Месть в законе

Вдоволь наоравшись через разбитое окно кухни, он, обессилев и в конце-концов сообразив, что никого из прохожих и соседей ровным счетом не интересует - жива его бесценная супруга или скончалась, он закрыл рот и… вдруг обнаружил - Настя дышит! Вот оно - везение!

Действительно, она потихоньку приходила в себя. Удар при падении оказался не столь сильным. Да, немного пострадала кожа головы. Ну синяк будет и - всего-то. А кровь изо рта и ушей - так это из ссадины кровь! Вот дурак-то - перепугался поначалу.

У нее, похоже, даже сотрясения не случилось. Какое же там может быть сотрясение у пустоголовой бабы!

Радости Севостьяна Ивановича не было предела. Везучий он все-таки. А то вот подохла бы - потом, поди, объяснись, что сама грохнулась по пьяни. Тут же еще эта соседка сумасшедшая, Аграфена Самсоновна, наверняка, рожа ушастая, все слышала через стенку. Уж кто-кто, а она-то с удовольствием донесла бы на Горбушкина, куда надо.

А куда надо? Никуда не надо. Кому надо было, тот сам пришел.

В дверях кухни стоял хмурый, как туча, полковник Лозовой. Аграфена с интересом, смешанным с испугом, выглядывала из-за его широкой спины.

–  Ты охренел совсем?
– спросил Юрий Олегович, осматривая кухонное помещение, заваленное бутылками, битым стеклом и пищевым мусором.
– Жену подними - простудится.

Настя начала тихо стонать и пыталась приподнять голову, лежа на полу.

–  Да-да-да!
– засуетился Горбушкин.
– Сейчас-сейчас-сейчас! Иди ко мне, дорогая! Иди сюда, любимая! Пойдем-пойдем, я тебя в комнате уложу!

При словах «дорогая» и «любимая» Лозового перекосило. Об истинных отношениях Горбушкина с супругой он, конечно же, знал.

–  Пошла отсюда, калоша рваная!
– зашипел Горбушкин на Аграфену Самсоновну, протискиваясь вместе с Настей в дверной проем.

–  Фи!
– пренебрежительно произнесла та и плавно удалилась восвояси.

А Горбушкин, уложив Настю в комнате на кровать, вернулся в кухню, где его остался ждать Лозовой.

–  Юра… - Севостьян Иванович, войдя, растерянно захлопал глазами.
– Товарищ полковник… Вы как… узнали… а?

–  Совсем с ума сошел, - вынес заключение Лозовой.
– Ты сам и позвонил мне. Не помнишь, что ли? «Помогите! Жену убил! Руки на себя наложу! Жить не хочу больше!» Допился, идиот…

–  Да?
– удивился Горбушкин.
– А я и не помню, чтоб звонил.

–  Еще б ты помнил!
– воскликнул полковник.
– Ты же лыка не вязал. Смотри, сколько выжрал!
– Он окинул взглядом множество пустых бутылок из-под водки.
– Нормальный человек от таких доз может сдохнуть запросто. Ну, говори, что произошло у тебя? Чего переполошился?

–  Да это… елки-палки… как его… в общем… короче… - начал Горбушкин свое содержательное повествование.
– Я тут сидел, - указал он на перевернутый стул.
– Она там стояла, у окна. Курила. Ну, это самое, как его… окно, значит, запотело.

–  Да что ты мне тут все «быкаешь», «мыкаешь»!
– прикрикнул Лозовой.
– По делу говори!

–  Есть - по делу!
– вытянулся Горбушкин.
– Она на окне написала - «Таганка»!
– выговорил Севостьян Иванович так, будто сообщал о приближающемся всемирном потопе.

–  Чего - «Таганка»?
– не сразу понял Юрий Олегович.

–  Того - Таганка!
– зашептал капитан. Хмельные пары уже начали оставлять его бренное тело, освобождая пустоты головного мозга для более или менее трезвых мыслей.
– Таганка - это Таганцев! Андрей Аркадьевич который!

–  Ну ты точно допился до белой горячки!
– Лозовой даже рассмеялся негромко.
– Она-то какое отношение ко всему этому имеет? Сбрендил ты от своей водки, что ли?

–  Да не сбрендил я!
– все тем же шепотом возразил Горбушкин.
– Я ж ее, Настьку-то, нашел неизвестно где! На вокзале, в линейном отделе!

–  Давай-ка еще раз и по-русски желательно. При чем здесь вокзал и линейный отдел милиции?

–  Да познакомились мы там! Случайно! Я к товарищу приехал в транспортный отдел… - Севостьян Иванович стал говорить еще тише, постоянно оглядываясь на дверь. Худо ли бедно ли, но красноречие постепенно вернулось к нему, если, конечно, можно назвать красноречием торопливый и неизжитый до сих пор провинциальный говор простого мужика из северной глубинки, перемежающийся постоянно словами-паразитами вроде «это самое», «как его», «того» и «короче».

Из рассказа Горбушкина Лозовой понял что к чему. Выходило, капитан нашел себе деваху без роду, без племени, даже без паспорта и какой-либо прописки. И, совершенно ничего не зная о ее прошлом, притащил к себе домой.

–  Вот и прижилась так. Потом документы восстановила, якобы потерянные. Ну значит, того, поженились мы потом, это самое… Все, товарищ полковник. Ей богу, все рассказал!
– торжественно закончил Горбушкин свое повествование, глядя на полковника глазами, какими смотрит на хозяина провинившаяся дворняга.

–  Молодец, нечего сказать, - произнес Лозовой.
– С улицы всякую шваль к себе тащишь, не поинтересовавшись даже откуда ты ее вытащил.

–  Да из дерьма я ее вытащил, товарищ полковник!

–  Из какого дерьма, Горбушкин?!
– возмутился Лозовой.
– Ты сам-то по уши в дерьме купаешься!
– Он брезгливо двумя пальцами взял со стола граненый стакан, на дне которого плескалась чудом недопитая водка, понюхал и, сморщившись, поставил его на прежнее место.
– Ну и гадость же ты пьешь, капитан!

–  Гадость, товарищ полковник!
– с готовностью согласился Горбушкин.
– Так точно - гадость! Такую гадость пью, товарищ полковник!

–  Да помолчи ты! Завелся! Говоришь, «Таганка» она написала на стекле?
– Лозовой о чем-то крепко задумался.
– Таганка… Таганка…

–  Я вот, что думаю, товарищ полковник… - начал было Горбушкин.

–  Тихо!
– прикрикнул на него Лозовой. Лоб его перечертили морщины, а губы были плотно сжаты.
– А ну, поехали!
– приказал он.
– Живо вниз. Я тебя подожду в машине.