Месть. Все включено

– Конечно. – Ее голос был сплошным обещанием. – Только, умоляю, не здесь. – Она кивнула в сторону трупа Вардюка. – Я мертвецов боюсь.

– Жмуры не нравятся? – оживился Филимонов, наблюдавший за сценой с мутной помесью похоти и раздражения. – А чего так? Жмуры не кусаются. Верно я говорю, Бутер?

Бутерброд, скосив глаза, в свою очередь посмотрел на труп. Капитан лежал на боку, с вывернутой головой и приоткрытыми глазами, казавшимися теперь пустыми, тусклыми стекляшками.

– Ну его на х… – изрек Бутерброд, – точно, как-то не по себе от этого мертвяка. Пошли лучше в спальню.

Филимонов, выматерившись, отправился следом. Вскоре до скорчившегося в углу Любчика стали доноситься ритмичные шлепки, издаваемые сталкивающейся плотью. Мила застонала, кто-то из мужчин замычал.

– Еще, пожалуйста, еще! – крикнула Мила.

«По жизни от жены ничего такого не слыхал», – подумал Любчик, а потом, встрепенувшись, нащупал под ляжкой нож. Ладони слушались скверно, как механизмы на дистанционном управлении, и все же он избавился от пут на руках, а затем освободил и ноги. Вслед за чем выяснилось, что икры совершенно одеревенели. Он, конечно, это и раньше чувствовал, но не ожидал, насколько все плохо. Под аккомпанемент летящих из спальни вздохов и рычания Любчик сгорбился на полу, кусая губы, массируя мышцы и моля Бога, чтобы Милу Сергеевну хватило на дольше. Когда стоны сменило почти звериное мычание, он уже шевелил пальцами на обеих ступнях. Кровообращение потихоньку восстанавливалось. Слишком медленно, как он полагал. Правда, с жизнью в мышцы вернулась и боль – извечная ее спутница, не так ли? Любчик был готов полезть на стену, потому что обе ноги теперь казались подушечками для иголок.

Наконец, ему удалось подняться. Стоило ему разогнуть спину, в спальне наступило затишье. Сердце Любчика провалилось в пятки, он стиснул рукоятку ножа, готовясь дорого продать жизнь. К счастью, пауза длилась всего мгновение, растянутое воображением до размеров Вселенной. Очевидно, партнеры сменили позу, вслед за чем карусель закружилась с новой силой. Любчик вздохнул, радуясь отсрочке. И встал у двери, до боли в суставах сжимая нож. Теперь, когда силы потихоньку восстановились, он колебался, раздираемый тремя одинаково сильными, но совершенно противоречивыми эмоциями.

«Беги!» — вопило чувство самосохранения, могущественное, как никогда раньше.

«Женщину бросать нельзя», – утверждала честь офицера, проснувшаяся совершенно не вовремя.

«Где третья бандитская рожа?» — неожиданно пришло на ум. Бандитов же было трое, последнего он упустил из виду, неудивительно, столько всего навалилось.

«Он вероятно, или во дворе, или вообще на крыльце. Караулит, снаружи».

Пока Любчик метался (точнее, метался разум, пока он сам стоял на чугунных ногах, отчаянно сжимая рукоятку ножа), произошло сразу два события, кардинально изменившие обстановку. Из спальни долетел звонкий звук пощечины. Мила крикнула, явно от боли. Упал какой-то тяжелый предмет.

– Стоять, сука! А ну, сюда! – заревел искаженный гневом голос, скорее Филимонова, чем Бутерброда. Мила завизжала:

– Не надо!

Опять что-то повалилось, звук был, как от падения тела. Или, нескольких тел.

– Помогите! – взмолилась Мила. – Пожалуйста, хоть кто-нибудь, помогите!

– Иду, – беззвучно прошептал Любчик, готовясь сделать шаг. Не самый простой из тех сотен тысяч, а может миллионов шагов, что он уже прошел. Однако он не успел. Входная дверь распахнулась, как от взрыва, Забинтованный влетел в бунгало. Он тяжело дышал, в правой тускло поблескивал револьвер, пальцы на рукояти казались белыми.

– Эй, вы! – выкрикнул Бинт. В полумраке он не разглядел Любчика, притаившегося с ножом за дверью. Любчик не колебался ни секунды. Он взмахнул рукой, как метатель молота, метя Забинтованному между лопаток и вложив в удар всю силу, ненависть, и страх. Старая половица скрипнула, Бинт резко обернулся, и пронзительно завопил. Любчик подумал, что этот вопль, наверное, будет приходить к нему впоследствии по ночам, если, конечно, каким-то чудом удастся выжить. Кулак с зажатым лезвием пошел вниз, неотвратимо, как копр.

* * *

Когда Филя и Бутерброд отправились в бунгало, Забинтованный остался снаружи. Он, как и обещал, занялся уборкой, действуя, правда, как неисправный автомат. Мысли в голове путались, он туго соображал, и был рад этому. Спрятав пустые бутылки под крыльцом, Забинтованный собрал нарды и, сунув коробку под мышку, подволакивая ноги, побрел к джипу. По пути его догнали вопли Филимонова, грозившегося кого-то убить. «Должно быть мента», – предположил Бинт, удаляясь. И покачал головой. К счастью, по мере удаления от домика эти нехорошие звуки потонули в гуле прибоя.

– Вот и ладно, – сказал себе Забинтованный, открывая дверцу джипа, оставленного почти на краю обрыва. – Не мое это дело.

Спрятав коробку с нардами в отделение для перчаток, и жмурясь на солнце, он устроился в тени, присев на широкую подножку внедорожника. Ветерок нес с моря прохладу и Забинтованный с удовольствием подставил ему лицо, прислушиваясь к шлепкам далеких волн и крикам рыскающих в поисках добычи чаек.

«Не мое дело, – повторил Забинтованный, и почувствовал себя спокойнее. Вытащил из кармана непочатую пачку «Явы» и одним движением лишил целлофановой упаковки. – Мое дело – сторона. Всегда сторона», – добавил он, и помрачнел.

Запрокинув голову, он посмотрел в бездонное голубое небо. Белые кляксы облаков, появляясь с севера, из-за гор, быстро пересекали небосклон, сливаясь на юге в одну сизую полоску, словно нарисованную параллельно горизонту. Сделав несколько глубоких затяжек, Забинтованный выбросил сигарету и прикрыл глаза. Как только веки сомкнулись, водка, полдень и свежий воздух сделали свое дело – Забинтованный задремал.

Незаметно небо из бирюзового стало стальным. Из низко надвинувшихся туч стегнули косые струи дождя. Забинтованный оказался в воде. Море вздыбилось высоченными злыми волнами, ветер срывал с гребней пену и бросал Забинтованному прямо в лицо, сбивая дыхание. Легкие изнемогали от недостатка кислорода, а вместе с ними все тело. Он греб, что есть сил, но отлив был значительно сильнее. Крутые барашки заворачивались все чаще, из-за грозного гула и яростного шипения шторма он, кажется, совершенно оглох. Забинтованный ежеминутно оборачивался, словно пилот поршневого истребителя времен второй мировой войны и, завидев догоняющую волну, нырял, переходя с кроля на брасс. Как только рокочущий вал прокатывался над ним в вихре брызг, он снова принимался неистово грести саженками. Греб до судорог в мышцах и опять подныривал, спасаясь от очередного вала. Это не могло продолжаться долго. Как ни старался Забинтованный, его неумолимо относило в открытое море. Полоса спасительного берега, которую он еще видел, когда шторм позволял, становилась все тоньше, грозя вот-вот раствориться за серо-белой пеленой. Забинтованного охватила паника, тем более простительная, если учесть, что никаким Забинтованным он больше не был. А был Димкой Шатохиным, подростком девяти лет отроду, отправившимся на море в компании закадычного приятеля, одноклассника Витьки. Одним солнечным июльским днем. Правда, синоптики обещали бурю на вечер, и вроде бы, даже поступило штормовое предупреждение. Но, кто слушает радио в девять лет?

Июль 73-го выдался необыкновенно жарким, солнце жалило побережье нещадно на протяжении почти трех недель, и можно было предположить, что, когда погода переменится, стихия разыграется не на шутку. Как только атмосферное давление упало до критического уровня, так и случилось. Буря налетела внезапно. Небо почернело так быстро, словно на него выплеснули из банки тушь, и только что невозмутимо дремавшее море вскипело тысячами холодных гейзеров. Шквалистый, ураганный ветер завыл тысячей злых голосов. В общем, побережье, только что напоминавшее рекламную открытку, с поразительной быстротой обратилось апокалипсической картиной.

Конечно, и приятели немного заболтались, упустив стремительное наступление непогоды. Шторм застал их врасплох, метрах в двухстах от берега, верхом на неустойчивом водном велосипеде.

Разжиться которым им не составило большого труда. Отец Витьки работал завхозом на базе отдыха, дубликаты ключей хранились дома. От лодочной станции, в том числе. Остальное же было делом техники.

На высокой волне велосипед заскакал, как необъезженный мустанг, взлеты чередовались падениями в ежеминутно разверзающиеся пропасти. Как и следовало ожидать, он скоро перевернулся, приятели кубарем полетели в воду. Вынырнули, фыркая и отплевываясь. «К берегу!» – крикнул Витька. Это и без него было ясно, другой вопрос, как? Волны немедленно разбросали приятелей, и Витька исчез из поля зрения. Димка покричал, да бестолку. Он поплыл к берегу (туда, где по его расчетам должен был быть берег), отчаянно работая руками. Но, море цепко держало его. Вскоре он окончательно выбился из сил. Перед глазами поплыли темные круги, ноги стали свинцовыми грузилами, и теперь тянули на дно.