Мешок с неприятностями

— Говори, Танико! — ободрил меня бригадир рубщиков.

— Да я уже все сказала, остались только детали.

Не знаю, как Парамонов снюхался с Махмудом — то бишь с Лечи Акмерхановым, известным террористом.

Только роль Иуды в Тарасове отведена именно ему.

И наш «тюха» с ней неплохо справился! Что за «сахарок» в тех мешках и когда именно он должен рвануть, это Славику вряд ли известно — мелкая сошка. Об этом тебе лучше расспросить «старшого», — я кивнула на оскалившегося «гостя Тарасова». — Если, конечно, интересуешься, Ревазик. А заодно можешь попросить его рассказать, как он перерезал горло бывшей супруге твоего шефа. Только потому, что Ирина опознала его по фотороботу в газете и могла выдать.

— Не верь ей, Реваз! Она врет! Сука… Я не мог убить жену Альберта, моего дорогого друга и партнера!

И тут меня прорвало.

— Это ты врешь, гад! Ради денег ты готов убить кого угодно — хоть жену друга, хоть родную маму Ради денег ты врешь всем. Тем дуракам, которых толкаешь на верную смерть своими сказками о священной войне за свободу и чистоту ислама. Своим так называемым партнерам, а на самом деле — подельникам.

Даже своему Аллаху — и тому врешь! Тоже мне — воин ислама! Даты воюешь за свое право хапать и ни с кем не делиться, за бесконтрольную власть над стадом «овец», за возможность безнаказанно резать, насиловать, взрывать…

Говорить было трудно, голова раскалывалась, язык распух и едва шевелился, металлический привкус во рту вызывал тошноту Но, собравшись с силами, я закончила:

— Сам ты сука, Лечи Акмерханов! Или как там тебя по-настоящему… Нет! Сука — это слишком мягко для тебя. Тебя нельзя назвать ни человеком, ни животным. Ты — выродок, отморозок. Компьютерная мерзость из ужастика! Таких, как ты, незачем судить. Таких надо просто ликвидировать.

— Падла… Задавлю!

Это выплюнул уже не Лечи. Это было обращено к нему! Тени вокруг меня сгустились, кто-то щелкнул затвором… Все дальнейшее показалось мне неимоверно растянутым во времени, словно кадры замедленной киносъемки.

В руке чеченца — в его левой руке! — голубой молнией блеснуло лезвие. Я не видела его полета — видела только, как Реваз схватился обеими руками за рукоятку кинжала, торчащую из его горла. Его племянник успел выстрелить в убийцу, но тут же сам отлетел к стене, прошитый от плеча до бедра очередью из «Калашникова». Последнее, что я видела, — красные пятна, которые проступили вокруг черных пулевых отверстий на его белоснежной рубашке. И тут в подвале погас свет.

В «кинопроекторе» перегорела лампа, однако крутой боевик не прекратился. Он продолжался в полной темноте, раздираемой вспышками выстрелов, свистом пуль и дикими матерными воплями. Распластавшись на полу ни жива ни мертва, я во второй раз за этот вечер переживала конец света.

Кто-то истошно крикнул: «Девку! Девку хватай!»

И почти сразу на меня шлепнулось тяжелое тело, а ухо обожгло жарким шепотом:

— Ползи под стол, живо! Там подземный ход, я уже сдвинул крышку… Никто о нем не знает. Давай, я их задержу!

Невероятно: после всего, что случилось сегодня, судьба указывает мне путь к спасению… Однако «судьба», подтверждая серьезность своих намерений, не просто указывала путь, но даже подталкивала меня, причем обеими руками.

— Алик, почему ты это делаешь?

— Тише, женщина! Нашла время исповедовать грешника… Быстрее, быстрее… Осторожно: там вначале крутые ступеньки. Фонарик не припас, извини.

Ухватилась? Все, я закрываю.

— Погоди… Идем вместе! Ты же собирался выйти отсюда… живым.

Я не увидела его горькую усмешку — почувствовала.

— Нет, поздно… Там для меня нет места. Останешься жива — помяни Алика Кадыр-оглы… Все, все!

Выйдешь куда надо, не ошибешься, только не дрейфь.

Удачи тебе, сестра…

Его сильные руки оторвались от моих, и я услышала над головой легкий стук: это мой спаситель закрыл крышку люка. Тотчас же грохот сражения наверху стал намного глуше, а темнота, прошиваемая огнем выстрелов, сменилась полным мраком. И настоящим могильным холодом. Ощупывая босыми ногами замшелые ступени, а руками — скользкие мокрые стены, я добралась наконец до кирпичей, которыми было выстлано дно подземного хода. И, тихонько поскуливая от жалости к самой себе, двинулась вперед…

Когда далеко впереди непроглядная тьма подземелья слегка посерела, до моих ушей долетел шорох ночного ветерка, а ноздри втянули запах пожухлой листвы. А ведь я уже попрощалась с жизнью. В третий раз за сегодня. И в третий раз судьба подарила мне счастливое избавление от «чрезвычайных обстоятельств».

Выбравшись ползком из кошачьего лаза, замаскированного кустами акации, я без сил повалилась на землю прямо здесь, под кустиком. И пролежала, должно быть, не менее получаса, как самый настоящий мешок с картошкой, под видом которого меня сегодня вынесли с рынка. Потом, постепенно, до меня стало доходить все случившееся. Я села, подобрав под себя ноги и завернувшись в то, что осталось от моего французского пиджака, и дала волю слезам.

Вернее, слезы полились сами, не спрашивая у меня воли.

В таком виде и нашел меня человек в камуфляжной форме и в маске. Он неожиданно отделился от осенней ночи и наставил на меня автомат.

— Встать, руки за голову! Кто такая?

После всего, что видела и слышала в последние часы, этого парня с его игрушкой я уже не могла воспринимать серьезно. Поэтому я и не подумала вставать, а просто вытерла нос рукавом и ответила вопросом на вопрос:

— Фээсбэ?

На мою наглость маска отреагировала более чем странно. Она опустила автомат, приблизилась вплотную и заглянула мне в лицо, бесцеремонно приподняв его за подбородок.

— Вы… оттуда? — Человек с ружьем неопределенно кивнул куда-то мне за спину — Вы Иванова, да?

— Мне хотелось бы ответить утвердительно, но сейчас я в этом не уверена.

— Нет, вы в самом деле Татьяна Иванова? Заложница из «Башни»? Живая?!

— Иванова, Иванова! Только жизнью я обязана совсем не вам, мои дорогие коллеги из ФСБ! Вас только за смертью посылать…

— Да какое там ФСБ, е-ка-лэ-мэ-нэ…

Парень содрал с себя маску Под ней обнаружилось совсем мальчишеское незнакомое лицо, на котором удивление было перемешано с радостным возбуждением.

— Но как же это вы, а? Е-мое! Капитан обалдеет, когда я вас приведу. Он ведь только из-за вас штурм откладывал, не хотел рисковать. Троих охранников за воротами ребята скрутили, но они ничего про вас не знали — живая или нет. Сказали только, что здесь вы, в подвале. И наш капитан…

— Погоди, какой еще капитан? А где Кедров, разве он не здесь?

— Кедров? — Оперативник вытаращил глаза. — Такого не знаю. Операцией руководит капитан Папазян из УВД.

— Е-пэ-рэ-сэ-тэ!.. — только и смогла выговорить я.

ЭПИЛОГ Два дня спустя

Я открыла глаза. Черт возьми, до чего же все-таки хорошо! Чисто, светло, цветы на тумбочке… И отчего это я раньше терпеть не могла больницы?

Впрочем, знаю отчего. Одно дело — угодить сюда из мирной, нормальной жизни, после привычной домашней обстановки вдруг оказаться наедине с тяжелой болезнью. И совсем другое — попасть в больничную палату с передовой или из вражеского плена. Тогда даже казенная забота медиков, отдающая запахом лекарств, покажется настоящим раем на земле. Тем более — если руки-ноги у тебя на месте, голова и живот без дырок и надо всего лишь восстановиться после перенесенного шока и залечить примочками несколько ушибов и ссадин.