Мертвые души. Том 3

Покончивши с завтраком, Павел Иванович решил отправиться на прогулку по Петербургу, резонно заключивши, что и Опекунский Совет и «мёртвые души» могут и погодить денёк другой, потому как ему, впервые попавшему в столицу, страсть, как нетерпелось поглядеть на неё, дабы увидеть наконец—то воочию всё то, о чём он только лишь слыхивал ранее. Все эти Дворцовые, да Английские набережные, все эти Моховые да Гороховые, Гостиные дворы, да Обжорные рынки, и Адмиралтейство, и Биржу, и Дом двенадцати коллегий, и, конечно же, Невский проспект, и многое, многое другое, что слагалось для нашего героя в некую заманчивую и сладкую до него сказку под названием – Петербург, что давно уже ждал его, был совершенно, что рядом — прямо за стеною замечательного его нумера.

Выбрившись и надушившись так, что от него пахнуло точно бы от какой—нибудь диковинной цветочной клумбы, по той причине, что были им пущены в ход все имевшиеся под рукою одеколоны и парфюмы, Павел Иванович повязал самый затейливый из своих галстухов купленных им ещё в Тьфуславле на ярмарке, и, облачившись в серый сертук и серые же панталоны, покинул нумер. Несмотря на солнечное утро на дворе было ещё довольно свежо, потому что поддувало с Финского заливу и Чичиков, поплотнее запахнувшись в шинель, подумал, между делом, что не мешало бы укутать горло в радужных цветов платок, наместо того чтобы козырять глупым галстухом, коим уж точно никого в Петербурге не удивишь, но возвращаться назад в нумер не было у него никакого желания, и оглядевшись по сторонам, он хотел было уж кликнуть извозчика, но затем, решивши, что и без того насиделся за последнее время в коляске, и что хорошая пешая прогулка пойдёт ему совсем не во вред, зашагал в Столярную улицу.

«Вот ежели заплутаю, тогда то и возьму извозчика, а так не грех и ноги поразмять.» — подумал он, с любопытством глядя на громоздящиеся вокруг невиданные им доселе домы. И три, и четыре, да что там и все шесть этажей были им нипочем. Громадною машиною нависали они над тротуарами, сверкая стеклами высоких своих окон с отражающимся в них бледным петербургским небом, в которое уносились их высокие, все как одна крытые железом крыши. Взад и вперёд мимо Павла Ивановича со страшною быстротою, гремя колёсами по паркету мостовой, носились вдоль улиц во множестве разнообразные экипажи, из которых Чичиков более всего приметил полуколясок да фаэтонов, резонно решивши, что тяжелые кареты, время от времени попадавшиеся ему навстречу, в большинстве своём уж попрятались в тёмные каретные сараи с тем, чтобы дожидаться там новой зимы. С интересом поглядывая на случайных прохожих, словно бы надеясь отыскать в них нечто особое – петербургское, Чичиков отметил про себя то, что попадался ему пока, по преимуществу, один лишь ремесленный да чиновный люд. Однако чем ближе подбирался он к Невскому проспекту, тем более в толпе появлялось «мамок», да «нянек», спешащих по каким—то своим необыкновенной важности делам, и снующих из лавки в лавку, что одаривали всех проходящих мимо, каждая своим особенным ароматом: то рыбою, то мылом, то прокиснувшею капустою, а то и просто плесенью.

Но вот миновал он Мещанскую, прошёл Гороховой и вынесла она его, наконец–то к Невскому проспекту, который, порою кажется, и есть целый Петербург, ибо чего только не сыщется на Невском проспекте!.. Решительно всё, что только и есть достойного и примечательного в столице, всё можете встретить вы тут! И большие магазины, скроенныя на заграничный лад, с модными, выставляемыми в витрины картинками, и кондитерские, что в пышности могут соперничать с иными ресторациями, и кафе, соперничающие с названными кондитерскими, и прочая, и прочая, и прочая… А стоит вам только глянуть по сторонам, как точно голова у вас пойдёт кругом от проносящегося мимо множества экипажей всевозможных расцветок и всяческих форм, влекомых невиданной красоты конями, точно бы созданными не самою природою, а стилом гениальнейшего ваятеля. А каких только лиц, каких уму непостижимых нарядов не встретишь на Невском.

К слову сказать, вертевший головою по сторонам Чичиков успел заметить, что таких, как у него шинелей уж вовсе и не увидишь вокруг, что в моде нынче всё более короткие воротнички — два, один над другим, застёгивающиеся на серебрянныя лапки, не в пример его воротнику, висящему точно собачьи уши. Он тут же стал разве что не стыдиться собственной шинели, ему начали мерещиться всяческия глумливыя и насмешливыя взгляды, якобы обращённыя до него и словно бы говорившие:

«Вона, каковая птица к нам сюда пожаловала! И туда же «со свиным рылом в калашный ряд»! Будто бы своих убогих недостало!...», хотя надобно сказать, что на самом деле, никто не обращал на него никакого внимания, а ежели ему и случалось ловить какой случайный взгляд, то что с того? Такова уж она есть — природа человеческая! Страсть как любит человек порою поглазеть вкруг себя безо всякого на то дела и потребы.

Однако от сиих, внезапно возникнувших у него в голове фантазий, Чичиков почувствовал себя весьма и весьма неловко. Его всего прошибло потом, в висках мелкою дробью застучала кровь, которую с удвоенною силою погнало охваченное смущением сердце, и он не зная, куда себя девать, готов был разве что не юркнуть в какую ни возьмись подворотню. Но на счастье Павла Ивановича, очень скоро, и точно бы по заказу выскочил ему навстречу, наместо подворотни магазин готового платья — ещё одна немецкая выдумка долженствующая облагодетельствовать человечество, и Чичиков, скрепя сердце, решил войти в него. Признаться, по сию пору он никогда ещё не приобретал себе готовых одежд, по той причине, что почитал сие неделикатным, достойным лишь людей принадлежащих к низшим сословиям, но тут был Петербург, он понадеялся на то, что в столице всё должно быть особое, даже и готовое платье, и всё же несколько стыдясь своего поступка, прошёл в стеклянную, тренькнувшую ему навстречу колокольчиком дверь.

Приказчик, скучавший у конторки живо переменясь в лице, подскочил к Павлу Ивановичу и как—то странно дергая и извиваясь всею своею фигурою, что, вероятно, самому приказчику казалось верхом наигалантнейшего обращения, закружил вокруг Чичикова.

— Чего изволите, Ваше Высокородие? — спросил приказчик, перегибаясь в поясе и складывая лодочкою ладони.

— Меня, любезнейший интересуют шинели, — отвечал Чичиков, — да и прочее хотелось бы посмотреть, — добавил он.

— Шинели у нас вон в том углу, — сказал приказчик и, забегая бочком впереди Чичикова, повел того к большому гардеробу, с раздвижными, в добрую половину стены дверями.

— А скажи, любезнейший, в какую цену у вас самая дорогая шинель? — спросил Чичиков.

— Самая дорогая в восемьдесят целковых, — отвечал приказчик, и Чичиков подумал, что это вовсе не дорого, потому, как порою и переделка большего стоит.

— Ну ладно, показывай, что там у вас имеется, — сказал Чичиков, принимаясь ждать пока приказчик вывесит товар на толпящиеся тут же в углу манекены. Товар был вывешен, и Павел Иванович принялся придирчиво и с надеждою рассматривать его. Но всё было нехорошо. То есть, кому другому оно, может быть, и пришлось бы вполне по вкусу, но, увы, не Павлу Ивановичу, который не то что был особо привередлив во вкусах, но как мы помним из предыдущего, всегда желал, что коли и попадет в руки его какая, пускай и пустяшная вещица, то должна она быть, непременно, самого высокого качества. Тут же всё было не так. То ехали вкривь да вкось швы, то не хватало пуговиц, либо полы были перекошены так, что ежели и наденешь сию шинель, то и сам выйдешь точно бы косым, да и само сукно было не дегатированное, а воротники по большей части являли собою крашенную под куницу кошку, что уж вконец расстроило Павла Ивановича.

Он попытался, было набросить на себя одну из вывешенных приказчиком шинелей, ту, что словно бы выглядела получше остальных, но она навалилась ему на плечи таковою тяжестью, так сдавила со всех боков своими точно бы жестяными выточками и швами его корпус, что он поспешил от нёе поскорее избавиться. Приказчик, видя неудовольствие посетителя, принялся вертеться ещё живее, наперебой расхваливая виснувших на манекенах уродов, но Чичиков напустивши на чело сонное выражение, не дослушавши приказчика сказал:

— Ну, хорошо, братец, а теперь скажи—ка мне, где в Петербурге уж точно можно приобресть первоклассное изделие? — и дабы приказчик был откровеннее, Чичиков сунул ему в кулак двугривенный, на что приказчик тут же переставши крутиться точно бы на шарнирах, отвечал, что лучше Ручьевских мастерских не сыскать, потому что там так уж сошьют, что никакому французу не угнаться.

— И во что станет? — поинтересовался Чичиков.

— Да уж недешево, судырь вы мой. Раза в три, а то и в четыре супротив нашего, — отвечал приказчик.

«Однако же, каковы цены, — подумал Чичиков, — это ведь прямо кусаются ровно собаки. А с другой то стороны, ежели признаться, новая шинель мне ведь нынче и не к чему. Ведь не успеешь и глазом моргнуть, как уж и лето подкатит, что ж это я летом стану в новой шинели щеголять? Нет, брат Павел Иванович, вот ближе к осени, когда главное то дело обделается, да когда прибудет средств, вот тогда и о гардеробе подумать будет можно. Нынче же выбрось ты всё это из головы: модная шинель, либо немодная! Виданное ли дело, таковые суммы издержать на тряпки, когда деньгам этим наверняка уж сыщешь ты более достойное применение…».