Месть смертника. Штрафбат

Эта отповедь отрезвила Смирнова.

– Виноват, погорячился, – сказал он спокойнее. – Ребята молодцы, все до единого…

Он подошел к Белоконю, и тот протянул разведчику автомат.

– Видишь как, Конский… – протянул Смирнов, принимая оружие. – Ты, небось, и не знал, с кем служишь.

– Догадывался, – сказал Белоконь. – Меня сейчас другое интересует. Миша, ты не пустил меня в первую группу, потому что знал, что так будет? Что будет не десяток, а почти сотня погибших?

– О чем ты, красный воин? – искренне удивился Смирнов. – Думаешь, я тебя прикрываю?! Брось, ты не маленький, а очень даже большой. Тебя уже поздно защищать… взводный штрафной роты. Я сказал правду: ты бы мешал мне сосредоточиться. Есть такие люди, как ты, я знаю. Вот и всё.

В этот момент началась артподготовка. Ударили семьдесят шестые, и солдаты в окопах присели от неожиданного близкого залпа. Зеки с паническими воплями попадали на дно траншеи.

* * *

Пушкари отстрелялись успешно – по крайней мере, так казалось с позиций. Полчаса беспрерывной работы двух батарей только добавили штрафникам энтузиазма. Даже Белоконю начало казаться, что высота 123,8 уже практически разгромлена. Он видел, как взрывами перепахало пространство позади обезвреженных вылазкой Смирнова дзотов, видел, что большая часть снарядов легла в немецкие окопы.

Над их головами недолго кружил самолет-разведчик «Фокке-Вульф», потом он исчез. Через считаные минуты фрицы начали ответную стрельбу по батареям – и те почти сразу умолкли. Но со своей задачей семьдесят шестые справились. Все время артподготовки солдаты встречали радостным ревом каждый снаряд, летевший в сторону немецких укреплений.

Сверху нажаривало солнце, а кроме окопного песка глаза теперь ел дым. Пришло время штурма. Белоконь, как и другие взводные, собрал своих людей у подъема из окопа.

Положенные штрафникам наркомовские сто граммов – наливали, впрочем, по двести – они уже получили во время артподготовки. Спиртом, как и прочими земными благами, ведали особисты, и в этот раз они сработали четко. Привычных очередей и росписей в бумажках не было. Вместо этого люди из НКВД просто прошли по окопам с большими флягами.

Белоконь повторял последние инструкции. Вернее, драл глотку, перекрикивая близкие взрывы немецких снарядов:

– Раненым лежать на месте! Все меня, мать вашу, слышат?! Ранят – лежать, не рыпаться! Назад не бежать! Отступать, то только со всеми! Только по команде! Если она будет! А можете ползти вперед – ползите впер-ред!

Белоконя не слушали – бойцы его взвода и сами прекрасно понимали обстановку. Да и указания эти они уже слышали от Титова и Гвишиани. Однако зловещий заградительный отряд позади позиций сейчас не очень пугал – все верили, что штурм будет успешным.

Радовало то, что ответный немецкий артобстрел пришелся аккурат на позиции отряда НКВД. После уничтожения двух героических батарей – теперь уже было понятно, что обе батареи, где бы ни пряталась вторая из них, уже уничтожены – фрицы выбрали в качестве цели именно траншеи заградчиков. Судя по всему, их наводчиков привлекло значительное количество открытых пулеметных точек – куда большее, чем было на переднем крае, в окопах штрафников.

И тут-то особистам пришлось несладко. Такой откровенной глумливой радости штрафники не испытывали даже во время операции Смирнова.

Сам бывший капитан разведки куда-то пропал. Сколько Белоконь ни вглядывался в лица бойцов своего взвода, Смирнова среди них он не нашел. Однако сейчас не это было главным. Белоконь думал даже не о самой атаке – он пытался не пропустить приказа о ее начале. Наконец слева в окопе раздался истовый вопль ротного:

– В атаку!!! Ур-ра-а-а!!!

Титов и Гвишиани шли на приступ вместе со всеми – впереди первого взвода. Крик командира подхватили десятки глоток, Белоконь тоже закричал. Штрафники стали выбираться из окопа. Когда снаружи было уже около половины взвода, Белоконь повел людей вперед.

Как и всегда в таких случаях, он наблюдал картину будто чужими глазами, со стороны. Они все бежали по этому страшному полю – многие солдаты падали, запнувшись о трупы; приходилось прыгать. И все палили куда попало. К стрекоту сотен «папаш» примешивались винтовочные выстрелы. Стрельба и крики. Штрафники шли в атаку каждый с собственным кличем.

– За-а-а ро-одину-у!!! – орали поблизости.

– Ур-ра-а!!! – кричал сам Белоконь.

– А-а-а-а-а!!!!! – ревели сотни голосов.

На этом фоне выделялась пестрая матерная разноголосица бывших зеков.

– Сдохни, прокурор Астахов!!! Сдохни, прокурор Астахов!!! – надрывался тонкий вибрирующий голос немного впереди и слева.

– Тво-о-ою-у ма-ать!!! – выла большая часть уголовного штрафбата.

– Смерть чека-а!!!

– Век воли не вида-а-а-ать!!!

Над полем взвился еще один клич – его подхватывали все больше титовцев:

– Смерть Коржу-у-у!!!

Крики и болезненно громкие выстрелы рядом – все это было слышно лишь в первые секунды атаки. Но после вокруг стали рваться снаряды, засвистела шрапнель. До немецких окопов было еще очень далеко, но все вокруг уже заволокло дымом.

Один из шрапнельных осколков звякнул по автомату, чуть не выбив его из рук. Самого Белоконя не задело. Он бежал вперед, стреляя в дым короткими очередями. Вокруг падали, отставали.

– Рита, Рита, Рита! – твердил он. Каждый раз спохватывался и заставлял себя повторить имена жены и детей. А потом снова: «Рита-Рита-Рита!»

За взорванными дзотами была еще одна линия огневых. Добежав до этого рубежа, солдаты натыкались на настоящий пулеметный шквал. Три уцелевших дзота выкашивали наступающих. Спасались только те, кто успевал нырнуть в воронки в земле – семьдесят шестые знатно пропахали это место.

Белоконь скатился в небольшую яму от снаряда. Здесь уже лежали двое мертвых бойцов. Один сжимал в руке противотанковую связку. Белоконь аккуратно разжал его пальцы.

Вокруг стоял безумный грохот, но в этой какофонии он явственно различал голос немецкого пулемета, работавшего чуть выше, буквально в паре шагов от ямы. Он хотел высунуться, но вдруг понял, что солдат с гранатами повел себя точно так же – и лежал теперь с разорванной пулями головой. Белоконь снял каску, надел ее на дуло автомата и приподнял его над краем воронки. Тут же звякнуло, и покореженная каска улетела далеко назад.

Пулемет был рядом и долбил без передышки. Бросить связку наобум? Но в бронированную амбразуру, лишь немного приподымающуюся над землей, попасть сложно. Он же не Смирнов, чье умение бросать гранаты было чем-то сверхъестественным. Белоконь мог надеяться только на удачу.

С каждой секундой промедления эта такая близкая огневая разносила все новых солдат его и соседних взводов. Мало кто подобрался к ней так близко. Если не удается выглянуть – надо бросать наобум, решил Белоконь, сжал связку и размахнулся.