Меридон (др.перевод)

– Разумеется, разумеется! – небрежно произнесла леди Клара. – Но еще ей нужны платья, шляпки, перчатки, цирюльник, учителя – все, что поможет ей стать мисс Лейси из Широкого Дола!

Джеймс помешал чай, брякая ложечкой в чашке. Бекки передала мне чашку и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Я задумалась, не подслушивает ли она в холле? Я бы точно стала подслушивать.

– Широкий Дол – необычное поместье, – мягко сказал Джеймс. – А мисс Лейси – необычная молодая леди. Ей нужно изучить и одобрить планы касательно земли, прежде всего прочего. Потом будет сколько угодно времени на модные пустяки.

Леди Клара удивленно подняла брови.

– Сколько угодно времени? – воскликнула она. – Но девочке шестнадцать! Когда, по вашему мнению, ее следует представить ко двору?

Джеймс моргнул.

– Ко двору? – спросил он с искренним изумлением. – Зачем ей ко двору?

Леди Клара поставил чашку и раскрыла веер.

– Для лондонского сезона, разумеется, – рассудительно произнесла она. – Она должна провести сезон в Лондоне, а кто ее представит?

Джеймс пальцами зачесал волосы назад.

– Я не думал о сезоне, – сказал он. – Едва ли это существенно. Самое важное – научить Сару жить в деревне, дать ей освоиться, понять, что делается на ее земле, и подготовить к тому времени, когда ей исполнится двадцать один, и она сама станет всем владеть.

Леди Клара рассмеялась очаровательным переливчатым смехом.

– Самое важное! – воскликнула она. – Возиться в навозе на маленькой ферме?!

Она прервалась.

– Ох, простите! Я не хотела быть грубой! Но кто проводит всю жизнь в деревне, кроме крестьян? Едва ли можно обрекать Сару на заточение здесь, где у нее не будет общества, когда она может жить, как, позвольте заметить, подобает молодой леди, в Лондоне.

– Вряд ли это можно назвать заключением! – горячо сказал Джеймс. – Она полюбит здешнюю жизнь.

– Вы здесь не живете, – заметила я. – Вы живете в Лондоне!

Леди Клара на мгновение подняла веер, скрывая лицо, и подмигнула мне.

Джеймс поднялся на ноги и прошелся по комнате.

– Сара! – обратился он ко мне. – Ты же не захочешь жить, как господа, в Лондоне. Тебя не так воспитали, ты не можешь этого хотеть.

Я задумчиво на него посмотрела. Он управлял моим поместьем на благо работников, с выгодой для них. Он не собирал для меня арендную плату, как был бы должен. Он не искал меня, и он меня не нашел. Когда я сюда попала, ее уже не было; и все блага здешней жизни не могли ей помочь.

– Я хочу лучшего, – сказала я, и голос мой вовсе не был мягок. – Я не для того так долго шла и так тяжело трудилась, чтобы получить второсортную жизнь. Я хочу самого лучшего. И если это Лондон, значит, этого я хочу.

В изысканной розовой гостиной повисла тишина.

Джеймс смотрел на меня, словно прощался с давней любимой мечтой.

– Я думал, что самое лучшее для тебя здесь, – тихо произнес он. – Это выбрала бы твоя мать.

Леди Клара со щелчком захлопнула веер, встала на ноги и расправила юбки.

– Ну что ж, – сказала она. – Мне пора, и мы договорились. Сара может приезжать ко мне в гости, пока учится жить в поместье, а я стану давать ей советы относительно одежды, поведения и прочего. Когда вы соберетесь обратно в Лондон, мистер Фортескью, Сара сможет переехать ко мне до начала лондонского сезона. Мои поверенные свяжутся с вами по поводу ее содержания.

Она направилась к выходу, но Джеймс Фортескью не попытался открыть перед ней дверь.

– Ты этого хочешь, Сара? – снова спросил он меня.

Я вспыхнула.

– Бога ради! – воскликнула я. – Разве я только что все не сказала?

Леди Клара постучала веером по руке, легонько щелкнув, и я повернулась к ней.

– Не божись, – сказала она. – Не повышай голос. Не отвечай вопросом на вопрос. А теперь попробуй заново.

Я смотрела на нее, и глаза мои пылали от гнева. На нее, на Джеймса Фортескью, на весь этот мир выборов и решений, в котором не было ничего и никого, кому я могла бы доверять.

Леди Клара взглянула на меня прозрачными голубыми глазами. Она напомнила мне Роберта Гауера и то, как он учил меня своему ремеслу. Я вдруг поняла, что она настояла на своем в разговоре с Джеймсом, не повышая голоса. Манеры господ были оружием, острым, как лезвие отточенного ножа, и таким же твердым. Леди Клара подняла брови, давая понять, что ждет.

Я повернулась к Джеймсу и произнесла без тени тепла в голосе:

– Я хочу поехать в Лондон на сезон. Там мое место, и я хочу быть там.

Леди Клара протянула мне руку, и я пошла проводить ее до кареты.

– Молодец, – сказала она, когда мы вышли в холл. – Ты быстро учишься. Я пришлю Перри с экипажем, он тебя покатает вечером, а завтра приезжай верхом в Холл, я пошлю за портным из Чичестера, пусть с тебя снимут мерки. Перри за тобой заедет.

Она помолчала.

– Думаю, вы с Перри подружитесь, – заключила она.

Потом она села в карету, раскрыла голубой зонтик и уехала.

24

Она была права. Нас с Перри вскоре связала легкая, нетребовательная дружба. Мгновенное расположение, которое я ощутила к нему, когда он заплетающимися ногами подошел ко мне на дороге, ведя за собой хромую лошадь, усилилось, а я этого почти не заметила. Из всех мужчин или мальчишек, каких я знала, с ним было проще всех. Он никогда не дулся, не терял терпения. Я видела его исключительно улыбающимся и счастливым.

Его мать поощряла нашу дружбу. Когда она хотела видеть меня в Хейверинг-Холле, она присылала за мной Перри, а не лакея. Если было поздно и мне пора было ехать домой, она позволяла мне отправиться верхом, если Перри меня сопровождал, не заставляя меня ехать в экипаже. Когда она учила меня делать реверанс в ответ на поклон мужчины, напротив меня, прижав руку к сердцу, стоял Перри.

Он редко напивался до такого состояния, в котором я увидела его впервые. На ногах он чаще держался твердо, и если выпивал слишком много портвейна, когда мы оставляли его после обеда, то ловко скрывал, как ходит под его ногами пол при каждом шаге. Когда его мать была в комнате, он небрежно прислонялся к ее креслу, или садился на табуреточку у моих ног. Только если ему нужно было подняться и куда-то пойти, его выдавала туповатая сосредоточенность на лице.

Я не знала, замечала ли это леди Клара. Она представляла собой непостижимое сочетание манер и неискренности. Иногда Перри говорил что-то, забавлявшее ее, и она со смехом откидывала голову. Бывало и так, что ее глаза, такие же голубые, как у него, но никогда не смотревшие с таким теплом, затуманивались, и она смотрела из-под ресниц, словно оценивала меня. Я не думаю, что она что-то пропускала, но она редко останавливала Перри, и я ни разу не слышала, чтобы она корила его за пьянство.

Они были господами – знатной семьей, каких я прежде не видела. Они жили по совершенно другим правилам, в другом мире. Леди Клара до слез смеялась над письмами из Лондона и зачитывала из них куски о скандалах с разными герцогами и светскими дамами. Господа вели себя так, как мы бы никогда не посмели, даже на арене. И не было никого, кто бы их упрекнул. Уличил их, призвал к порядку. Не было приходских властей, судей, викария и пристава, чтобы их приструнить. Неудивительно, что они были милы, беспечны и порочны.