Мёртвая зыбь

Особо разгромным был разбор романа, сделанный Сякиным.

“Серая, бесталанная книга в стиле западной бульварщины, подменяющая действительность надуманной всеземной катастрофой. Оклеветаны мировые ученые, и наука представлена прислужницей врагов человечества. Читатель запугивается все новыми и новыми средствами массового уничтожения, и он закрывает книгу, если сможет ее дочитать, с чувством омерзения к людям, среди которых не стоит жить. Намерение еще раз издать этот вредный роман надо отвергнуть с позиций социалистического реализма”.

Выступивший следом Евгеньев обосновывал суждение своего начальника схематичностью образов героев. В качестве примера он привел главу о соревновании на выносливость “Спорт железных роботов”, где автор сам признается, что “его герои подобны роботам”.

— “Спорт железных роботов” — это же здорово! За одно это надо книгу издать! — воскликнул сосед Званцева из ЦК Комсомола.

Но его возглас утонул в разноголосом шуме и он, наклонившись к Званцеву, тихо сказал:

— Укажите мне автора, ему спасибо скажу. Нам такие ребята и нужны, чтобы с железными роботами равнялись.

— Вы ему уже сказали, — с улыбкой ответил Званцев смутившемуся комсомольцу.

Директор поднял руку, требуя тишины:

— Слово имеет гордость советской науки академик Ландау Лев Давыдович.

Академик поднялся со своего места в первом ряду и повернулся лицом к залу:

— Я не критик и не редактор, а просто читатель, и согласился высказать свое мнение, поскольку книга вызвала научный интерес, затрагивая сверхпроводимость, проблему создания электрокатапульты и фантастическое возгорание воздуха. Но не считая это главным для читателей, я дал прочесть книгу членам моей семьи, далеким от этих проблем. Видели бы вы, как вырывали они друг у друга эту книгу. Вот что важнее всего. И когда меня они наивно спрашивали, почему я и другие ученые позволяют использовать военным свои открытия, я вынужден был рассказать им, как великий Эйнштейн со своим соратником Сциллардом обратились с письмом к президенту Америки Рузвельту, настаивая отказаться от применения атомной бомбы. И письмо это вскрыл после внезапной кончины Рузвельта его преемник Трумен, не задумавшийся применить атомную бомбу, для уничтожения сразу ста тысяч мирных жителей Японии. Книга Званцева предостерегает от подобных преступлений в будущем. И этим она полезна, и пусть ее читатели не уступят железным роботам в стойкости и выносливости.

Директор поблагодарил академика, и тот сразу же покинул зал, а проводивший его до лифта директор занял свое место и сказал:

— Продолжим наш редакционный Совет. Прошу его членов не оказаться в плену высказываний академика, а придерживаться того мнения, с которым предварительно ознакомили нас. Почтенный академик блестяще вскрыл замысел неудачной книги. Этот замысел ни у кого не вызывает сомнений, но другое дело его художественное воплощение, оценить которое и является нашей целью, чтобы не наводнять книжный рынок и библиотеки вызывающими протест знатоков беспомощными попытками начинающего автора, если не сказать графомана. Кто из членов Совета хотел бы высказать свое авторитетное для нас суждение?

— Позвольте мне, как заинтересованному лицу, — прозвучал звонкий голос поднявшегося с места Званцева, — облегчить работу Редакционного Совета.

— Товарищ автор! Я не предоставлял вам слова. Надо уметь слушать критику.

— Придется предоставить, и выслушать критику в свой собственный адрес. Вы не правомочны навязывать членам Редсовета нужное вам мнение, пороча суждение всемирно известного ученого.

— Но, товарищ Званцев, зачем же так нервничать? Мы еще ничего не решили и высоко ценим вскрытие Львом Давыдовичем замысла вашей книги. Наша задача помочь вам полнее воплотить его в новом издании по нашему с вами договору.

— Не будет у вас такого издания, поскольку я денансирую договор, возвращая вам полученный аванс, и не разрешаю издавать “Пылающий остров” там, где его автор причислен к нежелательным.

Разразился невероятный скандал, какого не знавало издательство.

И только два человека решились приблизиться к скандалисту.

— Позвольте вас поблагодарить, — пожал руку Званцеву Главный бухгалтер Воробьев.

— За что? — удивился писатель.

— За возвращение аванса, — многозначительно изрек блюститель издательских финансов.

— Какой же вы молодец! — сказала Морозова, протягивая руку. — Увидимся в Детгизе.

В дореволюционное время Петр Григорьевич Званцев выписывал сыновьям Вите и Шуре кучу журналов: “Вокруг света”, ”Мир приключений”, “Всемирный следопыт”, ”На суше и на море”.

Мальчики бредили приключениями. Запоем читали брошюры о Нате Пинкертоне, Нике Картере и, конечно, о Шерлоке Холмсе. Старались развить в себе качества сыщиков: наблюдательность, находчивость, дедуктивное мышление.

В шестидесятых годах молодежь была лишена такого журнального чтения. Единственный журнал былых традиций “Вокруг света” был переориентирован свыше на некое пособие для учителей географии, и оставшийся по инерции подзаголовок “журнал фантастики и приключений” никак не отвечал его содержанию.

И в знак протеста Званцев вышел из редколлегии. Но не покинул поле боя.

Он заручился поддержкой Леонида Соболева, и они вместе были приняты в ЦК влиятельным другом писателей товарищем Поликарповым. Получив решительный отказ в открытии такого журнала, они исчерпали все аргументы и готовились уйти, но были задержаны неожиданным вопросом:

— Хотел бы спросить вас, товарищи. Находите ли вы целесообразным создание Союза писателей РСФСР?

— Не нахожу, — твердо ответил Леонид Соболев. — Сейчас в Союзе писателей собран крепкий кулак из людей, заинтересованных в развитии литературы. Создание параллельной писательской организации приведет к распылению сил и нежелательно.

— Создание в Москве второй русской по языку писательской организации, — горячо подхватил Званцев, — это шаг назад к двадцатым годам, когда существовали враждующие писательские группы, вроде “Серапионовых братьев” и им подобных. Задачей Максима Горького, вернувшегося в Советский Союз, было соединение всех писательских сил. Дробление писательской организации приведет лишь к разбуханию бюрократического аппарата, противостоянию одних писательских групп другим, к возврату к хаосу двадцатых годов!

Поликарпов внимательно слушал Званцева, и поблагодарил каждого из писателей, прощаясь с ними.

События меж тем шли: журнал приключений, за который ратовали Званцев с Соболевым не появился, а Союз писателей РСФСР, против которого Соболев и Званцев возражали, был создан и председателем его стал… Леонид Соболев…

Но Званцев не отступил.

Когда нельзя пройти через дверь, можно воспользоваться окном. И Званцев решил атаковать малое ЦК.

В ЦК Комсомола старательно копировали порядки Большого ЦК. Строгая система пропусков с предварительным телефонным разговором, осложненным неумолимой секретаршей никак не соединяющей с руководителем, который якобы уехал по вызову в ЦК партии или в типографию, хотя он скучал за стаканом чая.

Но Званцев с не меньшим упорством, чем при очередном налаживании тачечного колеса, добился приема у секретаря по пропаганде ЦК ВЛКСМ Виля Карпинского, сына покойного президента Российской Академии Наук.

Молодой человек, которому не хватало важности, оправдывающей столь трудный у него прием, был несколько озадачен, когда вместо назойливых просьб посетителя, услышал настойчивый вопрос:

— Скажите, товарищ Карпинский, в детстве какие журналы выписывал вам отец?

— Кроме существующего и сейчас “Вокруг света”, еще выходили “Мир приключений” и “На суше и на море”. Но потом они исчезли.