Местечковый романс

За всю свою двадцатилетнюю жизнь Хенка из местечка ни разу никуда не выезжала, если не считать прочно забытый Витебск. Туда в четырнадцатом году её – маленькую девочку – вместе со всеми неблагонадёжными евреями изгнал из Йонавы русский царь Николай, имя которого у всех её родичей надолго осталось в памяти как олицетворение ненависти к изгнанникам Моисеева вероисповедания.

Моя бабушка со стороны матери, бывало, в сердцах бросала своему мужу Шимону:

– Что ты с таким презрением смотришь на меня, как царь Николай на пейсы?

Алитус был больше, чем Хенкино родное местечко. Улицы шире, дома выше, витрины богаче. В Йонаве Хенка знала все проулки и закоулки – каждую лавку, каждую мастерскую и парикмахерскую, почту, казарму, плац для строевой подготовки солдат местного гарнизона и даже полицейский участок.

Ах, если бы сейчас на пути ей попался такой полицейский, как Винцас Гедрайтис, который помог бы тут не заблудиться, вдруг вспомнила она йонавского блюстителя порядка, частого гостя в их доме на Ковенской улице и чуть ли не друга семьи.

Перед праздником Пасхи Гедрайтис, подтянутый, в полной форме, обычно заходил к сапожнику Шимону, чтобы попробовать мацу и медовую настойку, а главное – поговорить с ним на чистейшем идише о Деве Марии, распятом Иисусе Христе, об апостолах. Гедрайтис, истовый католик, наотрез отказывался верить, что все они евреи.

– Не может быть, не может быть! Не верю! Сапожники среди вас есть, портные есть, ростовщики есть, но апостолов нет! Все апостолы наши. И прошу их не присваивать.

– Евреи, евреи, – равнодушно бубнил Шимон, не желая ссориться с Гедрайтисом. Полицейский из уважения к хозяину всегда с ним говорил не по-литовски, а на маме-лошн [6] . – Такие же, представь себе, евреи, как мы.

6

Одно из названий идиша, дословно – материнский язык.

– Еврей не может распять еврея, – похрустывая мацой, настаивал флегматичный и незлобивый Гедрайтис. – Литовец может. Поляк может. Немец может. Еврей – никогда в жизни! Обмануть – да, не моргнёт глазом, перехитрить – да, донести на своего собрата – да. Но распять?..

– Разве так важно, кто по происхождению Господь Бог и его апостолы? Ты мне лучше скажи, где для приколачивания бедного Иисуса к кресту эти евреи-злодеи покупали гвозди? – спросил с ехидцей Шимон, посматривая, как гость уплетает мацу. – У реб Ешуа Кремницера или, может, в Укмерге у Шмуэльсона?

Он захихикал.

– Ты, Шимон, мастак не только ботинки чинить, но и языком бьёшь, как молотком по темечку… Умеешь! Умеешь! Только берегись! Даром что сапожник! – сказал Винцас Гедрайтис и, прощаясь до вкусной мацы будущего года, крепко обнял старика.

…Никаких знакомых в Алитусе у Хенки не было. Без толку поплутав со своим парусиновым чемоданчиком по незнакомому городу, она всё-таки решила обратиться к какому-нибудь прохожему, похожему на еврея, за подсказкой, как ей, пока не стемнеет, добраться до желанной цели – солдатских казарм.

Возле магазина, на вывеске которого красовалась безразмерная дамская туфля на высоченном каблуке и крупными буквами на идише и на литовском значилось «Меир Либерзон. Лучшая обувь в Европе», а чуть ниже «Европы», для привлечения желанных покупателей более мелким шрифтом было выведено: «Дёшево и надолго», Хенка вежливо остановила черноволосого узкогрудого мужчину в длинном чёрном сюртуке и спросила, не подскажет ли он ей, нездешней, где тут служат уланы.

– Уланы? – вытаращился на неё в полном недоумении незнакомец. – А кто это такие?

– Солдаты, – смутилась Хенка. – Только не пешие, а конные.

– А зачем хорошенькой еврейской девушке так уж понадобились конные литовцы? – усмехнулся мужчина и кончиками пальцев прикоснулся к помятой чёрной шляпе.

Хорошенькая еврейская девушка приняла лёгкое движение его руки за прощальный жест и торопливо ответила:

– Я ищу своего друга. Его недавно призвали в армию и отправили сюда, в Алитус, проходить обязательную службу.

– Он еврей?

– Еврей, еврей… Портной.

– Первый раз слышу, чтобы портного, да ещё еврея призывали в кавалерию. Всадников у нас сроду не было, – незнакомец несколько раз подряд опрыскал улыбкой свои впалые, тронутые болезненной желтизной щёки. – Он тебя там ждёт?

– Нет. Просто я давно его не видела. И очень захотела увидеть.

– Похвальное желание. А ты хоть немного знаешь по-литовски?

– Слушала, как заказчики из окрестных деревень с моим отцом, он сапожник, разговаривали, и кое-что запоминала. Мекаю, как коза, – призналась Хенка. – Больше не с кем было говорить. Евреев у нас в местечке больше, чем литовцев.

– Как же ты тогда надеешься его найти?

– Подкараулю.

– Что ж, может быть, повезёт. Казармы далеко за городом, на берегу Немана. Я бы тебе помог до них дойти, но не могу. Спешу в аптеку за лекарствами. У меня жена больна. Очень больна. Уже третью неделю с постели не встаёт. А ребятишки – мал-мала меньше – в доме одни без присмотра. За ними глаз да глаз нужен.

– Спасибо. Я буду молиться за вашу жену, чтобы она поскорее выздоровела.

– А я буду за тебя. Как твое имя?

– Хенка Дудак.

– Милая Хенка, Бога действительно грех просить только за себя, Его нужно просить за всех сразу, а уж Он, Всевидящий, из множества выберет самых достойных Его милости. Другим же придётся постоять за ней в очереди, – сказал мужчина, и теперь улыбка солнечным зайчиком скользнула по его редкой щетине. – Сейчас пойдёшь прямо, у мастерской жестянщика повернёшь направо, пересечёшь площадь, метров через сто возьмёшь налево, потом обогнёшь костёл, а оттуда, никуда не сворачивая, прямиком спускайся к Неману. Если заблудишься, приходи к нам. Улица Кудиркос, восемнадцать. Зовут меня Гилель Лейзеровский. Запомнишь?

– Да.

– Храни тебя Всевышний!

Хенка на Всевышнего не очень-то надеялась и за помощью к Нему, в отличие от своих соотечественников, с утра до вечера беспокоивших Господа просьбами, никогда не обращалась, прислушиваясь к собственному сердцу, которое и советовало ей, и вело её, и оберегало.

– Меня тогда в Алитусе вела любовь. Она была моим самым верным и лучшим путеводителем, – рассказывала мама мне, студенту-филологу, с насмешливой гордостью много лет спустя. – Правда, и любовь иногда может завести бог весть куда. Но меня она не подвела – помогла не заблудиться и в конце концов дойти до цели.