Мерзкий старикашка

— Ну а ты-то, ты чего разулыбался, князь Арцуд Софенский? — развернулся к нему я. — Помню я то золотое блюдо с речным жемчугом, что ты восемь лет назад монастырю в дар преподнес, как не помнить? И как ты пил беспробудно в паломничьем доме, да прислугу гонял, помню тоже. Кабы не искренняя молитва одного из братьев, разве стал бы ты князем в обход своего дяди?

Молитва та была вознесена прошлым, ныне почившим братом-кормильцем, и звучала так: «Солнце, даруй ты уже быструю смерть всей родне этого пропойцы, чтобы он отсюда наконец уехал!»

Улыбка на лице князюшки увяла, и теперь на меня таращились три бородатых мужика с постными мордами.

А вот так, знай наших! Первым делом с вас, мои дорогие феодалы, спесь надо сбить, а там уж можно и поторговаться.

— Не жури их, брат Прашнартра, — вмешался Тхритрава. — Князья проделали долгий путь и еще не отдохнули толком после тяжелой дороги. Но, я убежден, они приготовили надлежащие дары нашей обители. Не так ли?

Какой же умница все же, наш настоятель — так выделить последнюю фразу голосом, что не отбашлять в его казну кругленькую сумму нашим гостям теперь то же самое, что лицо потерять. Они еще соревноваться будут в том, кто дар побогаче преподнес, и хвастать напропалую своей щедростью и набожностью.

— Не гневитесь, божьи люди, — молодой князь, Зулик Тимарианийский кажется, если я верно разглядел его стяг, приложил руку к сердцу. — Мои братья-князья вполне все то давно осознали, о чем брат Прашнартра сейчас говорил. Именно потому не стали мы брать с собой ни злата, ни лалов да смарагдов, ни жертвенных животных, на разумение свое не полагаясь и боясь что дары наши окажутся никчемными. Но по слову вашему пошлем гонца за тем, что Святой Троицы и всей Небесной Дюжины достойно.

Ишь ты! Умный…

Впрочем, иного с князьями Хатикани и Софенине не послали бы — их рода давно уже соперничают из-за контроля над Аршакией, и раз кровные враги приехали меня на царство звать, это должно символизировать волю всего Совета Князей. Ну, или значительной его части.

Традиция такая, демонстрировать серьезность намерений эдаким вот образом. А чтобы намерения по дороге один другого не зарезали, с ними всегда шлют нейтрала поумнее и поязыкастее, дабы вовремя их от смертоубийства мог удержать.

— Вот скажи, просветленный Прашнартра, какие дары принести нам вместно?

Ух ты, реально умный. Проверить решил мою соображалку. А я вот прикинусь ветошью!

— Не мне то решать, — я пожевал губами. — Такие вопросы должно определять брату-хранителю Реликвии.

Чистая правда, его епархия. Вон как у настоятеля физиономия вытянулась, а у гостей, наоборот, в глазах радость. Продешевит Круврашпури, прям к гадалке не ходи — потому, помолчав пару мгновений, я добавил:

— Конечно, он излишне скромен, и навряд ли примет решение не посоветовавшись с Советом Благих обители. Особенно с братом Асмарой, чья самоотверженность в служении Святому Солнцу общеизвестна. Верно, отец Тхритрава?

Жаль, демонический хохот изобразить было неуместно, а то он прекрасно подошел бы к ситуации — уж кто-кто, а наш брат-кастелян с них вытрясет все до последнего бисти.

— Истину глаголишь, брат Прашнартра, — кивнул наш главнопоп. — Многими благодатными талантами Святое Солнце наделил брата Асмару.

— Ну вот и славно, — я с кряхтением поднялся. — Пойду, помолюсь о том, чтобы боги и святые послали вам знак о должных жертвах, потребных для исполнения желаний князей. А уж как пошлют, так снова зовите, если понадоблюсь.

— Ты, брат, так уверен, что они снизойдут до нас и чудо явят? — спросил князь Хатикани.

Нет, вы гляньте — он торговаться пытается! Э, брат, супротив настоятеля и кастеляна это дохлый номер.

— И быть иначе не может, — ответил я. — Нет равных отцу Тхритраве в толковании знаков Книги Перемен Сущего.

Да, нечто вроде «И-Цзин» и тут имеется. Как любая гадательная фиговина составлена таким образом, чтобы толковать предсказания можно было абсолютно любым образом. Что, собственно, сейчас нашей обители как нельзя лучше и подходит. Ну и князей-переговорщиков настроит на нужный мне лад. На неборзый. Главное, чтоб Тхритрава не шибко увлекся и скупость обуздал — вон у него какая мечтательность появилась во взгляде…

Ну, Люкава понесся монастырский актив собирать, а я пошаркал к своей келье. Угадайте, кто меня возле нее ждал, изнывая от нетерпения?

— Брат Прашнартра, ну где ж ты ходишь? — укоризненно произнес Тумил. — Меня за тобой Круврашпури послал, велел привести к нему срочно.

— Да можешь уже не торопиться, — отмахнулся я. — Настоятель Совет Благих созывает вот прямо сейчас. Не до меня теперь брату-хранителю. Но за исполнительность — хвалю.

— Эх… — парень разочарованно вздохнул и потупился. — А ты про меня подумал? Ну, про имя?

— А как же, — кивнул я, и отворил дверь в келью. — Ты юноша смышленый, усердный, и имени достоин соответствующего, из первой книги Деяний Святых Посвященных.

— Ты правда так думаешь? — обрадовался пацан. — В смысле, это же очень большая честь… А какого?

— Ну, я долго выбирал, и решил остановиться на имени Крушнапраньюдрулпрапрахма-шинью.

Глаза Тумила округлились.

— Да я же это и выговорить не сумею! — в отчаянии воскликнул он.

— Посмотри на это с другой стороны, — флегматично ответил я. — Тебе-то свое имя называть придется не так уж и часто, зато окружающим — постоянно.

— Ты шутишь так, да? — спросил Тумил.

— Какие шутки могут быть со священными именами? Это жуткое святотатство, разве же я на него способен? — увидев выражение лица парня я поспешил добавить следующую фразу: — Так, вот на этот вопрос можно не отвечать. Тебе что, имя не понравилось?

Мальчик кивнул с самым мрачным видом.

— Ну хорошо-хорошо. У меня и другая мысль была. Крушнапраньюдрулпрапрахма-шинью, в конце концов, не единственное же имя в первом томе Деяний, верно?

— Конечно! — энергично ответил Тумил. — Посвященный Кахура, Посвященный Тиритан, Посвященный…

— Мне вот там запомнилась история про одного святого отшельника, — перебил я его.

— Да? Это про которого? Их там много.

— А про того отшельника, который сто лет на горе сидел, медитировал, справедливости хотел.

Парнишка нахмурился, припоминая, а потом аж подпрыгнул на месте:

— Так его имя аж две строчки в свитке занимает! — воскликнул он.

— Да, очень, очень просветленное имя, — кивнул я. — Символизирует. Ладно, я еще после службы не переоделся, а завтрак начнется вот-вот. Беги пока.