Меровинги. Король Австразии
Шрифт:
– Помнишь Лауренцию, Озерную ведьму? Так вот она и моя мать Гортензия – одно и то же лицо. Мама покинула Ахен много лет назад, и о причине ее исчезновения в замке не распространялись. Но теперь я знаю всю правду и о ней, и об отце.
– Госпожа Гортензия проживает отныне в замке? – поинтересовался Теодорих.
– Нет, она не пожелала покинуть озеро Быка, где прожила много лет. Однако отец выстроил для нее на озере добротный дом, и теперь жизнь матери стала более-менее сносной. Я часто наведываюсь к ней в гости, но меня постоянно мучает вопрос: неужели из-за любви к мужчине можно бросить собственного ребенка?
Теодорих пожал плечами.
– Мне трудно судить об этом: моя мать умерла,
– Да, с недавних пор. Когда понял, наконец, что я люблю другого.
Теодориху захотелось немедленно вымолить у Эстер прощение за все причиненные ей печали.
– Прошу, Эстер, выслушай меня! – пал он пред нею на колени. – Я, бастард-изгнанник. Никто в Ахене, кроме твоего отца, не знает об этом. Предоставив мне кров и службу, он фактически подверг себя опасности: вдруг король Хлодвиг узнает правду? Мне нечего дать тебе кроме своей любви и верности. Если хочешь – прими их, если нет – отторгни немедленно.
Эстер поднялась с кресла и мягко положила руки на плечи бастарда.
– Я принимаю твои любовь и верность, – сказала она, и глаза ее увлажнились от счастья.
…Вскоре дочь Марка Левия Сегноция и воин из его личной охраны стали мужем и женой. Таинство брака было совершено в строгом соответствии с арианскими традициями.
Через девять месяцев у молодых супругов родился сын, которого нарекли на франкский манер Теодебером. Ибо Теодорих всегда помнил, что, согласно закону, он по-прежнему является прямым наследником короля франков.
Однажды по осени, когда было еще тепло, но трава начала уже желтеть и увядать, две коровы отбились от пасущегося в окрестностях Дуэра стада. Пастуху ничего не оставалось делать, как отправиться на их поиски, дабы не быть потом битым селянами за нерадивость.
Обыскав все закоулки поблизости, он, сложив для оберега пальцы правой руки крестом, заглянул даже в развалины замка, но глупых животных не оказалось и там. Тогда, мысленно проклиная себя за то, что позволил себе сегодня испить на работе ржаного напитка, из-за чего, собственно, расслабился и заснул, пастух отправился к озеру.
Отбившихся от стада непутевых коров он увидел издалека. Поэтому, обрадовавшись и забыв о недавних страхах, тотчас устремился к ним, грозно пощелкивая кнутом. Однако по мере приближения услышал вдруг странные звуки: словно бы где-то неподалеку распевал хор мелузин [77] . А потом пастух и вовсе увидел взявшуюся невесть откуда женщину, одетую в одну лишь исподнюю рубаху, поверх которой почти до земли спускались темные распущенные волосы. Женщина медленно шла вдоль озера, бережно неся в руках большой глиняный кувшин с широким горлом.
77
Мелузина – русалка, выходящая из воды и поющая песни, в которых оплакивала свою земную жизнь. Согласно древним поверьям, мелузины могли принимать облик прекрасных дев, соблазнять мужчин и даже рожать детей.
Обомлев от страха и подчинившись инстинкту самосохранения, пастух бухнулся ничком на землю и затаился. Женщина же подошла меж тем к одной из коров, поставила кувшин под ее вымя и начала доить…
Когда пастух очнулся – видимо, на сей раз в сон его повергли песни мелузин, – вокруг стояла звенящая тишина. Коровы по-прежнему паслись неподалеку, а таинственной женщины и след простыл.
ЧАСТЬ 4
БРЕМЯ ВЛАСТИ
Глава 1
510 год от Р. Х.
Наместник Ахена слабел с каждым днем, но, несмотря на приближение смертного часа, по большому счету был доволен судьбой: на границах спокойно, казна полна, домен по наследству перейдет родному внуку. Чего еще можно желать от жизни? Разве что официального признания Теодориха полноправным наследником короля Хлодвига…
Незадолго до смерти Сегноций потребовал принести ему пергамент, перо и чернила, после чего слабеющей уже рукой написал завещание, в котором власть над вверенным ему доменом передал малолетнему внуку Теодеберу Левию, а регентом домена назначил своего зятя Теодориха. Вскоре наместник умер, и целых десять дней ахенцы не снимали траура. О Эстер и говорить нечего: она долго еще была безутешна…
Лето и осень нынешнего года выдались дождливыми и неурожайными: хлеба сгнили на корню, и амбары стояли теперь почти пустыми. Наступила тяжелая голодная зима, которая в довершение ко всему оказалась еще и очень холодной: мелкие животные, не выдерживая морозов, погибали прямо в норах.
Вдобавок ко всем бедам затерянные в лесной глуши хутора Дуэр и Бребьер стали подвергаться вдруг частым нападениям неизвестно откуда взявшихся волков: обезумевшие от холода и голода, те бродили вокруг домов каждую ночь. Напуганные селяне практически не расставались уже с гонделаками и топорами: им казалось, что это явились духи убитых ими ульфов, дабы поквитаться за смерть соплеменников.
А в один из хмурых зимних дней в небе над Дуэром и вовсе разыгралась «дикая охота» [78] : злые духи носились по небосводу в сопровождении гончих собак. Голодные и насмерть перепуганные селяне не знали, что им делать. «Не иначе, близится час расплаты за погубленные души младенцев», – думали многие. Хуторян обуял дикий страх.
Скудные запасы зерна таяли меж тем на глазах, а колонаты, опасаясь выходить из домов, вынуждены были отказаться даже от охоты. Пока перебивались тем, что питались домашними животными и птицей.
78
Дикая охота – видения из категории призраков и злых духов. Появлялись на небе в дни сильных морозов и предвещали беду.
Эрминетруда сильно сдала за последние годы: особенно мучили боли в ногах. Вот и сегодня она проснулась среди ночи от этой треклятой тянущей боли. За окном, затянутым бычьим пузырем, завывал ветер, в очаге тихо потрескивал огонь. Кряхтя и охая, женщина поднялась с тюфяка, проковыляла к стоявшему в углу сундуку, взяла с полки над ним горшочек с мазью и начала тщательно втирать ее ступни. По ногам распространился приятный холодок, боль постепенно начала отступать. Дождавшись полного облегчения, Эрминетруда вернулась к тюфяку, легла и, плотно укрывшись шерстяным одеялом, вскоре заснула.
Сон ей приснился довольно странный: будто бы задвижка двери сама собой сдвинулась в сторону и на пороге появились два ульфа. Однако в комнату почему-то не вошли: шмыгнули сразу в загон для скотины, бесшумно скрутили там кабанчика и столь же неслышно удалились.
Утром Эрминетруду разбудили возмущенные возгласы Харарика, старшего сына.
– Матушка! Да что ж это такое творится-то?! – закричал он, ворвашись в комнату из загона для скотины, находящегося прямо при входе в дом. – Ульфы совсем обнаглели! Убью! Изрублю на мелкие кусочки! – распалялся он все более.