Мертвый разлив

– И сказал Господь: “Не мир Я принес вам, но меч!”

– А еще говорил, – подхватил Вадим. – “Все взявшие меч, мечом погибнут”. Видите? Каждый находит, что ему ближе, – на все вкусы учение!

– Подставь другую щеку, да? – бесновался дед, брызгая слюной. – Тебе все царства на блюдечке, а ты – тьфу!.. Думаешь, это ты блажен? Ты ведь даже не веруешь!

– Что, вас тоже обделили любовью? – участливо спросил Вадим. – Пришлось ее покупать или выцарапывать силой? Похоже, вы и себя не любите – отсюда ваши беды. Возненавидь себя, как ближнего своего! И как еще ублажить больную совесть, если не сваливать вину на других?

Кажется, переходим на личности, со смешком отметил он. Пора, пора… Собственно, почему нет? Разве убеждения – не функция личных качеств? Конечно, если ты не набрался доводов у соседей. Так вперед!

И уж в этом старец немедленно поддержал противника, хотя вряд ли умел пикироваться с той же живостью.

– Много воли вам дали, нынешним, – объявил он. – Распустились!

– Правда? – удивился Вадим, невольно озираясь: и где она, сия воля?

– Вот меня папаша держал в строгости.

– Шаг в сторону – считался побег?

– Попробовал бы я ослушаться!..

– То-то вы отвели душу, когда вырвались из-под опеки! – рассмеялся Вадим. – Не запили, нет? Помню, мои сокурсники…

– И мои чада ходили по струнке, – перебил старик. – Вбивал им послушание через задницы. Зато теперь…

Он вдруг осекся и повел вокруг растерянным взглядом, будто вспомнилось что-то, не из самого приятного.

– Может, так и удастся внушить покорность, – немедленно ввернул Вадим. – А вот ума точно не прибавить.

– Чего? – удивился старец. – “Ума…” А что это вообще? Все давно известно, надо только по полочкам разложить – каждому! Ум есть порядок. Когда в головах все движется по установленным орбитам, тогда и в державе покой да благодать. Никто не прыгает с места на место, никто не замахивается на лишнее и не скачет выше головы. Каждый с готовностью принимает свою долю, осознав неизбежность. Ибо все мы – лишь грязь и тлен на стопах Господних!..

– Почтеннейший, у вас что, зуд в заду, изнуренном частой поркой? – не выдержал Вадим. – Не судите об остальных по себе, не обижайте людей. Что за компот у вас в мозгах, господи! Коктейль из церковных и партийных догм, приправленный паранойей. Где нахватались вы этого: в совдеповских верхах? Да вам же просто не хватило места возле кормушки – правильно? Вот вы и раздухарились. И принялись под обиду подводить базис, строить планы возмездия, предлагать новые модели – а что остается, если остался за бортом?

– За бортом – я? – Старец заперхал зловеще, обжигая безумным взглядом. – Это они доживают последнее – недели остались, даже дни. А за мной уже столькие идут!.. По всей губернии пробуждаются звери, восстают твари божьи, в коих еще сохранилась Сила, сплачиваются в тени Псов Господних и подсобляют им по мере разумения. Мы пройдем по заблудшим землям огнем и мечом, с корнем выметая скверну, железной рукой устанавливая повсеместно Порядок, – и если потребуется, оставим от мира пустыню!..

– Вы что же, воображаете себя революционером, вожаком великой и страшной стаи? – засмеялся Вадим. – Даже если вы ее соберете, думаете, на вас не найдется управы? Может, такое зверье даже на руку нынешнему режиму – судя по тому, что он не усердствует в отлове. Внешняя угроза сплачивает стадо, в этом вы правы. А внутрь вас просто не пустят – у вас лишь провокаторские функции, как у Гапона. Может, вы тоже на содержании у блюстов? Или у репрессоров?

Вот это оказалось последней каплей.

– Не скажу, что я захотел освежевать тебя живого, – сквозь зубы выцедил старец, – но поглядеть бы на такое не отказался.

– Врете вы, – уверенно сказал Вадим. – И сами б не побрезговали. Была бы ваша воля!..

– Мы еще встретимся, будь уверен, и тогда поглядим…

– Боже вас упаси!

С минуту проповедник пожирал его глазами, будто прикидывал шансы, затем круто повернулся и зашагал прочь. Решающий довод, клюка, в ход все же не пошел. Ну, не договорились – бывает. “Нет человека – нет проблемы”.

И Вадим устремился по следу дальше, сокрушенно качая головой. Надо быть терпимее к старикам… даже если когда-то они служили в расстрельных командах. Но ведь презумпция – поди докажи!

Некоторое время Вадим следовал узенькой тропкой, извивавшейся вдоль разрушенного забора, на удивление длинного. В проломы виделось всякое, в том числе промелькнуло пяток сцен из жизни маргиналов, не слишком, надо сказать, презентабельных. Как ни странно, на общем фоне людоеды выглядели почти пристойно: аккуратисты, чистюли, – но только выглядели. Кто знает, может, они и благотворительностью занимались: подкармливали своих менее удачливых собратьев, чем бог послал. Надо ж куда-то девать худшие куски? Бр-р-р… Вот тут фантазию лучше умерить.

Довольно скоро след привел Вадима к небольшому укромному строению, окруженному высоким кирпичным забором. Снаружи забор выглядел брошенным, зато изнутри был тщательно заштукатурен и выкрашен, только что обоями не покрыт. Таким же ухоженным оказался двор, перекопанный почти по всему пространству – словно для грядущего сева. И в самом доме порядок был идеальный, почти нежилой. Тем более, там и вправду никто не присутствовал: ни хозяева, ни гости, включая сегодняшнюю. От последней осталась только одежда, тщательно сложенная на спинке стула, возле просторной и тоже пустой кровати. Походило на то, что Вадим опоздал и сюда.

Ангелину он отыскал по отпечаткам босых ног, ясно различимым на рыхлом грунте. Некоторое время, совсем недавно, она металась между глухих стен двора, затем устремилась в дальний угол, к покосившейся щелистой будке. И там след людоедки наконец оборвался – вместе с жизнью, столь же бестолковой. Видимо, убийца загнал женщину в сортир, и в отчаянии та сунулась в подвернувшуюся норку. Неведомо как: может, благодаря шелковой комбинации, – она ухитрилась протиснуться туловищем в замызганную дыру, однако пышный зад застрял намертво. И теперь обмякшие бедра в приспущенных чулках были разбросаны по сторонам, а между ними торчал знакомый кухонный тесак, погруженный до рукояти, из-под которой еще пузырилась темная кровь. При этом ни одного лишнего следа: шаг внутрь, единственный выверенный удар и – назад, пока не забрызгало. Тоже, видать, чистюля! А заколотая еще долго сучила ногами – от таких ран скоро не умирают.

Расстроенно Вадим покачал головой. Наказание не уступало жестокостью преступлению – стало быть и палач, кем бы он ни был, до омерзения походил на осужденную. Он ведь не просто пресек дальнейшие похождения людоедки, спасая будущие жертвы, он рассчитался с ней за что-то; и способ слишком изощрен, чтобы оказаться случайным. Стращать здесь некого: вряд ли в глухой дворик забредали сторонние, – значит, дело в ином. Личные разборки? То ли Серафимовна кому-то недодала (что вряд ли), то ли наоборот, оказалась слишком щедрой. Может, один из несъеденных любовников воспылал ревностью? Или сгоряча отгрызла у бедняги сокровенное? Или… или… Боже мой!

Вадим вдруг понял, отчего лицо старика-проповедника показалось знакомым: не далее как сегодня оно мелькнуло на древней фотке, рядом с девчоночьей мордашкой. “И шестикрылый Серафим”, надо же! Так это не было пустой болтовней? Правда, там будущий пророк вовсе не походил на аскета – скорее на чревоугодника и сластолюбца. А “вбивал послушание” он, выходит, не только “через задницы”, но и через прочие подвернувшиеся места. И старался, видимо, изрядно, пока не обзавелся язвой да подагрой да склерозом – не постарел. Из-за нахлынувшего бессилия вспомнил о боге, как и большинство импотентов заделавшись моралистом (не себе, так и никому). И уж ему было за что мстить блудной дочурке: за подростковую ее сексапильность, доведшую до кровосмешения, за погубленного наследника, за несбывшиеся надежды. К тому же обрубил опасную нить, а заодно схоронил давний грех. Откуда я тебя породил, туда и убью, – как и положено у нас, наследников Бульбовой славы. А она рассчитывала обрести здесь убежище!..