Меридон (др.перевод)

Весь мир принадлежал им.

Но леди Клара была не глупа. Я не могла ее понять, она вела такую жизнь, какой я и вообразить себе не могла. Родилась она в семье ирландского пэра, молодой и красивой вышла замуж за лорда Хейверинга, богатого, подагрического и сурового. Я кое-что поняла об этом браке по рассказам Перри, говорившего о долгих одиноких годах, проведенных его матушкой в деревне, пока его милость пил и играл в городе. Она знала, что ее купили, и с каменным лицом исполняла свой долг. Пока он был жив, она родила ему необходимых сыновей. Когда он позволял ей выезжать в город, она тратила столько, сколько могла. Думаю, она ждала его смерти, ждала и мечтала о ней. Чтобы быть еще молодой, красивой, богатой и свободной. Но когда его не стало, все оказалось не так, как она предполагала. Деньги были, но меньше, чем она надеялась. Для нее это должно было быть горько, ведь она столько лет ждала, чтобы в итоге выяснить, что старый лорд ее все-таки обманул.

Но леди Клару было не так-то просто сломить. Она наняла бейлифа и сказала ему, что земля должна приносить доход. Она обложила арендаторов данью: платить надо было за продление договора и за заключение брака.

Даже за смерть надо было платить.

Она всюду сажала пшеницу, а работников держала на ячменном хлебе. Покупала труд бедняков – и платила им даже меньше, чем требовалось. Она была хватким, суровым хозяином и заставила землю приносить прибыль, пока не получила тех денег, которые ей были нужны. Этого было недостаточно – леди Кларе не хватило бы королевского выкупа, ей нужно было возместить обиду, длиной в жизнь, – но у нее был полностью обставленный дом в деревне, прекрасный дом в Лондоне, гардеробная, полная платьев, и конюшня, полная лошадей.

Я наблюдала за ней и училась у нее. Она мне не нравилась, а любить ее и вовсе было нельзя. Но я ее понимала. Я знала и эту жажду, и эту твердость. И мне нравилось, как она взяла поместье в свои руки и заставила его приносить доход.

Я не могла бы выбрать никого менее похожего на моего тихого исполнительного опекуна, Джеймса Фортескью, перерой я всю Англию. Мы оба это знали.

Думаю, его это задевало.

К концу второй недели, когда я почти каждый день проводила в Хейверинг-Холле, он попросил меня задержаться, прежде чем я поднимусь и лягу. Я зашла с ним в гостиную и, усевшись, расправила на коленях одно из новых шелковых платьев.

– Я готов вернуться в Бристоль, к своим делам, Сара, – осторожно начал Джеймс. – Я дал тебе время, чтобы познакомиться поближе с Хейверингами и составить о них мнение. Леди Хейверинг красивая женщина, а лорд Перегрин – привлекательный молодой человек; каковы бы ни были их недостатки, они – люди обаятельные. Я хотел, чтобы ты присмотрелась к ним, прежде чем попросить тебя принять решение, хочешь ты или нет, чтобы леди Хейверинг вывела тебя в свет.

– Она вам не нравится, – в лоб сказала я.

Он помялся, потом улыбнулся.

– Лучше будет, если я стану говорить откровенно, – сказал он. – Ты права, она мне не нравится. Репутация ее оставляет желать лучшего – и в качестве жены, и в качестве вдовы. Что важнее, мне не нравится, как она ведет хозяйство. Люди на ее земле обложены такими поборами, что живут в крайней нищете и тяготах. Она засевает новые и новые поля пшеницей, не оставляя им места для пастбищ и собственных посевов. Каждый раз, когда поднимается цена на хлеб, в этом поместье кто-то умирает от голода, гибнет от недоедания в канавах, идущих вдоль пшеничных полей. Некоторые винят в этом ее бейлифа, но она сама говорила мне, что он исполняет ее приказы. Она может очаровательно вести себя в гостиной, Сара, но если бы ты взглянула на нее глазами слуг или работников, она бы не показалась тебе такой милой.

Я кивнула.

– Как вы думаете, чего она хочет от меня? – спросила я.

Мистер Фортескью пожал плечами.

– Она обзавелась новыми платьями и шляпками, пока одевала тебя, – сказал он. – Ей нравится вращаться в лучшем обществе, и ей не составит никакого труда взять тебя с собой на следующий сезон. Я думал, ты ее развлекаешь – ей, должно быть, скучно в деревне.

Он помолчал.

– Возможно, ей доставляет удовольствие и то, что мне не нравится ее влияние.

– Но вы ничего не можете сделать, – резко подтвердила я.

Он кивнул.

– Я ничего не могу сделать, – сказал он. – Я всего лишь попечитель поместья; ты не моя воспитанница. Я могу управлять твоими финансами, пока ты не станешь совершеннолетней или не выйдешь замуж. Могу давать тебе советы, но не приказывать.

– Вы можете отказаться давать мне деньги, – заметила я.

Джеймс Фортескью улыбнулся.

– Я не стану тебя так принуждать, – мягко сказал он. – Возможно, по сравнению с Хейверингами я кажусь очень скучным, но я не торговец-самодур, Сара. Я очень любил твою мать, и ради нее я желаю тебе только счастья. Если светская дама, вроде леди Хейверинг, тебе по нраву, тогда я рад, что ты с нею дружишь. У нее уж точно получится ввести тебя в знатное общество лучше, чем у любого из тех, кого я знаю.

Я внезапно потеряла терпение.

– Я хочу самого лучшего! – воскликнула я. – Дама, о которой вы говорили, та, что должна была приехать и жить со мной, это второй сорт! Я поняла это, едва о ней услышала! Она бы учила меня тихо жить в деревне и радоваться, когда пригласят поиграть в карты в Чичестере! Я так не хочу! Какой смысл был проходить весь путь от цыганского фургона до этого дома, чтобы в итоге не получить лучшего, самого лучшего, что только есть!

Джеймс Фортескью пристально на меня посмотрел и очень устало улыбнулся.

– А ты полагаешь, что леди Клара – это лучшее? – спросил он. – И лорд Перегрин?

Я задумалась. Часть меня прекрасно понимала, что леди Клара – такая же прожженная авантюристка, как я сама. Что она тверда, умна и хитра, как старый лавочник, привыкший обвешивать покупателей. И что сын ее – милый ребенок, всего лишь слабый и милый ребенок, который ничем не может похвастаться, кроме светлых кудрей, голубых глаз и нрава, смягченного выпивкой.

Но они меня смешили, они меня привечали и обещали помочь вернуть мое состояние, отобрать его у жителей деревни и тех, кто совместно со мной владел землей Широкого Дола.

– Да, полагаю, – упрямо сказала я.

Солгала прямо в расстроенное лицо Джеймса Фортескью.

– Я полагаю, что они – высшая знать, и хочу стать частью их мира.

– Что ж, хорошо, – сказал он. – Я написал вам с леди Кларой записку, о том, сколько вы можете тратить в квартал и в каком банке можете снимать деньги, а также где у меня контора в Лондоне и в Бристоле. Я хотел бы встречаться с тобой примерно раз в месяц, в Лондоне или здесь. Если ты изменишь мнение по поводу Хейверингов, напиши мне немедля, и я приеду и заберу тебя.

Я кивнула, отмахнувшись от ощущения, что совершаю серьезную ошибку.

– Хорошо, – напряженно сказала я.

– Если передумаешь, Сара, – ласково сказал Джеймс, – если передумаешь, пожив той жизнью, и захочешь вернуться в Широкий Дол, твой дом всегда тебя ждет, помни. Может быть, ты найдешь кого-нибудь, с кем тебе будет хорошо здесь. Тебе не обязательно ехать к Хейверингам.

Я покачала головой.

– Они мне нравятся, – дерзко ответила я. – Я не из таких, как вы, мистер Фортескью. Вам не понять. Их жизнь, их жизнь в свете – все это мне очень подойдет.