Мёртвая зыбь

— Так это с той яблони, что над тайным ходом выросла.

— И все-то вы успеваете, Петр Григорьевич. А отсутствие пальцев на руках не затрудняет? Вы же инвалид Гражданской войны.

— Я о них давно забыл. Без них управляюсь, чтобы Магдуся моя по урокам музыки бегать могла и в школе пение преподавать. Как-никак, ее за это Орденом Ленина наградили.

— Передайте ей мое уважение и поздравление. А железная дверь?

— Магдуся сказала, чтобы я о потайном ходе и думать не смел, а то нагрянет шумный народ с экскаваторами и нам хоть с дачи съезжай. Просто здесь, говорит, должно быть, когда-то свалка была, и ненужную дверь сбросили.

— А как она лежмя или стоймя была?

— А я только до верхушки докопался. А вся она в землю ушла.

— Так и должно было бы быть!

— А я, сдуру подумал, что сундук с золотом нашел, а оно железом обернулось.

— Такое железо, Петр Григорьевич, дороже золота.

— Я и сам так подумал. И решил завещание людям оставить, чтобы после меня они из Лося в Тайнинку под землей прошли, а то и до Кремля с библиотекой Ивана Грозного добрались. Мне ведь не долго осталось.

— Почему вы так говорите, Петр Григорьевич?

— Мотор у меня сдает, — вполголоса сказал старый Званцев, прижав руку к груди. — Я Магдусе не говорю. И вы, не дай Бог, не проговоритесь.

— Будьте спокойны, — заверил Сергей Петрович, озабоченно глядя на местного патриарха.

Потом, поразмыслив, спросил:

— А когда у вас день рождения?

— 12-го июля в Петров день. Потому и Петром назвали. 83 в прошлом году брякнуло. Дай Бог не последний.

— Ну что вы, Петр Григорьевич! Вам жить да жить! Спасибо за интереснейший рассказ. Здоровья вам и той же жизненной бодрости.

А через несколько дней прибежала к Званцевым их давняя соседка Настенька. Еще девчушкой играла она с их внучкой Светланой, теперь старшим лейтенантом, военной переводчицей в западной группе войск в Германии, впоследствии деканом Кооперативного института в соседней Перловке.

— Петр Григорьевич, из Горсовета велели после майских праздников чествовать вас в нашем клубе, — захлебываясь словами, сообщила Настенька.

— Как чествовать? — удивился старик. — 80 лет три года как прошли, а до 85-ти еще дожить надо!

— Ничего не знаю. В Горсовете так решили. Мы все радуемся!

И не дожидаясь Петрова дня, а в самое обычное майское воскресение устроили благодарные соседи скромное чествование своему “первому общественнику города Бабушкина”, как назвал Петра Григорьевича открывший собрание в местном клубе отставной полковник Сергей Петрович, надевший по этому поводу былую форму со всеми боевыми орденами.

— Петр Григорьевич, — говорил он, — душа наших улиц. И недаром его называют первым общественником города Бабушкина, носящего имя прославленного летчика. Петр Григорьевич у нас тоже прославленный, как всегда бодрый, веселый человек, улыбкой встречающий каждого соседа, идущего к нему со своими бедами или ссорами. И он, как истинный мудрец, находит не слова утешения а совет как жить, как действовать, причем всегда с юмором, который заставляет посетителя, как бы он ни расстроен был, улыбнуться и идти домой с ясным решением как поступить. Гражданская война оставила его без пальцев на обеих руках, но своей жизнью и неустанной работой по дому он не дает возможности подумать об его увечье. Его супруга, уважаемая Магдалина Казимировна, заслуженная школьная учительница музыки недавно награждена высшей наградой нашей Родины Орденом Ленина. И мы гордимся, что она живет рядом с нами. И считаем, что частичка этой высшей награды принадлежит и Петру Григорьевичу, давшему жене возможность отдать все силы любимому делу. И еще благодарны мы Петру Григорьевичу и Магдалине Казимировне за воспитание таких двух сыновей, как Виктор и Александр Петровичи, первый из которых выдающийся спортсмен, педагог физической культуры в вузах и судья Всесоюзной категории, а второй — известный писатель и изобретатель, прошедший Великую Отечественную Войну от солдата до полковника. Они сейчас сидят оба в зале и вместе с нами гордятся своим отцом. Позвольте же вручить Петру Григорьевичу, нашему непартийному большевику-ленинцу диплом общественника города Бабушкина и пожелать многих лет здоровья, бодрости и неиссякаемого, присущего ему, юмора.

Саша Званцев, сидя рядом с братом, слушал речь незнакомого полковника с мокрыми глазами. В новом свете предстал перед ними отец, как уважаемый и любимый соседями мудрый дед. И, когда попросили Сашу выступить, он едва сдерживал себя от волнения и теплого чувства благодарности к такому простому и заботливому отцу и деду, обожавшего внучку Аленушку, и наивно спрашивающего сына своего, прочитав все его книги: “А зачем ты так выдумал?”.

И с непривычным волнением вышел на эстраду Шурик Званцев:

— “Чеп, чеп. Чепуха! Это просто враки”, —

неожиданно произнес он.

— “Сено косят на печи молотками раки.“ —

Чутьем оратора он ощутил недоумение аудитории.

— “Кот намазал мелом нос, напомадил руки

И из погреба принес жареные брюки”, —

зал смеялся, а Званцев говорил дальше:

— “Крот слониху запрягал в каменные дрожки

И по комнате скакал в виде папироски.

Свинки вилками хлебали из говядины уху.

Спать пора, мои ребятки, я кончаю чепуху! “

Зал развеселился, а седобородый Шурочка Званцев, заканчивал выступление:

— Эти забавные стишки папа читал нам с братом, когда маленьких укладывал нас спать. И старались мы представить себе слониху, запряженную в каменные дрожки, скачущую в нашей детской между кроватками и кота с намазанным мелом носом, приносящего нам из погреба жареные брюки. Далекие детские годы! Выходя перед вами, чествующими моего отца, я хотел говорить о его достоинствах. И вдруг все, что я хотел сказать о нем, показалось мне чепухой по сравнению с тем, каков он есть на самом деле. Великан духа, служитель Добра и брат самого бога Смеха, которого даже греки не выдумали. И я преклоняюсь перед ним, считающим все невзгоды в жизни чепухой, и тщетно пытаюсь хоть в этом походить на него. Вот почему я прочел его любимый стишок про чепуху, через которую он всю свою светлую жизнь перешагивал с улыбкой.

“Шурочку” Званцева наградили аплодисментами, а на эстраду поднялся его отец, Петр Григорьевич.

Растроганный, взволнованный, он говорил:

— Спасибо вам, соседи дорогие. Спасибо сынок Шурочка. Спасибо, что чествуете меня. Спасибо за диплом, что первым общественником города Бабушкина зовете. А кого чествуете, кого непартийным большевиком-ленинцем назвали? Бывшего купца-буржуя ведь! Но только я диплома обратно не отдам. Что с возу упало, то пропало. Он у меня на стенку в рамку просится. Вы уж извините.

И под общий смех и аплодисменты сошел со сцены.

После чествования, кто к ним поближе был, прошли на дачу Званцевых. Сели там общей семьей вместе с боевым полковником и двумя близкими соседками за приготовленный Магдалиной Казимировной праздничный стол. Полковник провозгласил тост за первого общественника города Бабушкина.

Заметив, что оба сына Петра Григорьевича налили в свои бокалы вместо водки газированной воды, полковник возмутился было, но Петр Григорьевич, посмеиваясь в усы, заступился за сыновей:

— Им водки выпить, все равно как попу вторую попадью завести. Я уже все, что положено было и за себя и за них двоих и выпил, и выкурил. Так что налейте мне тройную порцию, и за меня, и за них, — подставил вместо рюмки чайный стакан, и с задорным кряканьем залпом выпил его.

Придет время, когда в глубокой старости “Шурочка” Званцев напишет сонет:

ЗЕРКАЛО

Я в зеркале увидел своего отца:

Глаза, улыбка, борода седая.