, только она могла позвонить в такой поздний час.

Он не ошибся.

– Вадик, ты что, совсем обиделся на меня? Я же не знала, что твоя первая операция закончится так ужасно!
– затараторила она.
– Мог бы сказать мне, а не врываться, как Джеймс Бонд!

Вадим скрипнул зубами. Они что, веселились до полуночи, и лишь потом ей взбрело в голову позвонить ему? Даже после того, что он сказал ей в шесть вечера?! И на этой женщине он собирал ся жениться...

– Ты разбудила меня.

– Я и сама только проснулась. После того, как ты ушел, и все ребята, мои однокурсники, тоже ушли, а я хотела тебе позво нить, ждала, когда ты доберешься домой, и нечаянно уснула.

– Одна?

– Что - одна?

– Уснула.

– Ну конечно одна... Ой, Вадим, ну как ты можешь говорить всякие глупости? Я что, давала тебе повод для подозрений?

– Ты просто не помнишь, одна уснула или нет, - усмехнулся Вадим.

– На что ты намекаешь?

– На твою плохую память.

– Думаешь, что я... Замолчи, дурак! За кого ты меня прини маешь? Я все помню, и как ты пришел, и как драку устроил, по голове бутылкой получил. Ночью проснулась и сразу решила позво нить. А ты мне гадости говоришь!

– Больше не буду.

– Вот и замечательно. Голова не болит? Ты нормально доб рался домой?

– А это больше не должно тебя интересовать.

– Что ты хочешь сказать, Вадим? Пожалуйста, перестань злиться и разговаривай нормально.

– Это и есть самый нормальный разговор. А чтобы тебя он не огорчал, больше не звони мне. Никогда.

– Никогда?.. Ты хочешь сказать, что...

– Я уже сказал это. Спокойной ночи, Женя, - Вадим бросил трубку и поудобнее устроился в постели.

– Отцу я не могу сказать "нет", но это не значит, что всем должен говорить "да" и делать то, что мне не хочется, - пробор мотал он.

7

Июль 1993 года. Ростов-на-Дону

Юля варила на кухне компот из вишен. Сидела на низеньком табурете у газовой плиты и задумчиво смотрела, как в большой полированной кастрюле лениво булькает темно-красная жидкость.

В кирпичной кухня, стоящей во дворе напротив дома, было две комнаты. В передней - печка, обеденный стол, старый шкаф с посудой, газовая плита с огромным красным баллоном, ведра с во дой. Под земляным полом был небольшой, два на два метра, погреб с деревянной крышкой, прикрытой старой циновкой. Юля старалась не ступать на крышку под циновкой, старые доски угрожающе скри пели, того и гляди, провалишься. Говорила отцу, чтобы он приде лал железную крышку, да теперь это стоит очень дорого. А во второй комнате стоял старый диван, купленный за бесценок у со седей, которые не знали, как избавиться от ненужной вещи, стол, накрытый льняной скатертью, да трюмо. Здесь Юля частенько ноче вала, оставляя пьяного отца в доме.