Мертвое озеро
Шрифт:
Цыган обводил глазами всех, и когда смех унялся, он громко сказал:
– - Никто, даже сама Любовь Алексеевна, не знает своего состояния.
– - Неужели каких-нибудь пятьсот душ ей трудно сосчитать!
– - язвительно заметила Зина.
– - Ее состояние не в душах,-- отвечал цыган.
– - В чем же? деньги есть?-- спросила Наталья Кирилловна с достоинством.
– - Да.
Наталья Кирилловна заметно пришла в волнение, мучимая желанием узнать скорее сумму,-- но боялась уронить свое достоинство. Зина, эта догадливая фея, тотчас поняла желание
– - А сколько тысяч? в ломбарде или в частных руках?
– - Несколько миллионов!
– - протяжно произнес цыган, и презрительная улыбка мелькнула на его губах, когда Наталья Кирилловна встрепенулась, приживалки ахнули, повторяя: "Миллионщица, миллионщица!", а Зина, побледнев, с ужасом поглядела на него и как бы невольно произнесла:
– - Это неправда!
Цыган вынул из кармана какие-то бумаги и показал Наталье Кирилловне. Зина, вся дрожа, глядела на них через плечо Натальи Кирилловны, и пот крупными каплями выступал на ее крутом лбу.
– - И в твоих руках такие суммы! даже Любовь Алексеевна не знает!
– - воскликнула почти с ужасом Наталья Кирилловна.
– - Она знает, что у ней есть деньги, но мало обращает на них внимания. Отец ее, умирая, сделал меня своим душеприказчиком и опекуном всего имения его дочери.
– - Какое безрассудство! мальчишке!
– - воскликнула Наталья Кирилловна, но остановилась, брови ее сдвинулись, и она окинула глазами толпу приживалок, потому что кто-то из них, увлекшись ее примером, подхватил:
– - Цыгану!
– - Это что? молчать! вы, кажется, одурели! вмешиваетесь в барские дела!
– - крикнула Наталья Кирилловна.
Все приживалки повесили носы.
Наталья Кирилловна обратилась к цыгану и более мягким голосом, чем прежде, спросила его:
– - Ты очень привязан к Любови Алексеевне?
– - Да.
– - Грех, великий грех во зло употреблять доверенность умирающего человека, который оставляет сироту. О, это черное, низкое дело!
– - наставительно сказала Наталья Кирилловна.
Цыган молчал.
– - Ну а сколько миллионов? три, четыре?
– - спросила Наталья Кирилловна, наскучив выжидать вопроса своей догадливой Зины, которая словно пораженная громом стояла за ее креслом.
– - Отец Любови Алексеевны еще давно имел большой капитал, потом он продал всё имение свое, исключая одной деревни, и даже не трогал процентов. А этому лет пятнадцать.
– - Сколько же, сколько же?-- потеряв всякое достоинство, нетерпеливо говорила Наталья Кирилловна.
– - Одиннадцать миллионов!
– - громко произнес цыган.
Зина вздрогнула. Наталья Кирилловна свободно вздохнула, а приживалки радостно начали креститься и шептались между собой:
– - Вот поди узнай, что такая богачка,-- выглядит просто стотысячной невестой!
– - Не всё то золото, что блестит!
И так далее; шепот продолжался, пока Наталья Кирилловна была погружена в какое-то раздумье. У ней в голове быстро всё уладилось: как она вновь поднимет этими деньгами свой дом, выкупит имения,
заложенные или запроданные. Улыбка озарила ее строгое лицо, и она очень ласково сказала цыгану:– - Хорошо ли тебе, любезный, у меня в доме? ты спроси, что тебе будет нужно…
Цыган поклонился и вышел.
Приживалка с мутными глазами выступила из толпы вприпляску, подперев руки в бока и сиплым голосом напевая:
– - Миллиончики, голубчики! тра-ла-ла!
– - Чему ты радуешься? а?
– - спросила, смеясь, Наталья Кирилловна.
– - А как же не радоваться! надо веселиться: свадьба в доме!
И приживалка опять завертелась, напевая.
Все смеялись, исключая Зины, которая бессмысленно глядела на всех.
Наталья Кирилловна в этот день встретила Павла Сергеича очень любезно и, поцеловав его, погрозила ему пальцем, сказав:
– - У-у-у, какой хитрец! ишь как скрывал, я не ожидала от тебя таких расчетов!
– - Что такое?-- не без удивления спросил Тавровский, который решительно не знал о миллионах своей невесты.
– - Тс! идет твоя невеста!
– - отвечала Наталья Кирилловна и, к удивлению всех приживалок, сама пошла к ней навстречу и, поцеловав ее, сказала:-- Что ты всё сидишь одна?.. Павел Сергеич, я надеюсь, что могу ее назвать так, как свою дочь?
– - Она верно будет очень счастлива!
– - заметил Тавровский.
– - Не хочешь ли ты посмотреть Петербург? тебе надо быть веселой, а ты всё такая печальная! Впрочем, недавняя потеря!.. это даже ей делает честь, что у ней такое чувствительное сердце.
– - Можно сказать, что кто взглянет на Любовь Алексеевну, то уж не скажет, что она злая; и взаправду говорят, что глаза есть зеркало души!
– - протараторила приживалка с мутными глазами.
– - Да, уж у кого злые глаза, то и душа дурная!
– - подхватила Ольга Петровна.
И глаза ее встретили презрительный взгляд Зины, стоявшей позади Натальи Кирилловны, которая, потрепав по щеке Любу, сказала:
– - Да, у ней глазки хорошенькие!
– - и прибавила: -- Я знаю, отчего ты скучаешь: хочется скорее свадьбы!
Люба покраснела, сконфузилась и выронила из рук носовой платок. Она хотела его поднять, но Наталья Кирилловна удержала ее и, обратясь к Зине и указывая на платок палкой, повелительно сказала:
– - Подыми!
Зина сделала вид, что не слышит, и повернулась назад; но Наталья Кирилловна коснулась ее плеча палкой и сердито сказала:
– - Ты слышишь, я тебе говорю: подыми!
Зина закусила губы и не двигалась с места. Люба и Тавровский желали прекратить сцену; но Наталья Кирилловна не позволила им и, стукнув палкой об пол, грозно сказала Зине:
– - Я тебе говорю: подыми платок Любови Алексеевны!!
Тишина воцарилась в зале; все смотрели на бледную Зину и гордо стоявшую перед ней Наталью Кирилловну. Члены Зины, казалось, лишились способности гнуться, и она с трудом наклонилась, чтоб поднять платок. Наталья Кирилловна, следившая за ней, толкнула ее палкой в спину, сказав: