Месть Бруно

Я молча показал Бруно то место, куда её лучше всего привести, чтобы перед нею сразу открылся весь сад. Это был маленький пологий холмик, размером примерно с картофелину; и, когда они взобрались на него, я отступил под сень деревьев, чтобы Сильвия меня не увидела.

Я услышал, как Бруно торжественно воскликнул: «А теперь можешь смотгеть!», после чего последовал взрыв аплодисментов, который, впрочем, произвел один Бруно. Сильвия молчала — только стояла и смотрела, крепко сжав ладони, и я даже испугался, что ей не понравилось.

Бруно тоже наблюдал за ней с беспокойством, и, когда она спрыгнула с кочки и начала расхаживать по маленьким дорожкам, он стал осторожно ходить за ней, явно беспокоясь о том, чтобы она составила собственное мнение обо всём этом, без каких-либо намёков с его стороны. И когда она наконец глубоко вдохнула и вынесла свой приговор — торопливым шёпотом и пренебрегая правилами грамматики: «Это самая препрелестнейшая вещь, какую я раньше видела в своей жизни!» — малыш выглядел таким же довольным, словно сей вердикт вынесли все судьи и присяжные во всей Англии, вместе взятые.

— И ты вправду сделал всё это сам, Бруно? — спросила Сильвия. — И только для меня?

— Мне немножко помогли, — начал Бруно и весело рассмеялся, увидев, как она удивлена. — Мы занимались этим весь день, — я подумал, что тебе понгавится... — И здесь у бедняги начала дрожать губа, и через мгновение он расплакался и, подбежав к Сильвии, пылко обхватил её за шею и уткнулся лицом ей в плечо.

В голосе Сильвии также ощущалась лёгкая дрожь, когда она прошептала:

— Ну что, что случилось, милый? — и попыталась поднять его голову и поцеловать.

Но Бруно вцепился в неё, всхлипывая, и не мог успокоиться, пока не признался во всём.

— Но я хотел... испогтить твой сад... сначала... но... я никогда... никогда... — И тут последовал новый поток слёз, в котором утонула оставшаяся часть фразы. Наконец он выдавил из себя: — Мне понгавилось... сажать цветы... для тебя, Сильвия... и я никогда ещё не был так счастлив... — И наконец розовощёкое лицо оторвалось от её плеча, всё мокрое от слёз, и потянулось к ней в ожидании поцелуя.

К этому моменту Сильвия тоже начала плакать и ничего не сказала, только «Бруно, милый!» и «Я никогда ещё не была так счастлива...», хотя почему двое детей, которые никогда ещё раньше не были так счастливы, должны оба плакать, осталось для меня великой загадкой.

Я тоже чувствовал себя очень счастливым, но я, разумеется, не плакал: вы же знаете, «великаны» никогда не плачут, — мы предоставляем это делать эльфам. Только, думаю, в тот момент немножко накрапывало, потому что я почувствовал одну-две капельки на своих щеках.

После того они ещё раз обошли весь сад, цветок за цветком, словно это была длинная фраза, которую они произносили по буквам, с поцелуями вместо запятых и огромным объятием вместо точки, когда дошли до конца.

— А ты знаешь, Сильвия, что это было моей сместью? — начал Бруно, серьёзно глядя на неё.

Сильвия весело рассмеялась.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, откинув обеими руками назад свои длинные каштановые волосы, и посмотрела на него весёлыми глазами, в которых ещё поблескивали крупные слезинки.

Бруно набрал воздуха и подготовил рот к труднейшему испытанию.

— Я хотел сказать «мес-тью», — уточнил он. — Тепегь понятно? — И он выглядел таким счастливым и гордым тем, что наконец правильно произнёс это слово, что я даже ему позавидовал. Я склонен думать, что Сильвия совсем не «поняла»; но она чмокнула его в обе щеки, чего, похоже, также было достаточно.

И вот они побрели вместе прочь, среди лютиков, нежно обнимая друг друга за талии, шепча и смеясь, и ни разу даже не оглянулись на меня, несчастного. Да, один раз, уже совсем перед тем, как я потерял их из виду, Бруно повернул голову вполоборота и нахально кивнул мне на прощание. И это вся благодарность, которую я получил за все свои труды!

Я знаю, вам жалко, что история подошла к концу — верно? — поэтому я скажу вам ещё только одну вещь. Самое последнее, что я видел, было вот что: Сильвия наклонилась поближе к Бруно, обнимая его за шею, и шептала умоляющим голосом прямо ему в ухо:

— Знаешь, Бруно, я совсем забыла это трудное слово, — пожалуйста, скажи его ещё раз. Ну пожалуйста! Ну только один разочек, милый!

Но Бруно не стал повторять попытку.

Перевод с английского Андрея Боченкова.