Месть Танатоса

Доклад оберштурмбаннфюрера Скорцени о деле Маренн де Монмаранси сначала озадачил Шелленберга. Ему никак не хотелось ввязываться в очередное разбирательство с Управлением Мюллера, к тому же факты, изложенные в докладе, а точнее, не факты, а сплошь догадки и предположения, делали всю эту историю в представлении Шелленберга почти неправдоподобной.

Но поразмыслив, он решил не отказываться от возможности проверить все варианты, как и предлагал Скорцени. Ему предстояло заново, почти на пустом месте, создать разведку СД, сделать ее сильной и гибкой структурой, которая могла бы на равных конкурировать с оплотом германских спецслужб — абвером адмирала Канариса, а в будущем, возможно, подчинить его себе.

При такой задаче назрела необходимость в короткое время наладить собственную агентурную сеть, научиться работать быстро и слаженно, используя передовые научные методы, и поставить науку на службу своим целям. Для этого ему как воздух необходимы были квалифицированные кадры, не только исполнители-оперативники, но и специалисты, способные создавать, творческие люди, не завербованные еще ни Канарисом, ни Риббентропом. А таких людей было мало, практически их уже невозможно было найти в Берлине или в Вене.

Молодость Шелленберга и ранний взлет его карьеры вызывали зависть у коллег в руководстве РСХА. Каждый из них, начиная с начальника хозяйственного Управления и кончая шефом гестапо Генрихом Мюллером, скорее старался подставить Вальтеру ножку, чем помочь. Поэтому в работе он вынужден был опираться только на собственные силы и знания и только на «своих» людей.

Единственным облегчением для него, пожалуй, служила постоянная поддержка рейхсфюрера. Но благоволение высокопоставленных особ, как известно, изменчиво, словно погода.

По этим причинам идея использовать в работе известного психиатра, любимую ученицу Фрейда, показалась Шелленбергу привлекательной. Еще будучи студентом Боннского университета, где он изучал медицину и юриспруденцию, он читал ее статьи. Они поразили его оригинальностью и новизной мышления. Без сомнения, это было новое слово в науке, достойное развитие идей ее учителя. Он не мог не согласиться со Скорцени, что сотрудничество столь крупного специалиста с ними, ее знания и связи могли бы принести большую пользу их деятельности.

Тем более что Скорцени в его намерении полностью поддержал давний друг Шелленберга, известный врач-психиатр Макс де Кринис, профессор Берлинского университета и заведующий психиатрическим отделением берлинской клиники Шарите. Он давно и хорошо знал Маренн, работал с ней в Вене и в Берлине. Ее внезапное исчезновение из Берлинского университета огорчило профессора, и он был сильно расстроен, узнав, что ее арестовало гестапо но доносу одного из сотрудников.

Профессору не составило труда определить по почерку автора доноса. Им оказался аспирант его кафедры, давно сотрудничавший с гестапо. Несколько раз ему не удавалось защитить диссертацию на кафедре де Криниса, так как его оппонент, доктор психиатрии Маренн де Монморанси, разбивала в пух и прах все неглубокие научные изыскания претендента.

Чтобы отомстить «француженке», аспирант написал донос в гестапо. Теперь же, оставив неотложные дела, де Кринис с готовностью согласился сопровождать Шелленберга в его поездке, чтобы лично убедиться в том, что женщина, содержащаяся в концентрационном лагере «O-Z-242» под номером 9083 является его коллегой, Маренн де Монморанси.

Полковник медицинской службы, профессор Макс де Кринис, уроженец Граца в Австрии, высокий, элегантный, статный, неторопливо прохаживался по кабинету коменданта лагеря и с присущим ему венским очарованием на великолепном австрийском диалекте подробно расспрашивал Габеля о поведении заключенных, их реакциях на стрессовые ситуации, формах проявления протеста, умственных расстройствах…

С трудом понимая, о чем идет речь, Габель отвечал сбивчиво, часто невпопад и постоянно оглядывался на дверь в томительном ожидании, когда же все-таки принесут документы. Наконец появился второй помощник. Он передал Габелю регистрационную карточку и небольшую папку с бумагами… Габель тут же услужливо передал все это Ральфу фон Фелькерзаму, а тот в свою очередь — Вальтеру Шелленбергу. Бригадефюрер неторопливо раскрыл папку, пролистал страницы. Все это он уже читал в Берлине. Затем взял регистрационную карточку и взглянул на мутную фотографию на ней. Повернувшись, показал ее де Кринису, остановившемуся рядом.

— Что скажете, Макс? Она?

Де Кринис посмотрел на фотографию и с сомнением покачал головой.

— Очень похожа. Но надо бы посмотреть на человека, так трудно утверждать.

Шелленберг вопросительно взглянул на Фелькерзама:

— Сейчас приведут, герр бригадефюрер, — доложил ему адъютант, — комендант уже распорядился.

Вальтер Шелленберг встал и снова подошел к окну. Де Кринис последовал за ним. На плацу, оцепленном эсэсовцами, находилось несколько десятков заключенных, которых срочно выгнали из бараков по приказу коменданта лагеря, чтобы организовать что-то вроде общей прогулки, во время которой Шелленберг и де Кринис, как предполагалось, могли рассмотреть заключенную номер 9083.

Шум, окрики часовых, безудержный лай собак… Взглянув, Шелленберг недовольно поморщился:

— Неужели нельзя навести порядок? Макс, Вы видите ее?

— Нет, Вальтер. В этой сутолоке трудно различить отдельного человека…

Шелленберг обернулся.

— Комендант, — призвал он, впервые обратившись напрямую к Габелю.

— Слушаю, герр бригадефюрер, — тот подскочил к генералу и вытянулся, преданно глядя на высокопоставленную особу.

— Немедленно прекратите всё это, — сухо распорядился Шелленберг. — Отведите их всех подальше, половину разведите по баракам… Найдите эту Ким Сэтерлэнд и подведите ее сюда, к окну. Поговорите с ней сами, лично. И постарайтесь сделать так, чтобы мы ее видели, а она нас — нет. Ясно?

— Так точно, герр бригадефюрер!

— Выполняйте.

Толпа на плацу постепенно поредела. Шум стих. Большинство заключенных, как и приказал Шелленберг, снова развели по баракам. Комендант вышел на крыльцо и, спустившись по лестнице, подошел к окну, в которое, стараясь остаться незамеченными, за ним наблюдали бригадефюрер Шелленберг и профессор де Кринис.

Габель подозвал к. себе охранника и что-то приказал ему. Гот побежал на площадь, но тут же вернулся и быстро доложил коменданту:

— Ее нет здесь, — донеслось до Шелленберга через стекло, — ее отвели в барак, герр гауптштурмфюрер.

Габель побагровел:

— Немедленно приведите ее сюда! Вы слышите, немедленно! — кричал он. — Господин бригадефюрер ждет, немедленно! — наконец, взяв себя в руки, он поправил фуражку и добавил спокойнее:

— Бригадефюрер ждет, вы понимаете? Выполняйте, быстро!

— Нервная обстановочка, — тихо прокомментировал Алик Науйокс, наблюдая за комендантом.

Охранник развернулся и побежал к бараку. Комендант нетерпеливо прохаживался под окном, не отваживаясь поднять глаза. Но вот, взглянув на плац, он увидел Маренн, которая шла по площади в сопровождении часового. Комендант поправил портупею, одернул мундир и, заложив руки за спину, принял начальственный вид, ожидая, пока заключенную подведут к нему. «Что они все с ней возятся? — подумал он, наблюдая, как женщина идет по плацу. — Какая-то американка… То звонят среди ночи, то даже бригадефюрера привезли на нее смотреть. И не скажешь, что важная птица. Но у меня от нее — только головная боль».