Мертвый индеец (Игра в гестапо - 3)

Ш-ш-ш-ш-ш!
– злое шипение магнитофона, многократно усиленное динамиком, повергло кота в ужас. Он сразу прекратил охоту и испуганно заметался по комнате, чуть не перевернув кувшинчики и вазочки с вялой японской зеленью. Наверное, рыжий решил, будто магнитофон - еще один кот из конкурирующей фирмы, а громкий голос - признак могущества конкурента. На счастье рыжего, дверь в комнату в эту минуту отворилась, что позволило коту юркнуть в образовавшуюся щель.

Удовлетворенный Курочкин нажатием кнопки прекратил неприятное шипение агрегата, после чего вернул клетку с узниками на свое место, в углу.

– Скандальный зверь, - заметил он вошедшему толстому гоблину, имея в виду беглого кота.
– Оч-чень своенравное создание.

– Баловник, - с отвращением признал охранник.
– Лапушка.

Видно было, что разговор на кошачью тему не доставляет ему радости.

– Икебана закончилась, - сообщил Дмитрий Олегович, кивая на ходики.

После чего он с почетом был эскортирован в туалет - в соответствии с распорядком дня. Киллер Сорок Восьмой, должно быть, умел командовать своим организмом и наверняка воспользовался бы уборной с толком. Власть Курочкина над своим телом не простиралась так далеко. Несмотря на четкий пункт плана, его посещение туалета оказалось бесполезным; организм не подчинился чужому распорядку - точно так же, как раньше он оказал активное сопротивление вегетарианскому безумию Сорок Восьмого с его кошмарными травами. Вообще организм Дмитрия Олеговича был, похоже, принципиальнее самого Дмитрия Олеговича. С одной стороны, это радовало, но с другой - пугало. Впрочем, книжный опыт террориста Карлоса Кугеля из романа "Мишень" вовремя подсказал Курочкину, что делать. Он стал внимательно осматривать все закоулки обширной туалетной комнаты, и в пластмассовом шкафчике рядом с рулонами розовой бумаги и дезодорантами с иностранными этикетками обнаружил, наконец, искомое: тяжелый металлический ночной горшок с ручкой, переносной сортир наемного убийцы. Примерно такой же сосуд был у Димы Курочкина в глубоком детстве, разве что немножко полегче. Кроме того, на курочкинской ночной вазе изображены были три поросенка, в то время как данный сосуд был украшен кокетливым цветочным бордюром. Не исключено, узор на горшке специально подбирался с учетом вкусов травоядного террориста. Чтобы потом, если что, не бегать по городу и не искать замену... Дмитрий Олегович прислушался. Ему внезапно показалось, будто за дверью туалета началась какая-то беготня. Хлопали двери, гоблины в коридоре оживленно переговаривались о чем-то своем, неразборчивом. Если учесть, что ночной горшок с растительным орнаментом уже не нуждался в замене, переполох в квартире был, вероятно, вызван чрезмерной активностью кота.

Курочкин спустил воду (для конспирации) и, держа тяжелый пустой горшок наперевес, покинул туалет. При этом он постарался изобразить на лице чувство исполненного долга.

– За дверью уже переминались двое гоблинов из охраны - толстяк и культурист. На лицах у обоих было написано оживление. Кота поблизости не наблюдалось.

– Что-нибудь произошло?
– строго осведомился Курочкин у охранников.

– Все по плану, - бодро ответил гоблин-культурист.
– Вы даже с опережением на одну минуту.

Дмитрий Олегович с толком использовал лишнюю минуту. Он протянул охраннику сосуд с цветочками и скомандовал:

– Отнесите в ГЛАВНУЮ комнату.

Ничуть не удивившись, гоблин-толстяк послушно подхватил на руки железный горшок и деловито понес его в указанном направлении. Мол, приказ есть приказ; велят - мороженое принеси, велят - ночную вазу с нарисованной икебаной. Наше дело охранное.

Сам Курочкин, проследив, как выполняется команда, отправился в сопровождении гоблина-культуриста прямиком в спальню. После "Туалета" распорядок отводил киллеру Сорок Восьмому полчаса на непонятный "Сексодром". Дмитрию Олеговичу совсем не нравилось это слово. Он искренне уповал на то, что данный пункт в плане - всего лишь юмористическое обозначение виденной им большой постели, где можно просто отдохнуть в горизонтальном положении. Расслабиться, как пообещал ему во время экскурсии серебристый хек, - и ничего кроме этого.

Тем не менее Курочкин вступил в будуар с изрядной долей тревоги: не будет ли тут сюрпризов? "Все по плану", - успокоительно повторил сопровождающий гоблин и плотно прикрыл за его спиной дверь.

Дмитрий Олегович вгляделся и перевел дыхание. Кажется, никого. Кровать в углу была похожа на Землю в один из первых дней Творения, сразу после отделения воды от тверди. То есть - безвинна и пуста, если не считать белоснежного покрывала. Адам с Евой еще не изобретены, и Дмитрию Олеговичу этот факт на руку. На полпути к ложу он с облегчением скинул обувь, а потом, не раздеваясь, с разбега запрыгнул на кровать...

– О-о!
– простонал кто-то под покрывалом.

– Ай!!
– в страхе воскликнул Курочкин, безуспешно пытаясь выбраться из зыбучей перины.

Дмитрий Олегович, привыкший к советским тюфячкам, недооценил мягкости явно импортной кровати: оказывается, сверхмягкая постель могла почти целиком поглотить человека. И даже двух.

Парализованный периной Курочкин со страхом наблюдал, как из-за покрывала появляется большая черная рука. Потом - большая черная нога. И наконец, - целая большая женщина в крохотном красном купальнике. По своим габаритам она необычайно походила на курочкинскую супругу Валентину. Только ЭТА женщина была еще иссиня-черного цвета - точь-вточь как кристаллики перманганата калия. Курочкину-фармацевту был знаком такой оттенок.

– Хелло, май дарлинг!
– нежно проворковала огромная и почти голая негритянка.
– Ай вонт ю!

12

Сережка Солопов, институтский приятель Курочкина, далеко не сразу стал почтенным доктором медицинских наук и заведующим кафедрой гангрены. Было время, когда Солопов еще только-только выбирал свое возможное поприще и даже всерьез планировал завоевать себе место под солнцем на просторах психоанализа. С этой целью он прочел вдоль и поперек всего полузапрещенного тогда Зигмунда Фрейда, а затем долго и с пристрастием экспериментировал на Дмитрии Олеговиче, безжалостно классифицируя все его потаенные комплексы. Именно тогда Курочкин с удивлением узнал истинную причину, по которой он, оказывается, женился на своей Валентине. По Фрейду ровнехонько выходило, что некрупные мужчины вроде Курочкина подыскивают себе подруг жизни с комплекцией Брунгильды, подчиняясь неосознанным желаниям обладать не столько женой, сколько матерью. "Да что ты?" - тихо конфузился Дмитрий Олегович, поплотнее прикрывая дверь в комнату (свой психоанализ Сережка засекречивал). "Именно, Димыч, можешь мне поверить, убежденно говорил Солопов, кружа по кухне, где они якобы играли в шахматы.
– У старика Зигмунда об этом прямо сказано во всех его пяти лекциях, а особенно - в пятой. "Эвиг киндлихе", усекаешь? Скрытая потребность сохранения вечно детского состояния взаимодействует с дискомпенсированным либидо, в результате чего любая попытка коитуса для мужа-ребенка подсознательно символизирует возвращение в плаценту, к девятимесячному внутриутробному комфорту... Тебе ведь хочется во время полового акта называть жену "мамочкой", да?" В ответ Курочкин уныло отнекивался. "Обязательно захочется, - обнадеживал Солопов. Рано или поздно, гарантию даю. От бессознательного, Димыч, не убежишь. Эта разновидность эдипова комплекса в мире наиболее распространена. Крупногабаритная женщина - твой сексуальный оптимум, четко детерминированный правилами психоанализа... Понял?" Из всей этой зауми Дмитрий Олегович понял только одно: согласно непреложным законам психоанализа, он мог бы изменить родной Валентине разве что с женщиной ее же формата. И ни килограммом, ни кубическим сантиметром меньше. Аксиома.

Правда, у Курочкина все не находилось повода проверить эту аксиому на практике...

– Хелло, - повторила негритянка и потянула руки к Дмитрию Олеговичу.

– Мамочки!
– пискнул Дмитрий Олегович, в замешательстве глядя на темнокожую копию его Валентины. Килограмм в килограмм.

И Сережка Солопов, и покойный доктор Фрейд одинаково ошиблись. Крупногабаритная дама в красном купальнике не вызвала у Курочкина опасных мыслей об измене. Абсолютно никаких сексуальных желаний - лишь отчетливое желание удрать поскорее и подальше. Впрочем, подобное чувство иногда овладевало им даже в постели с законной супругой. Интересно, что бы сказал старик Зигмунд по этому поводу? Наверняка бы не растерялся. Объяснил бы что-нибудь умное, про "вечно детское". Мол, и ребенку случается уползать от своей мамули...

– О-о, май лав!
– с придыханием произнесла внезапная негритянка и без акцента добавила: - Верю! Люблю! Надеюсь!

С этими словами она попыталась заключить Курочкина в объятья. К счастью, темнокожая незнакомка не сделала должной поправки на зыбучую мягкость перины, а потому промахнулась. Вместо объятий Дмитрию Олеговичу достался не очень сильный удар локтем в плечо. Благодаря этому удару, Курочкин получил некоторую начальную скорость и сумел откатиться сантиметров на пятьдесят от эпицентра.

– Ду ю спик... по-русски?
– удивленно прошептал он, стараясь удерживать равновесие на периферии.

– Йес, я говорю по-русски, - с готовностью сообщила негритянка. Здесь мне хорошо платят, в твердой валюте. Я русский бы выучила только за то.

Темнокожая дама на кровати вновь попробовала поймать Дмитрия Олеговича, и вновь - неудача. Небольшие габариты самого Курочкина таили известное преимущество. Попробуйте-ка экскаваторным ковшом ухватить поллитровку!

– У меня нет валюты... при себе, - уворачива-ясь, зашептал Дмитрий Олегович.
– Я обронил свой бумажник. Очень сожалею, но... По его представлению, подобные слова просто обязаны были отпугнуть интердевочку любой расы и комплекции. Кто же согласится развлекать на халяву? Угроза не сработала.

– Не волнуйся, дарлинг, сеанс оплачен заранее, - немедленно успокоила его русскоязычная негритянка.
– По высшему тарифу, с отдельной надбавкой за фантазии клиента. Мне сказали, ты большо-о-о-ой фантазер...

Курочкин издал нервный смешок и испуганно заелозил по перине, проклиная про себя гигантские масштабы "сексодрома". До края постели оставалось добрых метра два зыбучего белого безмолвия. А то и все три.

– Я что-то сказала неправильно?
– усомнилась в своем русском языке черная интердевочка.
– Фан-та-зер. Так у нас говорят, когда клиенту мало обычного "туда-сюда" с разговорами, и он желает странного...