Месть изгоя. Книга 3. Вариант О.Рыбаченко

Виктория с широкой улыбкой ответила за всех:

– Женщины с такими глазами не лгу, а лишь... Сочиняют. Но сей раз я поняла у вас как журналистки весьма важное дело.

Алиса немного удивилась:

– А мы что с вами встречались, от чего вы это взяли?

Виктория шлепнула ладошками:

– Да хотя бы точащий из кармана блокнот с пометками, такая редкая автоматическая чернильная ручка... Да и кто еще может сунуться к нам кроме журналиста и...
– Тут революционерке стало столь весело что он захихикала.
– Тем более фраза наша газета и интервью.

Массивный Максим Железняк нахмурился, сделал быстрый шаг. Он и в самом деле имел фактуру медведя, и стремительную реакцию данного зверя:

– А может это шпионка, проникла сюда, под видом журналистки... Что-то уж больно красива.

Алексей Дубинин мелодичным голосом, читающего проповедь ксендза возразил:

– Да нет! Эта Алиса Канареева, сменившая несколько журналов, гонимая за либеральные взгляды, но остроумная милашка. Думаю, она не из тех, кто согласится на шпионах.

Максим неохотно согласился:

– Ты хоть и Дубинин, но память у вас железная, настоящая ходячая энциклопедия.

– В том числе и по взрывной технике!
– Вдруг брякнула Алиса.

– Что?
– Алексей неожиданно утратил чопорность и резко вскочил.

Журналистка на одном духу продолжила:

– Хинштейну видимо что-то известно о вашей причастности к нескольким взрывам и каким-то расправам. Он грозил, если вы попытаетесь парализовать забастовкой подконтрольную им промышленность, то выбросит такое...

– Вполне ожидаемый ход!
– Холодно ответил, привычно взяв себя в руки Дубинин.
– Но мы и этому вполне готовы.

– Вот байстрюки, толстопузые!
– Бешено взревел Железняк.
– Мы раскроим их жирные рыла в порошок. Меня не пугает ни тюрьма, ни каторга, а по ним уже черти со сковородкой плачут. Недолго этой жирной слизи поганить Землю.

Виктория приложила указательный палец к губам и предупредила:

– Да осторожнее, если они знают, где они, то вполне могли подослать для прослушки шпика.

Алексей Дубинин также понизил голос и почти шепнул:

– Конечно, о сговоре с миром олигархом и речи быть не может. Не для того, все это нами затевалось, тем более, что близок конец столыпинщины...- Интеллигентный мятежник оглянулся, покосившись на окно и закончил.
– Мы тоже предприняли серьезные ответные шаги, но раскрывать их пока не станем.

Его туфли скрипели, бросив на них взгляд, журналистка отметила: "Импортные с шипами, может это и самом деле шпион?".

Виктория, очень мило улыбнувшись, предложила:

– Может, посидите немного с нами, и побеседуем не о политике, а поэзии, живописи.

Алиса растеряно брякнула:

– А эти прекрасные картины, наверное, вы рисовали?

Виктория с радостью подтвердила:

– Нуда! Вам нравиться?

Алиса честно ответила:

– С одной стороны да, но с другой словно кошки по коже дерут... Не знала, что вы еще и художница!

Виктория с невинной улыбкой ответила:

– Раньше я рисовала только карикатуры и совсем недавно перешла на что-то более... Благовидное, хотя поверьте и карикатура требует немалого умения.

Алиса в ответ даже присвистнула:

– Мне ли не знать! Ведь я все-таки не из последних журналистов...

От воспоминаний арестованную девушку отвлекло болезненное покалывание в ступнях, они вышли на усыпанную острыми камешками горную дорогу, уж подходя входящей глубоко в скалу губернской тюрьме.

И как Виктория ходит босиком по таким местам. Конечно, Алиса не удержалась от подобного вопроса. Мятежница ответила:

– После ареста меня как последнюю бродяжку держали в одном рубище и без обуви, при этом еще до судебного приговора заставляли таскать вместе с другими женщинами-заключенными тачки с углем на сталелитейный завод. Так что, пережив первые дни ада, я вскоре привыкла и закалилась. А освободившись, решила, в знак протеста существующему строю так и ходить босиком в солидарность с народом. Конечно, в мороз слишком долго на снегу выдержать трудно, но зато забыла, что такое простуда. И меня каторга в Сибири ничуть не пугает... У кого в сердце правда, тот свободен любом застенке, а кто питается ложью, заключенный в роскошном дворце!

Далее, уже ничего существенного и Алиса удалилась. Что ей теперь думать? Все ведь сходится - угроза, ответные меры, несомненно, скажи она правду Карташову, все три эсера сразу оказались за решеткой, а затем пытки и "Столыпинский галстук" на шею.

Борис закончил писанину и ощутил в себе нехватку вдохновения. Новый год секта отпраздновала попойкой и дракой. Рыжая почему-то нарушила правила и принесла целый ящик водки. Но спиртное не пошло сектантам на пользу. Возникла потасовка и масса синяков с ушибами.

Потом Борис с тяжелой головой уснул. Ему приснился кошмар. А что еще можно приснить с тяжелого перепоя.

Борис чувствовал себя словно в полубреду. Казалось, что его засасывает громадная воронка, выкручивая внутренности. Мимо пролетали крошечные осколки уничтоженного корабля. Бушевало страшное пламя, потом все погасло. Он оказался в большом черном туннеле, было очень темно, а тело все ныло.

– Нас накрыло ударной мега-плазменной волной, значит, мы уничтожены я умер и мой дух летит куда-то в место вечного успокоения.
– Подумал Борис.
– Одно только тревожит я, по-прежнему испытываю дискомфорт и боль. А дух как я помню в Библии, дух плоти и костей не имеет, и страдания испытывают лишь грешники. С точки зрения писания я далеко не праведник, пил, правда, не курил, даже убивал людей и детей, занимался сексом вне брака и очень редко молился, так что теперь вполне могу попасть в ад.

Интересно как там, тоже страшные многоуровневые муки как у мусульман или немного по-другому. Борису стало жутко, а вдруг он теперь навсегда останется в аде, и тогда еще более страшные мучения пронзят его от пяты до затылка.

– Господи прости! Я так мало верил в тебя! И грешил и богохульствовал, когда погибли во мне все светлые чувства. И когда другие издевались надо мной.
– Борис вспомнил, как он тогда клял и бесновался, даже порвал Библию. Теперь понятно, что его ждет. Впереди зажегся свет, он казался маленькой звездочкой.

– Вот оно адское пламя, сейчас оно меня поглотит, Господи, если можешь, прости!
– Борис согнул ноги, словно в молитве, по щекам потекли слезы, он почувствовал солоноватый привкус во рту.

Свет спереди становился все ярче и ярче, а несчастный маньяк нервничал все больше и больше, ему представлялось, что его проглотит геенна. Вспоминались болезненные прикосновения адских лепестков.

– Не надо всевышний Боже....

Однако свет продолжал приближаться, он был ласковым изумрудно-сиреневым и не резал глаза, а вместо выворачивающего рева чудовищ слышалась мягкая музыка, он казалась, щекочет уши. Борис невольно стал успокаиваться это не похоже на тот ад, где он побывал по воле обижающих его сверстников.