Мёртвая зыбь

— Но почему?

— Да потому что “Георгий Седов” уже два года отсидел во льдах и стал легендарным. И нет оснований утверждать, что этого не случится во второй раз. А оставлять на такой срок вашу спутницу я просто бы не решился. А Фадеев это от меня скрыл.

— Не скрыл, а не знал.

— Так значит летим?

— Если вы не передумали.

— А раньше летал?

— Не только летал, но даже разбивался.

— Да ну!? — воскликнул Кренкель. — Тогда полезай скорее в кузов, бесценный спутник!

— Но почему? — еще раз удивился Званцев.

— Потому что опытный солдат знает: в одну воронку два снаряда не попадают. По теории вероятностей на одного пассажира двух аварий не приходится. Так что с вами мы, вроде как, застрахованы.

Званцев рассмеялся:

— Выходит, я бесценная личность. Я прошел все виды аварий: железнодорожную катастрофу в детстве, морскую, когда из Керченского пролива вплавь выбираться пришлось, в автомобильной аварии в Штирии еле жив остался, ну и авиакатастрофа с АНТ-25 в 1931 году.

— Хорошо, что признались. Я вас в Арктике, как национальную ценность, беречь буду.

— Очевидно, вас, Эрнест Теодорович, прошедшего в Арктике огонь и воду, и медные трубы, ваш юмор всегда выручал?

— А без этого в нашем деле крайностей нельзя. Ну, прощайся со своей феей, это во мне зависть говорит, и поехали, сначала по воздуху, а в Архангельске нас “Георгий Седов” дожидается. Не будем его задерживать. Долгие проводы — лишние слезы.

Но Таня не плакала, провожая Званцева в далекий путь. Она мужественно следила, как самолет, подняв ветер пропеллерами, побежал по дорожке, и как-то незаметно оказался над землей, сделал вираж в воздухе и скрылся за набежавшей тучей.

Кренкель ушел в кабину к летчикам, а Званцев сидел на длинном жестком сидении, предназначенном для десантников и, полуобернувшись, смотрел в окно. И снова, как в его памятный полет на АНТ-25 земли внизу не было видно. Как и тогда ее закрыл слой облаков. Освещенные сверху солнцем, они совершенно не походили на видимые снизу. Сейчас они представлялись Званцеву причудливым клокочущим океаном. Но, как в легенде “О Спящей красавце”, скованным, окаменевшим с вздымающимися неподвижными “девятыми валами Айвазовского”, похожими то на застывший взрыв, то на сказочные башни и целые города. И когда океан внезапно оборвался, под ним открылся провал в пропасть, с дном, похожим на рельефную географическую карту с пятнами зелени и ленточками дорог. Одна из них прямая, как проведенная по линейке, была железнодорожным путем. По нему шел игрушечный поезд с расстилающимся за ним дымчатым шарфом. Медленно проплывали внизу скопления домиков с непременной колокольней у крохотной церквушки. Старорусские поселения северян, уходивших сюда, подальше от московских иерархов, чтобы креститься двумя перстами.

Званцев умел занимать себя и мысленно побывал внизу в старообрядческих скитах с высокими русобородыми мужиками сурового, строгого нрава, готовых на любые лишения, даже на самосожжение, во имя старой веры.

Не сродни ли им по духу зимовщики далеких полярных станций, знакомиться с которыми летит он в страну незаходящего, и на полгода уходящего солнца?

Из кабины летчиков вернулся Кренкель и сел рядом со Званцевым:

— Повезло нам с тобой, Петрович. Штурманом-то у нас сам Аккуратов Валентин Иванович, самый аккуратный из всех полярных штурманов. Про шаровую молнию рассказывал. По кабине их самолета прошлась и сквозь туалетное отверстие вылетела. Ладно, дверь в уборную была открыта. Между прочим, это он летал бомбить Берлин, во главе эскадрильи сделанных Туполевым “на шабашке” бомбардировщиков, чего немцы от нас, русских никак не ожидали. С ним можно лететь вдоль всего вашего ледяного мола, о котором Фадеев сказал, а вы сейчас подробно о своей затее мне, как на духу, во всем признаетесь, — и неизвестно было насколько всерьез он отнесется к услышанному.

Званцев увлеченно рассказал Кренкелю о своих преобразующих Арктику идеях: и об Арктическом мосте, и о “Моле Северном”, как он назвал свой новый роман.

Кренкель зачарованно слушал его, и в знак уважения к услышанному, перешел с ним на “вы”.

И незаметно пролетело время, а вместе с ним и тысячи километров расстояния. Самолет пошел на посадку, и как-то буднично выглядело приземистое здание аэродрома с надутыми ветром флагами, похожими на клоунские колпаки. По ним пилоты садящихся самолетов узнают направление ветра.

Белое море даже с самолета Званцев не разглядел. В город с побережья вел канал, и морские суда заходили по нему в порт для погрузки и разгрузки.

Кренкеля в аэропорту встречал представитель Главсевморпути, который сразу огорошил его.

— Здравствуйте. Эрнст Теодорович! Я два дня как встречаю вас. Вы задержались на сутки. “Георгий Седов” еще вчера закончил погрузку и вынужден был уступить место у причала другому судну и выйти в море.

— Здравствуйте! Здорово живешь! Так, где нам его ловить? На остров Диксон лететь, чтобы его перехватить?

— Нет, зачем же? Капитан Ушаков Борис Ефимович радиограмму прислал, что будет вас ждать на рейде.

— Ну, Александр свет Петрович, вину на себя принимайте, если бы я вчера прилетел, то вас бы не было со мной.

— Значит, мне повезло, но и вам тоже. Без меня у вас не было бы гарантии благополучного плавания.

— Ох хитер, до чего хитер! Вы в армии в каком звании были?

— Полковника.

— И здесь меня обошел. Я только связист, капитан территориальных войск. А в цирке не работали?

— Нет, но в детстве цирком увлекался, акробатикой мы с братом занимались.

— Я к тому, что вспомнить придется. И мне тоже, — с кряхтением добавил он и обратившись к встречавшему сотруднику Главсевморпути сказал: — Ну что ж, вези прямо на приморскую лодочную станцию, а в городе без нас обойдутся.

Званцев не понимал, чем оборачивается для него путешествие, а Кренкель в пути на автомобиле говорил:

— А как у вас с морской болезнью дело обстоит?

— Атлантический океан на “Куин Мери” переплывал в 11-ти бальный шторм и ни одного обеда не пропустил.

— Так за него заплачено было, а у нас бесплатно кормить будут.

— Так и на “Куин Мери” не я за питание платил.

— Ладно. Проверим на волне. “Георгий Седов” — это вам не лайнер и не мощный ледокол, что паковые льды крушит. Это ледокольный корабль небольшого водоизмещения. Молодец против овец, то есть против молодого льда. Его затерло паковыми льдами, и он и ни туда, ни сюда. Капитан его Борис Ефимович без дела сидеть не любит, оставил вместо себя зимовать старпома Бадигина, а он за легендарность судна, как его ледовый капитан, Героя Советского Союза получил, и высокие назначения, а Борис Ефимович на корабль свой вернулся и нас с вами на рейде ждет.

Автомобиль доставил Сашу с Кренкелем на лодочную станцию, где моторная лодка должна была доставить пассажиров на видневшийся на рейде корабль. Он не произвел на Сашу впечатления огромного судна, как и предупреждал Кренкель, даже когда лодка подошла вплотную к борту корабля и чтобы увидеть стоящих на палубе, приходилось задирать голову.

Прибывшим должны были спустить трап.

Званцев ждал лестничный трап со ступеньками и перилами, но вместо этого “парадного трапа” прибывшим сбросили штормтрап — веревочную лестницу. И Званцев понял, почему Кренкель говорил о цирке.