Меридон (др.перевод)

– Нет такой лошади, которую нельзя было бы выучить, – медленно произнес Роберт.

Он говорил очень тихо, сдерживая чувства.

– И я тебе его продал по-честному. Я тебе сказал, что купил его, чтобы на нем выступал мой сын, но мы не могли содержать коня, да и времени на его обучение тратить не могли. Мы проезжали через город, как тебе прекрасно известно, полгода назад, и я тебя предупреждал, что меня не будет, чтобы забрать коня, если он тебя не устроит. Но ты был уверен, что справишься, ты за него сущие гроши заплатил, потому что я тебя по-честному предупреждал, что он плохо объезжен и обращались с ним скверно, пока он ко мне не попал.

– Я не могу его продать! – прервал Роберта краснолицый, едва не пританцовывавший от нетерпения. – Я привел его сюда сегодня, продать под седло, так он сбросил покупателя в грязь и едва не сломал ему руку к чертям собачьим. Теперь надо мной все смеются. Верните мне деньги, мистер Гауер, а не то я всем расскажу, что вам с лошадьми верить нельзя.

Тут он задел Роберта за живое, и я мрачно улыбнулась, подумав, что он так заботится о своей чести, но торгует лошадьми, и вспомнила, как па, обтяпывая свои темные делишки, переезжал с ярмарки на ярмарку.

– Я посмотрю коня, – ровным голосом произнес Роберт. – Но обещать ничего не могу. Я забочусь о своем добром имени и репутации своих лошадей и не позволю полоскать их на рынке, мистер Смитис.

Мистер Смитис бросил на Роберта злобный взгляд.

– Вы вернете мне деньги с процентами, а то больше в жизни не продадите ни одну лошадь и за двадцать миль от этого города, – сказал он.

Они повернулись и пошли через толпу. Я последовала за Робертом, не сводя глаз с его широкой спины и отмечая, как даже в толчее перед ними двоими расчищался путь. Люди отступали, чтобы пропустить мистера Смитиса, он явно был Кем-то. Могло получиться так, что Роберту пришлось бы выкупать лошадь, и я испытала привычное раздражение и страх, что это мне придется готовить скотину для следующей ярмарки и следующего дурака.

Я была готова возненавидеть его с первого взгляда. Я точно знала, каким он будет, я повидала много лошадей, с которыми дурно обращались. Глаза у коня вечно будут с белым ободком, шкура вечно мокрая от испуганного пота. Если подойдешь к его голове, он дернется и отпрянет, а от поднятой руки может встать на дыбы и завизжать. Подойди к его хвосту – он станет лягаться, сядь ему на спину – попробует упасть и перекатиться, чтобы сломать каждую кость в твоем теле. А если упадешь и быстро не поднимешься, ударит смертоносными копытами.

Единственный способ, каким нам с па удавалось справиться с действительно скверными лошадьми, это разрезать им ногу на внутренней стороне, накапать столько «черных капель», сколько осмелимся, и продать лошадь, прежде чем действие снадобья кончится. А потом смыться из города как можно быстрее. Я скривилась от отвращения при мысли, что мне снова придется работать с норовистой лошадью, и поймала Роберта за фалды, когда он обогнул угол и вошел на конюшенный двор.

В дальнем углу, выставив голову из денника, стоял самый красивый конь из всех, что я видела в жизни.

Он был глубокого сияющего серого цвета, с гривой белой, как лен, и глазами черными, как ягоды плюща. Он увидел меня через двор и едва не заржал от радости.

– Море, – тихо произнесла я, словно знала, что его именно так зовут.

Или словно это была часть его имени, а полностью его звали то ли Морской Конек, то ли Моряк, то ли Морской Ветер.

Я подобралась поближе к Роберту и легонько потянула его за фалды. Мистер Смитис все еще сетовал, стоя возле него, но едва заметный поворот головы Роберта в мою сторону дал мне понять, что он слышит мой шепот.

– Я смогу на нем проехать, – произнесла я, едва слышно за громыхавшими все громче жалобами мистера Смитиса.

Роберт бросил на меня быстрый взгляд.

– Уверена? – спросил он.

Я кивнула.

– Я проедусь на нем, если ты мне его отдашь, чтобы он был мой, – сказала я.

Я почувствовала, как Роберт оцепенел при мысли о возможных денежных потерях.

К мистеру Смитису тем временем присоединились двое друзей. Один из них, раскрасневшийся от эля, видел, как конь сбросил покупателя, и рассказывал другому, что за опасное создание этот конь.

– Пристрелить его надо, – сказал он. – Как собаку. Беды от него не оберешься.

Я ощутила, что Роберту все труднее сдерживать неловкость и гнев, и ущипнула его за руку сквозь рукав сюртука.

– Побейся об заклад, – тихо сказала я. – Вернешь деньги, даже больше получишь.

Роберт покачала головой.

– Этот конь – сущий дьявол, – тихо произнес он. – Я его продал как непростую штучку. Ты не усидишь.

Мистер Смитис между тем добрался до самого веского довода в споре.

– Я в этом городе не последний человек, – пробасил он. – Да и в твоей деревне, думаю, обо мне слышали. Многие огорчатся, когда узнают, что ты обманом сбагрил мне коня, на котором никто не может усидеть. Опасного коня, который только нынче сломал человеку руку. А мог и хребет сломать!

– Опасный, – ухнул его приятель, как филин. – Пристрелить его надо.

Роберт полез в карман сюртука за крепко привязанным кошельком. Я схватила его за руку.

– Я смогу, – прошипела я. – Если свалюсь, год буду на тебя даром работать.

Роберт замешкался.

– И Дэнди тоже, – беспечно предложила я. – Я правда смогу.

Роберт на мгновение заколебался, и, честно говоря, я тоже. Если я проиграю пари, он не изобьет меня, как сделал бы па. Гнев Роберта будет куда хуже. Я вспомнила его плачущую жену, брошенную на дороге за неторопливо удалявшимся фургоном, и ощутила удар внезапного сомнения. Но потом снова посмотрела через двор и увидела коня, который никогда бы не причинил мне вреда. Я это знала. Это был мой конь. И только так я могла его заработать.

– Конь не так плох, – сказал Роберт таким же громким голосом, как мистер Смитис.

Люди, проходившие по переулку, остановились посмотреть, что происходит во дворе.

– Я продал его, оговорив, что он плохо объезжен и обращались с ним скверно, пока он ко мне не попал. Но он не был убийцей, когда я его отдавал, и сейчас им не стал.

Мистер Смитис, похоже, был готов взорваться – он побагровел еще сильнее, шляпа его съехала еще дальше на макушку, оставив земляничного цвета борозду над вытаращенными глазами.