Мессир Константин. Дом колдуна

— Ну да. И что? — Глеб приосанился.

Блондиночка молча уставилась на него. По опыту мы уже знали, что девчонки, когда выясняли, что он мертвяк, жестко делились на две группы. Первые тут же отшатывались и никогда бы никуда с ним не пошли, да что там — даже говорить боялись. В то время как вторые чуть ли не в открытую начинали тащить его в койку, видимо, чтобы проверить, каковы мертвецы в постели.

— Ну это так… — с придыханием выдала блондинка. — Необычно!..

Судя по всему, эта из вторых.

— И что, никак не мешает? — не сводила глаз она.

— Нет, даже больше того — сверхспособности появляются, — с азартом отозвался Глеб.

— Правда… — кокетливо протянула девица. — И какие?..

Ну а дальше все пошло по знакомому сценарию: слово за слово — и вот она уже просит Глеба с чем-то очень важным ей помочь, что ей надо сделать вот прямо сейчас. А он, отзывчивый человек, охотно подрывается — и парочка исчезает в глубине дома. Как и ожидалось.

“Развратная столица! Я же говорил,” — довольно бросил друг напоследок.

Вот интересно, и что же они все так рвутся проверить? Настолько ли они хороши, что даже у мертвеца на них встанет? Или просто хотят на следующий день хвастаться подругам “а я переспала с трупом” и получить в ответ “о, какая ты крутая”? А ведь знатная столичная дама могла прожить всю жизнь и так ни разу не трахнуться с трупом — видимо, это проблема. Глеб явно знал, куда ехать.

— Да что же вы вечно так меня позорите! — возмущенно выдохнула Алина, как только парочка скрылась из вида. — Ты особенно! — бросила она мужу и, обняв свой животик, ушла, вероятно, чтобы прямо здесь и сейчас от такого страшного позора не родить.

А нечего рассказывать всем подряд то, что тебя не касается. По-любому ведь, чтобы набить себе цену, до этого весь вечер трепалась подружке, что она жена кузена сына того самого Григория Павловского. Еще и про Глеба разболтала.

— Я же просил, — пробурчал Женька, как только мы остались вдвоем, — не позорить меня!

Ну раз тут все все рассказывают, теперь и моя очередь кое-что узнать. Я повернулся к братцу.

— Почему Волкодав? Расскажи.

Он мигом нахмурился.

— Хватит говорить таким тоном! Ты меня не заставишь!

Да неужели? Я вот отлично помню и уверен, что ты тоже отлично помнишь, один жаркий солнечный день лет шесть назад, когда, черт знает зачем, ты потащился за сарай, где я и Уля, никому не мешая, стояли и целовались. И по тому, как мы это делали, было понятно, что мы уже не только целовались. Даже не знаю, что возмутило братца больше: как я прижимал ее к стене, или как моя рука шарила под юбкой, под которую ему было запрещено залазить. Хотя он туда явно хотел. Не выдержав, Женька тогда подошел к нам.

— Вы что творите? — возмутился он. — С ума сошли?

Уля вздрогнула и распахнула глаза. Нехотя прервавшись, я обернулся.

— Тебе чего надо?

— Сдурел совсем? — выпалил он. — Знаешь, что тебе за это будет?

Я шепнул Уле идти в дом, и она быстро ушла. Женька с досадой проводил ее глазами.

— Я отцу расскажу, а он ее отцу расскажет! И тебе дадут по первое число! — со злорадством выдал братец.

Ну конечно, я ведь уже делал то, о чем он только мечтал — с той, на кого ему оставалось только дрочить. Притом я еще и младше. Можно только представить его раздражение.

— Ничего ты не расскажешь, — сказал я.

— Да вот прямо сейчас пойду и расскажу!

Он развернулся, спеша нажаловаться. Схватив за плечо, я резко дернул его назад к стене сарая — так, что аж его затылок треснулся о дерево. Женька дернулся в ответ, порываясь уйти. Я надавил ладонью ему на грудь, удерживая силой — обычной человеческой силой. А пугливое тело, прижатое к стене, как известно, не сопротивляется — вот такой закон физики. После пары вялых попыток освободиться братец замер и мрачно уставился на меня.

— Ничего ты не расскажешь, — я перехватил его взгляд.

— Ты меня не заставишь! — бросил он. — Это Глеба ты можешь заставить, а не меня!

— А я и не заставляю. Я приказываю.

Несколько мгновений мы обменивались взглядами, а потом, поморщившись, он отвел глаза и проворчал:

— Да отпусти ты уже… Напрягаешь!

Я отпустил, и Женька торопливо свалил и, конечно, никому не сказал ни слова. Да, душа Глеба была у меня, зато все остальное осталось на месте. А у этого же душа на месте, а вот воля где-то давно потерялась — видимо, по пути во взрослую жизнь.

— Так почему Волкодав? — спросил я, глядя на него. Как тогда.

И как тогда он не выдержал.

— Да как же ты напрягаешь… — проворчал Женька, отводя глаза. — Ну а что ты сам не слышал? Его все так называли…

Волкодав, значит? Вообще-то логично, что я не слышал такого прозвища. Никто бы не осмелился так назвать отца в глаза. А потом, когда я мог узнать или услышать, меня отправили в Родное поле, а дальше я и сам старался им не интересоваться. Волкодав… Интересно, ему нравилось, когда его так называли? Хотя о чем это я — конечно, ему нравилось.

— Больше я ничего не знаю, — бубнил на другой стороне стола хозяин дома. — Он тут с половиной города какие-то дела вечно делал. Ходил всюду, пугал всех… В общем, он меня напрягал, и ты, кстати, тоже меня сейчас напрягаешь! Даже больше, чем он!..

Из глубины дома вновь донеслись шаги, и, поддерживая животик, в обеденную вернулась его благоверная, явно сумевшая как-то пережить позор. Натянув улыбку, Женька вскочил и услужливо выдвинул ее стул.

— Дорогая, может, тебе чего-нибудь подать?

— Успокойся уже! — буркнула она, усаживаясь. — Сока мне налей.

Каблук при суке — если коротко об их семейной жизни. Хотя в целом они были вполне гармоничной парой.

Ну а к десерту вернулось и наше мертвое тело, потрепанное, измазанное помадой и крайне довольное, явно навернувшее свою порцию сладкого.

“Что, наладил отношения с элитой?” — полюбопытствовал я.

“Еще как! Три раза,” — ухмыльнулся Глеб, показывая три пальца в импровизированном жесте победы.

Да кто бы сомневался. Интересно, а если бы я сказал в машине, что у меня в рядах было десять, ты бы надорвался и выдавил из себя одиннадцать?