Мёртвая зыбь

— Как деятель техники, я, прежде всего, заинтересовался “Арктическим мостом”. В нем ново все, начиная с того, что тоннель не проходит под дном, а представляет собой плавающую трубу, удерживаемый тросами на якорях. Действительно “мост”, где сила тяжести действует вверх. И движение в нем поездов — не на колесах, а на магнитной подушке. А как двигаться без колес?

— Я старался объяснить, что асинхронный мотор можно развернуть на плоскость, поменяв местами ротор и статор. Статором сделать вагон, куда подается трехфазный ток, а массивным ротором — неподвижный тоннель.

— Это меня и восхитило! — воскликнул Протодьяконов. — Вагон, не с вращающимся, а бегущим магнитным полем будет, как веслами этим полем грести и мчаться вперед!

— Со скоростью две тысячи километров в час и больше.

— И даже с космическими скоростями, запуская с Земли звездные корабли! — добавил профессор.

В новых изданиях “Арктического моста” Званцев ввел это подсказанное ему использование фантастического сооружения.

— Теперь о романе “Сильнее времени”. Я скучный и дотошный человек, и, прежде всего, занялся подсчетом, сколько открытий и изобретений, неизвестных в наше время, приведено в вашем романе.

— Мне не приходило в голову сосчитать.

— Но вам пришло в голову рассказать о ста девятнадцати, неизвестных ныне, открытиях и изобретениях, в большинстве своем ваших, а не найденных кем-то другим.

— Я, Михаил Михайлович, неисправимый изобретатель, и то, что не могу реализовать в жизни сам, через мечту в научно-фантастическом романе передаю своим читателям, в надежде, что кое-что из этого когда-нибудь будет воплощено в жизнь.

— Вы опережаете свое время, Александр Петрович, и ставите задачи перед будущими поколениями. И, если б я имел право говорить от их имени, то выразил бы вам их благодарность. Но у вас не только перечислено то, что могло бы быть сделано, а необыкновенные новшества оживают и становятся обыденностью грядущих веков или отдаленных тысячелетий развития иных миров.

— Это свойство мечты, не оторванной от действительности.

— Но вы невероятное делаете действительностью, и я поверил вам, что есть такая планета Рела, где обитают разумные земноводные эмы, которые окукливаются, как наши гусеницы, и превращаются в гигантских бабочек, подчиненных лишь одному стремлению к размножению. И когда бывший недруг вашего героя, становится влюбленным летающим чудом и уносит его на отросших крыльях, вы заставляете читателя переживать не только за его благополучие, но и за верность Любви, которой посвящен роман.

— Да, вы правильно расшифровали его название.

— Подождите, я не только это расшифровал, составитель шахматных этюдов и литературных ребусов.

— Что вы имеете в виду, Михаил Михайлович?

— Например, слова: “Разумяне” и “Протостарцы”. Разумяне — это носители разума. На Земле это люди и, быть может, еще дельфины. На других планетах у вас эмы — (первая буква от слова “мудрые”) или “Протостарцы”, полулюди-полумашины, не “живые”, а “живущие” неопределенно долго в условиях придуманной вами “протезной цивилизации”. А приставка “прото” имеет ко мне непосредственное отношение. Есть дьякон и есть протодьякон, есть иерей и есть протоиерей. И у вас, в отличие от обычных старцев, — не живые, а живущие, протезные “протостарцы”.

— Эти слова разложены вами по полочкам, они не вошли в живую речь, в отличие от двух других предложенных мною слов.

— Какие же это слова?

— Вертолет и инопланетянин.

— Вот не подумал бы!

— Раньше в русском языке употреблялись “геликоптер” и “инопланетчик”. Новые заменившие их слова впервые появились в моих романах.

— Обогатить родную речь хотя бы парой слов — заслуга немалая. Но в этих двух словах нет загадок, на которые вы мастер, о чем у нас с вами будет еще речь впереди.

Вошла жена Михаила Михайлович Кира Андреевна, маленькая, радушная, как и муж, охотно показывавшая Званцеву свои искусно сделанные картины, выложенные из цветных перышек, великолепно передающие полутона, создавая стереоскопический эффект.

— Вы уж простите, наш гость дорогой, но за отсутствием профессорской столовой обедать будем на кухне.

— Не беспокойтесь, Кира Андреевна. Не так давно я рад был выкраивать себе рабочее место на кухне.

— Вы просто хотите меня утешить.

— Что вы, Кира Андреевна! Я просто к вам подлизываюсь.

— А вы еще и шутник. Садитесь напротив Михаила Михайловича. Я наливаю вам тарелку.

Борщ оказался на редкость вкусным, флотским, с нарезанными кусочками сосисок.

После обеда вернулись в кабинет профессора.

— А теперь приступим к самому главному — к вашему роману “ФАЭТЫ”, — торжественно объявил профессор, стоя во весь свой богатырский рост.

Трудно было подозревать в его могучей фигуре тяжело больное сердце, о чем Званцеву предстояло узнать.

— Итак, — профессорским тоном начал Протодьяконов, — вы, вероятно, полагаете, что главным в вашем романе является гибель гипотетической Фаэны, а до этого непримиримая вражда континентов, легшая романтическим препятствием между двумя любящими сердцами. Не спорю, это важнейшие элементы вашего романа. Но позвольте мне оценить в нем небывалый размах глобальных проблем, характеризующий тематическую динамику вашего творчества. Узкий критик-придира вправе обвинить вас в произвольном совмещении катаклизмов, в разные эпохи потрясавших нашу планету. Здесь и опускание Атлантиды и поднятие Анд, и, может быть, из-за появления Луны, неизвестно почему, чудом не упавшей на планету, уничтожив на ней все живое. Вы приписали это дружескому подвигу фаэтов и, по-моему, впервые показали не вражду космических цивилизаций, а их взаимопомощь.

Вошла Кира Андреевна:

— Я из кухни услышала громогласного мужа и, встревоженная, пришла просить разрешение принять участие в вашей беседе. Я ведь тоже прочитала ваш роман, Александр Петрович, и вам, может быть будет интересно женское суждение о нем.

— Конечно, Кира Андреевна. Надеюсь, Михаил Михайлович не будет против.

— А хоть бы и был против, — произнес Протодьяконов. — У нас дом с претензией на матриархат.

— Я просто хочу тебе помочь, Миша. А то у тебя положительный анализ романа звучит как обвинительная речь прокурора.

— Ладно, ладно. Я не отрицаю благотворного женского влияния.

— Я разделяю твое увлечение глобальностью романа. Но вы все время витаете в межзвездном пространстве. А меня привлекли захватывающие, местами страшные страницы. Показ варварского обычая вырывать сердце у живого человека! А ревность древней индианки? Или гибель Кары Яр в разверзшейся трещине?

— Ты права, Кира. Не следует забывать, как показаны древние индейские цивилизации ацтеков, майя и инков, с появлением там бога Кетсалькоатля, Кукулькана и Кон-тики — в одном лице главного героя, — профессор снова начал увлекаться. — Важна помощь, оказанная древним людям пришельцами. Например, парус, изобретенный Гиго Гантом!

Званцев не решался вставить ни слова. Ему казалось, что говорят о каком-то другом, незнакомом ему произведении. И он подавлен был собственным размахом. А профессор продолжал:

— Вы непостижимо, в захватывающем сюжете показали величайшие драмы людской вражды, наряду с катастрофами грозной, беспощадной Природы, закончив оптимистическим аккордом плавания через Тихий океан на плоту Кон-тики, повторенного в наше время Туром Хеердалом.

— Это чудесные страницы, включая образ матери Моны, ставшей для людей Азии богиней, а для фаэтов олицетворением материнской любви, — вставила Кира Андреевна.