Мёртвая зыбь
Шрифт:
И Званцев, положив деньги на стол грузина, взял лежавшую там путевку и разорвал ее в мелкие клочки, положив их на стол, повернулся и вышел из увешанного коврами кабинета. Его провожали испуганные лица служащих санатория, видевших эту сцену.
Как ни в чем ни бывало, с чувством выполненного долга Саша направился в корпус за Таней и через несколько минут они уже спускались к морю с полотенцами.
На шоссе их встретил абхазец, директор совхоза:
— Александр Петрович, я должен предупредить вас, что прокурором района дана санкция на ваш арест.
— Как? За что? — изумился Званцев.
— За
— Что за нелепица? Вы же присутствовали при этом!
— Я только абхазец, а он грузин. Он оскорблен тем, что вы не только вернули выданные им деньги, но и порвали документ с его резолюцией. Составлен акт, что вы бросили обрывки ему в лицо, при этом ударив его. Акт подписали все присутствующие, кроме меня. И мне это еще зачтется.
— Это провокация, и суд установит истину!
— Едва ли. Судья — грузин и мое показание абхазца во внимание не примет.
Званцев привык все решать мгновенно:
— Таня, беги, получи свой паспорт и приходи сюда на шоссе, я буду ждать здесь с нашими вещичками.
Через десять минут они встретились на том же месте с чемоданчиком.
— Мне паспорт выдали, а твой велено задержать, — запыхавшись, говорила Таня.
— Важно в Гудаутах пересечь границу РСФСР, — говорил Саша, сигналя проносящимся машинам.
Одна из них, груженая бочками с горючим, остановилась.
— До Гудаут подбросите? Денег нет.
Из кабины высунулся шофер-грузин:
— Слуший, какие дэньги? Садис в кузов, там бочка грязный. Зачэм дэньги, эсли человэк хороший. Садис!
Машина тронулась. Званцев смотрел назад на фигуру предупредившего их абхазца, скрывшуюся за поворотом.
Но Званцев продолжал смотреть назад, ожидая погони. И милицейский виллис появился сзади. Там мог быть ордер прокурора.
Но милиционеры спешили по другим делам. Они быстро догнали грузовик с нефтяными бочками и перегнали его.
Еще несколько “подозрительных” машин догоняли нефтевоз и равнодушно исчезали впереди.
В Гудаутах уже была РСФСР и конечная станция железной дороги. Денег на билеты не было. Пришлось до Сочи ехать зайцами. Удача сопутствовала им. Контролер явился перед самыми Сочи. Но при виде Званцева, он не потребовал с него билета, а воскликнул:
— Товарищ полковник! Какая встреча! Отдыхали здесь?
— Да вот, просчитался, — ответил Званцев, узнав автомеханика, опрокинувшегося на автомашине-мастерской с моста в Трансильвании. — Возвращаемся пустыми. Едем зайцами.
— Да, зайца вы ловко сбили на альпийской дороге. Небось, жаркое было вкусное. Вы меня извините, разрешите продолжить проверку билетов?
— Рад был встретиться. Давай, проверяй, и не кувыркайся больше.
И тот ушел, не оглядываясь.
В Сочи в сквере перед вокзалом ночевали уезжающие курортники. Среди них Званцев обнаружил сотрудника своего института Сашу Констанцева, завтрашнего профессора, красивого крымского татарина с молодым лицом и седыми волосами.
— Очень удачно вы меня нашли, — сказал тот, помня как Званцев с Иосифьяном отстояли его от сталинской высылки в казахские степи вместе со всем крымским народом за общение кого-то с немцами. — Мне не удалось заблаговременно купить билет в мягкий вагон, и деньги остались. Я вам отдам на два жестких билета.
— А как же
вы?— Я с вашей помощью поеду на крыше.
— Как с нашей помощью? — не понял Званцев.
— Я буду спускаться к вам, и высыпаться на верхней полке.
Так они и ехали до самой Москвы. Саша Констанцев с приятелями, альпинистами, ехал на крыше, спускаясь в купе к Саше с Таней, чтобы выспаться. И, будучи талантливым ученым, нисколько не смущался от такого нарушения железнодорожных правил.
Через месяц, зайдя в Союз писателей, Званцев узнал, что его просят зайти в районное отделение МВД.
Это было недалеко, и вскоре Званцев сидел напротив пытливо разглядывающего его пожилого широколицего скуластого майора МВД, не похожего на допрашивавших его когда-то капитанов.
— Так значит, без паспорта и удрали? — с улыбкой спросил он.
— Я же знал, какая будет волокита и как охотно подчиненные оскорбившегося грузина лжесвидетельствуют.
— Это вы правильно сделали. Видите, у меня под рукой толстую папку? Это “ваше дело”, вам вслед, вместо соли на хвост, посланное. Нам бы много хлопот стоило вас выручить, если б они вас арестовали. Вот ваш паспорт. Они не имели права задержать этот документ. Будьте осторожнее в национальном вопросе, особенно в абхазо-грузинском.
Так закончился для Званцева 1946-й “ухабистый” год.
Глава вторая. К стране подвига
Не счесть сокровищ
В ледяных пещерах,
Суровой Арктики чудес…
Когда война кончалась, все ждали от Победы золотого века. Чтоб он наступил, надо восстановить страну. И новая волна энтузиазма подняла людей, как в дни первых пятилеток. И снова на ее гребне зловеще клокотала темная пена репрессий, бездушной несправедливости к людям, исстрадавшимся в гитлеровском плену, попадая из нацистских лагерей не домой, а снова в концлагеря “проверки”, где с них жестко спрашивали как могли они сдаться в плен?
Званцев, привыкнув кипеть в жизни, чувствовал себя в писательском “бездействии” неловко.
Он прекрасно понимал, что выдвинутая на первый план Арктика — отвлекающая от темных сторон жизни романтика. Он сам давно был в ее плену, создавая фантастические проекты. Осуществить их в суровых условиях — подвиг. И стремление к подвигу во льдах, полярной ночью, как на легендарных “Челюскине” или “Георгии Седове” привело его в приемную секретариата Союза писателей. Там было много народа. Писатели толпились перед кабинетом первого секретаря Правления Александра Александровича Фадеева.
Званцев стоял у окна во двор, где Лев Толстой увидел Наташу Ростову, распорядившуюся разгрузить обоз со скарбом графских покоев и погрузить раненых в Бородинском сражении и в том числе, к ее ужасу и радости, Андрея Болконского. Званцев живо представлял себе это, и почувствовал руку на своем плече.
— Ручаюсь, что он думает о Наташе Ростовой, — услышал он чей-то голос, обернулся и увидел словно вылепленное скульптором лицо, обрамленное седыми волосами.
— Вы угадали, Александр Александрович, — признался Званцев.