Месть старухи
Шрифт:
– Она тоже называет Миру мамой? – Габриэла с удивлением уставилась на Хуана, в то время как тот утвердительно наклонил голову.
– Мунтала вообще девочка довольно сложная. Луиса намного проще, но они хорошо дружат, а мы довольны.
Габриэла молча глядела на цветок, трепещущий на лёгком ветерке. Хуан думал, как перейти к основному в разговоре. Его глаза бегали по лицу Габриэли, пытаясь обнаружить то, что так тянуло его к ней.
И теперь, вглядываясь в эти тонкие черты, он не мог не признать, что его Эсмеральда намного привлекательнее, приятнее. А, главное, легче
– Габриэла, ты что всё же задумала? – прервал он молчание. – Нам необходимо решить наш вопрос. Мне, должен тебе признаться, не верится, что твоей дочери будет хорошо с тобой. Ты не находишь?
Она вздохнула.
– Похоже, что ты прав. Это больше всего беспокоит меня. Может, ты поговоришь с нею? Мне показалось, что у вас с нею установились дружеские отношения, и она тебя очень уважает. Выясни всё начистоту. А я потом подумаю.
– Если ты мне доверяешь и разрешаешь, то я готов.
Габриэла глянула на Хуана долгим взглядом, проговорила тихо, обречённо:
– Разве у меня есть выбор? К тому же я тебя достаточно знаю. Говори с Мунталой. Не думаю, что ты легко опустишься до низости в таком щекотливом вопросе.
Уже вечером, Мунтала легла спать, Хуан зашёл в спальню девочек. Луисы ещё не было. Та как обычно немного задерживалась на кухне, помогая с посудой и уборкой.
– Тала, я пришёл пожелать тебе сладких снов, – жизнерадостным тоном проговорил Хуан. – Как твоё настроение, девочка?
– Дядя Хуан, а меня не отдадут этой тёте, сеньоре? – В голосе звучали страх, отчаяние и неопределённость.
– Кто ж может такое сделать, милая моя Тала? Это можешь только ты решить. Это ведь твоя жизнь может измениться. Тебе и карты в руки!
– Какие карты, дядя Хуан? – не поняла Мунтала и в её тёмных глазах забегали тревожные искорки.
– Это так говорят, когда полагаются на твоё исключительное мнение и желание, девочка.
– Значит, я тоже могу не соглашаться?
– Естественно, моя малышка! От тебя многое зависит. И я бы хотел знать, как ты относишься к этой сеньоре Габриэле? К твоей маме?
Мунтала дёрнулась плечами. Брови нахмурились, но она ответила всё же:
– Она отказалась от меня, когда я только родилась, дядя Хуан! Я не хочу, чтобы она была моей мамой! У меня уже есть мама! Самая лучшая, добрая, и я её очень люблю! Теперь не только у Луисы есть настоящая мама! И другой у меня не будет!
– Тала, кто тебе говорил, что от тебя отказалась твоя мама?
– Там, где я жила раньше, много об этом говорили. Смеялись надо мной. Я часто плакала от обиды. А теперь она заявилась! Не хочу! Пусть едет себе, откуда приехала!
– Не надо так переживать, Тала! Она ведь твоя мама!
– Не хочу, не хочу, не хочу! Дядя Хуан, не отдавайте меня этой сеньоре!
– Успокойся, Тала! Никто тебя не отдаст без твоей воли. Глупенькая! Мы с мамой уже всё решили про тебя!
– С мамой Мирой? Или…
– С мамой Мирой, конечно! Вытри слёзки и засыпай. Утром опять будет солнце светить моей Мунталочке, и всё будет прекрасно! Спи.
Сейчас Луиса придёт, и не очень хорошо будет, если она застанет тебя в слезах! – и Хуан наклонился поцеловать девочку.Она обхватила ручонками его шею, прижалась к лицу и долго не отпускала
– Я уже успокоилась, дядя Хуан! Иди спать.
– Мунтала, мы с Мирой тебя удочерили. Ты это знаешь. Так что я уже не дядя тебе, а папа. Ты должна называть меня так.
– А можно? – взвизгнула Мунтала и опять потянулась ручками к лицу Хуана.
Хуан с удовольствием ощущал трепет её сердечка, мокрое лицо и робкие поцелуи в щёки. Было приятно. В горле защекотало от волнения и переживаний.
Эпилог
В гостиной в одиночестве сидела Габриэла и смотрела на язычки пламени, ещё трепыхающиеся в камине. На дворе лил дождь, было сыро и прохладно.
Она вскинула глаза на вошедшего Хуана. В них откровенно просматривался вопрос. Хуан покачал головой, сел в кресло, потянулся за кувшином с вином. Налил немного и медленно вылил.
– Ничего утешительного сказать не могу, Габи, – проговорил он сурово. – У девочки чуть истерика не случилась. Слышать о тебе не хочет. Даже упрекнула тебя в том, что ты её бросила тут же после рождения.
– Зачем вы ей об этом говорили? – чуть не вскочила Габриэла, округлив глаза.
– Мы ничего ей не говорили об этом. Шантрапа, что окружала её в прежней жизни, достаточно досаждали ей этим. Там же ничего не скроешь от соседей!
Габриэла сжала губы. А после долгого молчания, спросила:
– И что же Мунтала? Говори без утайки.
– Что тут говорить, Габи? Я уже всё сказал. Она наотрез отказалась тебя признать, не то, что жить с тобой. Видела бы ты, как она умоляла не отдавать её тебе! Плакала, умоляла. Не будь такой жестокой к дочери, которую ты сама покинула, отдала в трущобу, где она едва выжила. Смирись и потерпи.
Габриэла долго молчала. Хуан бездумно поглядывал на неё, ожидая продолжения столь неприятного объяснения.
– Спокойной ночи, Хуан, – вдруг поднялась она и, не дожидаясь ответа, стремительно удалилась по лестнице к своей комнате.
– Ну что, па? – тут же подскочила Луиса, и Хуан внутренне улыбнулся, поняв, что хитрая девчонка дожидалась конца переговоров, сгорая от любопытства и переживая за названную сестру.
– Луиса? Ты подслушивала?
– Подслушать только хотела! Да ничего не услышала! Вы дверь так плотно прикрыли! Тала остаётся?
– Её мать ничего ещё не решила, но думаю, что тут и решать нечего. Тала ни за что не хочет её признать. Так что можешь обрадовать малышку. А я побегу к маме Мире. Спокойной ночи, дочка!
Утром Габриэла не вышла к завтраку, и никто не осмелился зайти в спальню осведомиться о её самочувствии.
– Я всю ночь так плохо спала, Хуан, – жаловалась Мира с утомлённым лицом.
– Что там Габриэла всё думает? Неужели не понимает, что насильно с такой девочкой, как Мунтала, у неё ничего не получится, – она следила, как Луиса с Мунталой и Хуаном Антонио удаляются по дорожке сада.