Мешок с неприятностями

В голове, затуманенной лечебным сном, мысли и воспоминания ворочались лениво, словно жирные карпы в пруду. До того, пока я не выбралась из подземного хода на волю, я помнила отчетливо каждую мелочь. А после… Память выдавала какие-то размытые кадры. Гарик Хачатурович, хохочущий сквозь причудливую русско-армянскую ругань. Я вырываюсь из его лап, сдавивших меня до комариного писка, и лепечу что-то про мешки с сахаром, рынок «Южный» и Славика Парамонова. Приемный покой, люди в белых халатах, шприцы и капельницы. Встревоженные лица родственников, нечеткие, но бесконечно милые. Фарид Тагиров с огромным букетом роз — кажется, вот этих самых, что стоят сейчас у изголовья и пахнут. Помню, он все ловил мою руку и твердил про какой-то чек, а я глупо улыбалась, ничегошеньки не понимая: так безумно хотелось спать…

Спать все еще хотелось, однако этим мои желания теперь уже не ограничивались. Жизнь уже вернулась в мое тело, хотя еще не совсем окрепла, а вместе с ее инстинктами и потребностями возвращались профессиональный инстинкт и потребность в информации. Чем закончился штурм «Башни»? Удалось ли задержать этого подонка Акмерханова и его «посылку» в Чечню?

Где теперь Альбертик Кравчук, так бесславно лишившийся своей «правой руки»? И если б только ее… Господи! А бомба-то, бомба! О ней я совсем забыла, а ведь это главное! Сколько же времени я тут валяюсь?

Я даже привскочила на кровати, но от резкого движения закружилась голова, привыкшая к горизонтальному положению тела, и я была вынуждена снова опустить ее на подушку.

— Кажется, она еще спит, — услышала я за чуть приоткрытой дверью голос лечащего врача. — Впрочем, если и так, разрешаю вам ее разбудить: уже пора.

Только недолго, больная еще слаба.

— Не беспокойтесь, доктор, — шепотом ответил мужчина, чей голос я не узнала.

Каблучки докторши застучали по коридору. Дверь скрипнула, и я зажмурилась, на всякий случай притворившись спящей. Разумеется, зажмурилась неплотно: сквозь густые ресницы мне прекрасно был виден вход в палату.

— Что же ты стоишь столбом, капитан? Голова застряла, что ли?

— Виноват, товарищ начальник из ФСБ. Только после вас! Но глядите сами не застряньте: бока у вас что-то того… широковаты.

— Ох, договоришься ты у меня, капитан!

Еще не видя посетителей — судя по всему, у них там происходило то же, что у Чичикова с Маниловым, — я не верила своим ушам. Может, сон все еще длится? Но это и правда были они — два моих самых лучших и самых верных друга. Те, с кем до сих пор я дружила только порознь и кого никогда не видела вместе.

Они ввалились в палату одновременно — лысеющий крепыш Кедров, и в самом деле заметно потяжелевший со времени появления персональной «Волги», и поджарый дылда Папазян, неуклюже приглаживающий пятерней буйные черные вихры. В сочетании с белыми халатами, так странно на них сидевшими, картинка была еще та!

— Спит, — шепотом констатировал Сергей Палыч и неуверенно позвал:

— Татка!

— Черта с два — спит она! — расплылся Гарик Хачатурович. — Ты что, не видишь, как ресницы дрожат? Да она почуяла нас, когда мы были еще в приемном покое! А спящей притворилась только потому, что у нее нет возможности накраситься и нацепить какое-нибудь развратное мини-бикини. Эй, дорогая!

Я прав?

Не приходя в сознание, я расхохоталась.

— Какой же ты все-таки мерзавец, Папазян! Хоть бы высокого начальства постеснялся, тем более что он у нас человек женатый, положительный…

— Ох, и не говори. Татка! — притворно сокрушился Кедров, чмокая меня в щеку. — Хорошо еще, что я, перед тем как сюда отправиться, укрепил свой дух благочестивой беседой с отцом Леопольдом. А то и не знаю, как бы выдержал общество твоего капитана!

— Слышишь, дорогая? Он сказал — «твоего капитана»! По-моему, стоит прислушаться к мнению давнего друга, а? Ведь человек, как ты говоришь, женатый, положительный… Ладно, ладно, товарищ начальник! Поцеловались — и хватит, уступите место другому Бесцеремонно отодвинув старшего по званию, Гарик навис надо мною — распростертой и беспомощной.

— Сергей, оттащи от меня этого маньяка! Он сейчас воспользуется моей слабостью.

— Не волнуйся, старушка: ему субординация не позволит, — глубокомысленно изрек Кедров, однако Гарика все же оттащил.

Наконец они расселись и немного успокоились.

— Глупенькая! — Папазянчик снисходительно ухмыльнулся. — Да если б я хотел воспользоваться твоей слабостью, уж я, поверь, выбрал бы момент, когда ты была еще более слабой, чем сейчас. И когда поблизости не было этого моралиста из ФСБ! Позавчера в Гаевке, например. — Гарик почесал щетину на подбородке, с которой не могла совладать никакая бритва, и добавил, склонив голову набок, придирчиво разглядывая меня с уморительной гримасой:

— Правда, выглядела ты тогда, гм… не слишком аппетитно, дорогая. Да и теперь еще, если честно… Морда лица в синяках, макияжа нет, волосы как мочалка…

Хотя эта рубашечка в розовый цветочек — она, должен признать, вызывает определенные ассоциации, но все же…

Придерживая рубашку в цветочек, чтобы ассоциации Гарика не стали еще более определенными, я потянулась за тапкой, но Папазян опередил меня и ловким пинком загнал тапочки далеко под кровать.

А швырять в него розами Тагирова — слишком большая честь, поэтому я ограничилась «говорящим» взглядом.

Кедров, хоть и с порозовевшими ушами, еле сдерживал смех.

— Не слушай его, Татка: выглядишь вполне терпимо, честно говорю. Синяк всего один, да и тот уже почти незаметен. А макияж и прическа — дело наживное. Мне рассказы вал и, этот Джеймс Бонд из Еревана тоже смотрелся неважнецки после того, как выволок Акмерханова из подземного хода, так что зря он тут корчит из себя эстета.

— Ах, вам рассказывали, коллега из ФСБ? — ядовито парировал опер, но я не дала Гарику развернуться.

— Да хватит вам, надоели! Вы мне расскажете наконец, что произошло? Так Лечи арестован? Слава богу! Значит, Витек Кохнадзе не пристрелил его?

— Нет, только задел — царство ему небесное! Девятнадцать лет было дураку… Дядюшку-то не жалко: этот был матерая сволочь, туда ему и дорога. Свидетелей по делу и без него достаточно.

— По делам, капитан, — поправил Кедров. — Эта история на несколько уголовных дел потянет.

— Само собой. Один Лечи, гад, чего стоит! Надо же, что придумал, гад: рвануть рынок в двенадцать часов дня, в самый пик…

— Обезвредили? — выдохнула я.

Кедров усмехнулся — скромно, но с достоинством.

— Фирма веников не вяжет, старушка. Я же тебе говорил! Правда, задачка была посложней, чем обыскать подвал твоего дома: можешь себе представить, сколько на рынке мешков с сахаром! А ведь проверяли на всякий случай не только сахарок — крупы и все такое прочее… Ну ладно, подробности я тебе как-нибудь потом расскажу. Естественно, только те, которые не будут составлять тайну следствия.

Я вздохнула: вот она, черная неблагодарность. Да если б не я… Но возмущаться — знала по опыту — бесполезно.