Месть авторитета

— Я тоже провожу…

— Силенок не хватит, — важно изрекает Фарид, беря меня под руку. — И без того за вечер набегалась — тому «утку», тому укол, тому лекарство, тому клизму… Посиди, отдохни, — заботливо добавил он. — Учебник по фармакологии читай, к экзаменам готовься. Провалишь — отшлепаю!

Мариам улыбнулась наивной угрозе, но послушалась: села за свой стол, придвинула стопку книг.

— Учится! — с гордостью пояснил парень. — Скоро будет врачом и моей женой… Хорошо, да?

26

Мы медленно пошли по «проспекту» по направлению к палате. Отделение спит. Лишь изредка проковыляет к туалету темная фигура больного в накинутом на плечи халате. Или кто-то, измученный бессонницей, шаркая тапочками, пройдет к дежурной медсестре за снотворным.

Три женские палаты объединены в своеобразный «бабский блок». Располагается он за туалетом, перед выходом на лестничную площадку. До туалета находятся мужские палаты, примыкающие к солидному, неизвестного назначения помещению с одной стороны, и к ординаторской — с другой.

Пост дежурной медсестры — напротив туалета, на границе между «бабскими» и «мужицкими» палатами. Отсюда отлично просматриваются весь «проспект», выходы из палат.

Обитательниц «бабского блока» я откровенно побаиваюсь. Прежде всего, там обитает настырная шестерка «такелажника». Женщина — а стоит ли ее называть женщиной? — которая выследила и предала Павлушку, тем самым осудив его на смерть.

В этих же дамских «апартаментах» лечится неизвестно от какой хворобы некая подруга Ухаря.

Кроме двух этих причин моей нелюбви к женским палатам, имеется еще одна. Немаловажная и опасная.

С мужиками — проще, они более грубы и менее изворотливы, их поступки, как правило, поддаются анализу. Женщины предельно изворотливы и хитры, и поэтому закрыты.

— Устал, батя? Может быть, присядем — отдохнешь?

С ума сошел парень! Сидеть в коридоре ночью, подставив себя под возможные взгляды наводчиц и наводчиков? Это все равно, что объявить по внутрибольничной трансляции о таинственной связи двух больных — Семена Вербилина и Фарида Имаева…

— Не получится. Давай лучше свернем на лестничную площадку и покурим. Дело обычное — страдают мужики бессонницей, вышли побалдеть, — выдвигаю я встречное предложение.

Фарид мнется, ежится. Покурить ему хочется, очень хочется, но в кармане пусто: ни денег, ни сигарет.

Я освободил руку, дружески обнял парня за плечи.

— Знаю — нет курева. Ничего страшного — у меня найдется. Жена смилостивилась, прислала…

На лестничной площадке светло и уютно. Конечно, светло относительно, но по сравнению с полутемным коридорным «проспектом» и ночниками в палатах — благодать. К тому же никто не храпит, не бормочет.

Закурили. Помолчали.

— Ухарь больше не появлялся?

— Нет… Осторожен бандюга, тени своей, и то боится…

— Ничего не передавал?

Фарид молчит, изучая мою невинную физиономию. Я так и не заслужил у него полного доверия. Почему этот пожилой мужик так расспрашивает? Обычное соболезнование к человеку, попавшему в беду, или что-то другое?

— Зачем вам все это знать, батя? Меня подозреваете, да?

— Нужно знать, очень нужно. Ради твоей и Мариам безопасности. А тебя мне подозревать нечего…

— Вы кто — мент? — осторожно шепчет Фарид, боязливо оглядываясь. — Не надо от меня таиться, батя, да! Сейчас я приму помощь даже от сатаны, не то, что от ментов…

— Скажи, Фарид, за что ты так ненавидишь милицию? Даже с сатаной сравниваешь.

— А за что мне ее любить? — вскипает парень, поднимая голову и обжигая меня взглядом. — На каждом углу документы проверяют. Откажешься — дубинками бьют… Будто не человек перед ними, а безмозглый ишак…

Мне понятно возмущение гордого азербайджанца. Я не только понимаю его гнев — разделяю его. И от этого понимания на душе тошно, словно подбросили туда кусок дерьма. Поэтому стараюсь уйти от колючей темы.

— И все же, что тебе передали от Ухаря?

— Прости, батя, но сначала признайся: кто ты?

— Предположим, сыщик, — решился я на откровенность. — Скажем — мент… Но, поверь мне, не из тех, кто бьет людей…

Снова — изучающий взгляд. И нерешительное молчание. Интересный человек этот Фарид. Ведь мы уже нашли с ним общий язык. Мало того, он открылся, фактически выдал «Ухаря», поведал все, что приключилось с ним на зоне. А теперь вдруг замкнулся…

— Можно попросить еще одну сигаретку, а?

Закурили по второй.

— Маляву я тебе отдал?… После нее появился какой-то мужик. Его не знаю, никогда раньше не видел… Передал на словах. Ухарь предупреждает: скурвлюсь, пойду к ментам — замочат и меня и Мариам. Это — первое… Потом добавил новый срок для выполнения его задания… Два дня… Не замочу конкурента, меня не тронут, отыграются на Мариам… Понимаешь, да?

— Как это отыграются? — не понял я. — Убьют?

— Эх, батя, батя… Говоришь, сыщик?… Не верится…

— Почему?

— Не знаешь ты воровских законов. Они могут сделать, что угодно: убить, изувечить, изнасиловать, пустить на «коллективку», прислать расчлененку…

Теперь понятны нерешительность азербайджанца, его изучающие взгляды, неестественная бледность, покрывшая всегда румяное лицо.

— Уж лучше пусть замочат меня, понимаешь, да?… Батя, ты пообещал защитить Мариам, да? Шестеркой твоей стану на всю жизнь, обувь языком чистить буду, стирать-варить, делать все, что пожелаешь… Только спаси мою Мариам, очень прошу… Хочешь на колени стану, а?

Пришлось насильно заставить парня отказаться от дурацкого намерения, упасть передо мной на колени.

— Сделаю все, что в моих силах… Кстати, твою девушку уже охраняют. Надежно… Когда Ухарь снова появится в больнице, не знаешь?

— Он появляется всегда неожиданно. Боится попасть в засаду. Будто зверь, которого преследуют охотники… Погоди, батя, дай вспомнить, что мне еще говорил вонючий мужик… — Фарид вцепился пятерней в кудлатую шевелюру, нагнал на лоб мелкие морщинки. — Память отшибло, да!… Нет, вспомнил! Ухарь хочет лично принять мою «работу»… Значит, через два дня… Может быть, и через три… Для него главное — убедиться, что конкурента замочили…