Место для радуги

— Признайся честно, — сказал я. — Ты устраиваешь скандалы, потому что тебе нравится пить у меня кровь?

— Ты совсем больной! — дерзко выпалила Ольга.

Я и не рассчитывал, что она признается.

— Откуда в тебе столько злости? — спрашивал я, стараясь быть как можно мягче в словах.

— Отвали!

Это были самые безобидные из её ответов. Мы полностью потеряли общий язык. Так проходили дни и ночи. Я сидел за компьютером, одев наушники, а Ольга возилась с ребенком. Периодически до меня доносились её злопыхания. Когда они становились слишком сильными, я не выдерживал:

— Ты чего клокочешь? — спрашивал я. — Кажется, я тебя не трогаю и сижу спокойно.

— А я сама с собой разговариваю, — отвечала Ольга. — Не нравится — забирай компьютер и переезжай в офис, можешь хоть насовсем. Только деньги нам присылай.

Эти высказывания выходили за всякие рамки. Она уничижала меня при ребенке, который это слышал и, даже не понимая слов, чувствовал вибрации происходящего. Меня это убивало больше всего.

— Не надо оскорблять отца при сыне, — говорил я. — Ты это специально делаешь, чтобы ему передалось твое отношение ко мне?

— Не учи меня жить.

С этой женщиной было совершенно невозможно разговаривать, а самое страшное было то, что я был полностью бессилен перед всеми её выпадами. Вступать в словесную перебранку не было резона, попытки вести мирный диалог ни к чему не приводили — оставалось молча кушать её ненависть на завтрак, обед и ужин. Это был кошмар. Единственным утешением был маленький человечек с чистыми ангельскими глазенками, навряд ли понимающий, что происходит между мамой и папой.

В какой-то момент накал достиг такой степени, что я не выдержал. Находиться в одной квартире дальше было невозможно.

— Я поживу у друга пока ты не успокоишься, — сказал я. — Если тебя всё не устраивает, найди проблему в себе.

— Давай, давай, — дыша ядом, отвечала Ольга. — Можешь не возвращаться.

Опечаленный, я поехал к школьному однокласснику, у которого была свободная комната. По пути я заглянул к продавцу «снадобий». Здесь мне были всегда рады.

— Ничего не радует, — сказал я, делая «пробную» затяжку марокканского гашиша. — Не можем с Ольгой ужиться. Постоянные ссоры на глазах у ребенка, вечный стресс. Поживу у друга, пока она не успокоится. Хочется отдохнуть от этого кошмара и забыться.

«Добрый доктор» сочувственно покивал головой.

— Ты когда-нибудь пробовал «кислоту»? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Кажется, сейчас самое время попробовать…

Приехав к однокласснику, который гостеприимно выделил мне свободную комнату, я развернул бумажку с «кислотой». Это был белый порошок на основе ЛСД, который следовало принимать «по ноздре». До этого дня я много слышал про ЛСД, — именно этот наркотик широко распахнул сознание молодежи в 60-е годы в Америке, породив новую культуру и новый взгляд на мир у целого поколения, из которого, под предводительством гуру Тимоти Лири, вышли Битлы, Пинк Флойды и многие другие известные имена. Именно этот наркотик произвел техно-революцию в России в 90-ые. Долгие годы во многих странах мира шли споры о том, надо ли признавать ЛСД наркотическим веществом или нет, поскольку вред от его приема не был доказан. В этом споре, как это заведено на протяжении последних пяти тысяч лет, снова победили нацисты — ЛСД был запрещен. Это был самый легендарный и самый противоречивый наркотик, и сейчас он лежал передо мной.

Я затянул в себя «дорожку» белого порошка и отправился в ванную. Мне сказали, что действие начнется в течении получаса. Я успевал спокойно помыться.

Стоя под струей воды, я стал замечать странное явление — нарисованные на кафельных плитках листья начали покачиваться, как живые. Мир словно расслаивался на части — плитки отдельно и листья отдельно, всё это выглядело объемным и очень реалистичным. «Вот это да! — подумал я, — Как красиво!».

Выйдя из ванной, я направился на кухню, где одноклассник жарил свинину на большой сковородке под стеклянной крышкой.

— Будешь мясо? — спросил он, дружелюбно улыбаясь.

Во всех его движениях была необычайная гибкость и пластичность, как у резинового Бумера из мультфильма.

— Мясо? — задумчиво переспросил я, восхищенно разглядывая, как узоры на обоях шевелятся и переливаются разными бликами и цветами.

Я перевел взгляд на шипящую сковородку и меня окатила волна энергии, которая исходила от неё. Я увидел как там, под стеклянной крышкой, бегают маленькие розовые поросятки и жалобно визжат: выпустите нас отсюда, не жарьте нас, выпустите нас отсюда. Я весь наполнился состраданием к ним — к этим кусочкам мяса, которые совсем недавно были живыми существами и радовались солнышку. Впервые в жизни я осознал, что мясоедство — это ужасное зверство.

— Нет, — твердо ответил я. — Разве ты не слышишь, как они просят тебя выпустить их оттуда?

Одноклассник засмеялся.

— Да-а-а, — протянул он. — Кажется, мощной «хренью» тебя угостили.

Аппетита не было никакого. Меня тянуло на улицу. Хотелось увидеть весь мир под этим новым, непривычным углом.

Первое, что бросилось в глаза, когда я вышел — это проплывающее над головой небо в дымках облаков, из которых проглядывали звезды. Они пели древнюю, давно забытую людьми песню. В этот момент я почувствовал каждой клеточкой, как небо бесконечно сильно любит нас — маленьких, заблудившихся, сбившихся с пути человечков. Горели вечерние огни, по набережной шелестели машины, а вокруг — дома-дома-дома, каменные дома, исписанные и изрисованные странными надписями и рисунками, с бездушными глазницами окон. Во всем этим была какая-то дикая пустота и безысходность.

Напротив меня через улицу, возле входа в магазин, стояли несколько парней и о чем-то разговаривали. Они были одеты во всё темное, в их руках были бутылки с пивом и сигареты, а в их разговоре — надрывный и дикий смех, переходящий в гогот и громкие матерные выкрики. В этом было что-то нечеловеческое, но это был только внешний атрибут их образа. Я чувствовал нечто большее — я чувствовал, как в каждом из них за «нарисованным образом» скрывается ноющая душевная тоска и одиночество, которое они бессознательно топят в бутылке и глушат сигаретами, и от которого убегают в ненастоящий, придуманный людьми мир денег и футбола. Я в полную силу почувствовал иллюзорность внешнего мира, который, как злой чародей, противопоставлял себя тому, что реально существует — человеческой душе, затягивая её в свою игру материй. Я увидел среди этих домов то, чего раньше никогда не замечал — одиночество человеческой души, от которого люди прятались в каменных гробах, в телевизорах, компьютерах, свадьбах, торжествах, кухонных празднествах и других наигранных декорациях огромной драмы под названием «Род человеческий».

В этот момент я почувствовал, как на самом деле одиноки все люди и как сильно этому миру не хватает Любви — настоящей, взаимной, всеобъемлющей, от которой горит сердце и светится огонь в глазах. Той Божественной Любви, которая наполняет весь мир дыханием жизни, радости, счастья и искреннего смеха. «Так вот какой мир на самом деле, — подумал я. — Мир глазами души». Мне стало бесконечно жалко этих парней. На какую-то секунду я увидел их детьми, ещё не запачкавшими свои души, и в следующую секунду — теми, кого из них сделала эта жизнь и эта система. И только небо в этот момент чувствовало и понимало мою боль. В тот вечер в моих заметках родилась такая запись:

…Как мало всего от Бога и как много всего от дьявола нас окружает. Только чистым оком можно разглядеть это сквозь призму нашей мерзости, которая является для нас нормой. Наши лица несут отпечаток наших жизней, но все они уже стары, измучены, слепы и съедаемы собственными демонами — за внешней красотой человека можно увидеть то, от чего становится СТРАШНО… Мало кто сохранил хоть что-то от ангельских глазенок, которыми мы напугано смотрели на этот мир безобразия и жестокости людей… Как бы я хотел протащить это с собой в реальность…