Мертвый остров

– Мне срочно надо в Корсаковск!

Таубе с «меделянами» ушли. Алексей привел к телу японского жмурика гиляков и пытался их расспрашивать: часто ли приплывают такие люди, чем занимаются? Инородцы, до того изъяснявшиеся по-русски, сразу позабыли язык… Видимо, смерть легендарного Чубука со всей родней здорово их напугала.

Полтора дня они со Збайковым прожили в рыбацкой деревне. Алексей успел изучить быт коренных сахалинцев. Маленькие крепкие аборигены одевались в одинаковые куртки из синей китайки. Несмотря на июнь, они носили меховые сапоги и часто – полушубки из собачьей шерсти. Курили в деревне все поголовно, включая женщин и детей. Гиляки никогда не умывались, поэтому и пахли соответственно… Из ароматов преобладала вонь от тухлой рыбы. Летние дома гиляков были поставлены на столбы. Рядом – сушилки для вяления лососей. Еще тут и там были разбросаны какие-то странные ящики, тоже на столбах. Лыков поинтересовался их назначением. В некоторых хранились припасы, спрятанные от собак, а в других – живые гуси и лебеди. Оказалось, аборигены ловят их по весне целыми выводками и откармливают для продажи. Збайков, узнав об этом, оживился и потребовал у Лыкова два рубля. Он купил пару самых жирных гусей и оставил их в ящике до появления корабля.

Вообще, эти полтора дня Алексей и Ванька Пан были неразлучны. Они много разговаривали. Каторжный, очень довольный своим новым положением, не знал, как угодить сыщику. Он начал даже рассуждать о будущем. Перевод в разряд исправляющихся сделал главное – снял с Ивана ужас бессрочной каторги. От отчаяния люди и решаются на крайность. Вечность наказания – основной движитель побегов. Две трети беглецов или погибает, или попадается. И получает добавку к сроку. Пан уже хотел задать лататы, да не случилось товарища. Теперь, с частыми на Руси манифестами, у него появлялась надежда. Шесть-восемь лет в вольной тюрьме, без кандалов и конвоя. Затем шесть лет поселения. И на материк! Отъезд с острова крестьян из ссыльных только что разрешили. Збайков вслух рассуждал о перспективах. Оказалось, в парнях он обучился плотницкому делу. На Сахалине это ремесло в цене и на виду у начальства. Здесь постоянно что-то строят! Значит, хорошему работнику скостят то, что можно скостить. Если сам не наглупит по новой. Но глупить Иван не собирался.

Вечером у костра Лыков задал вопрос, который для арестантов всегда самый тяжелый: за что сел? Обычно отвечают: по подозрению – в грабеже, поджоге. Еще добавляют: с преступлением или без. Преступлением каторга считает только убийство; все остальное пустяки. Многие известные злодеи твердят, что осуждены облыжно… Ванька Пан тоже сказал, что попал в каторгу за чужой грех.

Когда в 1883 году они познакомились, Лыков ходил по притонам Москвы в поисках негодяев. Он действовал под своим именем, но изображал «бруса». «Брус» – человек, близкий к фартовым, но не уголовный. В Дорогомилово, одной из криминальных окраин, странным чужаком заинтересовался местный «король», некий Гурий Осмачкин. Он предложил Лыкову пойти на складку [36] . Тот отказался, и его попытались убить. Лыков отщекатурил «короля» на обе корки. Досталось и его охране, включая Ваньку. Алексей, понимая, что тот лишь выполнял приказ, побил молодца по-отечески, для порядка… А перед расставанием предупредил: уходи от Гурия! «Хозяин» Дорогомилова не простит, что ты был свидетелем его унижения. Подставит, подловит, но избавится. Уходить Пану, наверно, было некуда или он не принял совета всерьез. И через полгода вляпался. Осмачкин послал его забрать месячный оброк с владельца пивной. Обычное дело… Збайков явился поздно вечером. Дверь открыта, внутри горит лампа. И он прошел в комнаты. Когда увидел трупы, выскочил на улицу, но там его уже поджидали. Убийство семейной пары было зверским, с истязаниями. Присяжные ужаснулись, и судья приговорил к бессрочной каторге. Так Осмачкин избавился от своего верного помощника.

36

На складку – на убийство (жарг.).

На вторые сутки к вечеру в море появился парус. Ванька Пан тут же зажег три заранее приготовленных костра. Гиляк на лодке долетел до корабля и бросил на палубу записку: Лыков здесь, а не в Ныйском заливе. Моряки подошли. Спустили баркас и забрали всех: Лыкова с денщиком, убитого японца и гусей.

Парусная военная шхуна «Крейсерок» имела экипаж в десять человек. Командовал им лейтенант Налимов – молодой, но уже опытный, веселый и смелый человек. Андрей Павлович доложил надворному советнику, что получил приказ генерала доставить сыщика не в Корсаковск, а сразу в Александровский пост. Что там произошло? Или генерал хотел узнать все из первых рук?

Лыков немедленно спросил лейтенанта, попадалась ли им идущая навстречу японская посудина с двумя мачтами и белой полосой по борту. Налимов ответил, что это «Окаги-мару». Она приписана к Вакканаю, ловит сельдь в Охотском море и иногда ворует из Тыми периодических лососей. Шхуна как шхуна… Ходкая. Паровая с парусным вооружением. Народ на ней бессовестный, как и на всех других судах. Когда по договору семьдесят пятого года японцы ушли с Сахалина, у них осталось право лова в его водах. Это было начало конца здешних рыбных ресурсов. Ребята выбирают все подчистую, совершенно хищнически. Им русских запасов не жалко…

– Где вам попалась… как ее? «Окаги-мару»?

– Вчера вечером на траверзе правого борта, возле мыса Терпения.

– Куда она шла?

– На зюйд.

Началось плавание. Быстро стемнело, и усилилась качка. Маленький «Крейсерок» болтало, как щепку. Это было совсем не то, что плыть туристом на «Петербурге». Ваньку Пана вывернуло наизнанку, гуси со страху едва не откинули перепончатые лапы. Алексей долго крепился, но и его стало «травить».

Они с лейтенантом Налимовым стояли на мостике и беседовали. Тот рассказал, что его шхуна несет постоянное дежурство возле острова Тюлений. Там лежбище ценных морских котиков, уникальное, одно из трех в мире. Японцы, а в последнее время и американцы высаживались и убивали их сотнями. Пять лет назад власти поставили на Тюленьем караул: двадцать матросов при двух офицерах, с паровым баркасом и вельботом. В приказе так и написали: «Для охраны острова от набегов иностранных зверопромышленников». А в восемьдесят шестом наш военный клипер «Крейсер» поймал американскую шхуну «Генриетта» с грузом незаконно добытых шкур и моржовых клыков. Шхуну конфисковали и назвали в честь клипера – «Крейсерок». Установили шесть небольших орудий и сделали военно-сторожевым кораблем. Сейчас он дежурит в ожидании хищников, прячась за островом Тюлений.

Андрей Павлович говорил о своей тяжелой жизни спокойно, как о чем-то обыденном. Служба есть служба… Лыков впервые увидел вблизи тот хороший тип русского военного моряка, о котором раньше только слышал. Молодые образованные люди плавали у черта на задах, а не в Гвардейском экипаже. Случалось, что и погибали… И никто не просился в Петербург.

На вопрос Лыкова, много ли японских судов в Корсаковске, лейтенант ответил:

– Тут из меня плохой справочник! Мы в тех местах не бываем. Приказания получаем через Тихменевский пост, где и снабжаемся. Поэтому командировка в Александровск с вами – большая удача! Боюсь, ребята там не выдержат и накантуются [37] , но… Служба у них тяжелая, пусть отдохнут. А вообще, моряки – народ прочный!

37

Кантовать – гулять, пьянствовать.

«Крейсерок» шел, переваливаясь с борта на борт, как уличная вертихвостка. Волны заливали палубу. Налимов одной короткой фразой охарактеризовал низкие мореходные качества шхуны – и больше ни единой жалобы…

Алексей завел разговор о японских лодках у восточного побережья Сахалина. Часто ли бывают? Как это зависит от сезона? Досматривают ли их наши корабли? Легко ли, к примеру, вывезти беглых каторжников? Последний вопрос особенно удивил лейтенанта. Он пояснил, что японцы ловят в Охотском море главным образом сельдь. В Татарском проливе треску, а здесь сельдь. Ход ее начинается в апреле-мае – по морю будто движется широкая молочная река… А по берегу тянется полоса выброшенных волной рыбин. Даже не полоса, а вал, высотою чуть не в аршин! Гибнут и пропадают миллионы сельдей! В это время шхун много. Затем появляется весенняя кэта, и японцев опять много, но уже в устьях сахалинских рек. Ловят сами и скупают у инородцев: за тысячу штук дают ведро дрянного спирта. Третий пик японской активности – август, когда идет второй ход лососей. С октября по начало апреля море пустое.

Насчет досмотра дело обстоит так. Залив Терпения разбит на семьдесят участков для лова, и все они куплены японцами. Русских рыбаков нет вообще. В заливе силами того же «Крейсерка» установлен надзор. Японцы по требованию наших моряков допускают на борт осмотровые команды, предъявляют разрешительные бумаги. Кто отказывается, тот ловит незаконно, но таких мало. Надоест бегать каждый раз; да и догонят когда-нибудь. А вот севернее мыса Беллингсгаузена порядка нет. Там ловят одни хищники. Но гоняться еще и за ними «Крейсерок» не в силах. «Окаги-мару» – как раз такое незаконное судно. У него хороший ход, и настичь его не удается. Что у этих японцев на борту – селедочный тук или беглые каторжники, – установить невозможно. Вот только зачем последние рыбакам? И чем кандальники расплатятся?

Алексей не стал рассказывать лейтенанту о золотодобыче. Но теперь ему было понятно, где начало сахалинской «цепочки». Куда она ведет дальше? Если прав барон Витька и в Корсаковском округе есть секретный лагерь, то как его найти? И еще вопрос. Беглые выходят к берегу, а там их уже ждут. Все отлажено. Не через Японию же они нанимают шхуну! Далеко и долго. «Окаги-мару» стоит на одной из японских факторий. Получив заказ, она идет в условленное место. Значит, в округе есть резидент «цепочки», который сводит концы. Надо его отыскать.

Алексей велел высадить его в Тихменевском посту. Вдруг шхуна спустила здесь каторжных на берег? И тайный лагерь неподалеку. Взять солдат и выследить негодяев! Лейтенант Налимов сказал:

– Учтите, Алексей Николаевич, тут приставать трудно! Тихменевск стоит в устье Пороная. На баре страшная толчея. Легко перевернуться, а вода холодная!

– Бар – это что за зверь?

– Эх, ваше сухопутство… Бар – это поперечная песчаная подводная отмель. Ее намывает река при впадении в море. На мелководье сталкиваются две силы: течение реки и встречные морские волны. Жуть! шлюпки переворачивает!