Место наблюдения за богом

Я завидовал Витиной уверенности. Он действительно верил, что все кругом состоит из Кришны. Я знал, что из лжи и лицемерия. Витя дарил мне бусы, книги, календарики с изображением Вишну и объяснял, что это не бусы а четки. А потом он аккуратно брал мою руку, сгибал пальцы и учил как правильно их надо перебирать.

Это был две тысячи седьмой. Я шел по парку Шевченко, видел танцующих и поющих кришнаитов, приветливо махал им и кричал «Харе Кришна». Прошло одиннадцать лет. Я до сих пор хожу по этому парку, вижу этих беспечных и радостных ребят и понимаю, что ничего не изменилось. Единственное, что изменилось, так это то, что я им теперь не машу. Стараюсь всячески остаться незамеченным. Комплексы взрослой жизни сузили сознание и обратили меня в бегство. В бегство от беспечности, от самого себя. В конце концов, в бегство на работу.

За четыре года учебы я ни с кем так и не начал встречаться из университета. Как-то обидно даже. Спустя десять лет думаю еще раз поступить на какую-нибудь специальность. Видимо, подсознательно пытаюсь наверстать упущенное. Заодно, наконец, выучусь на нормальную профессию.

Первые два курса я учился плохо. В основном пропадал в университетском кафе. Ел булочки, пил кофе. Пытался произвести впечатление на студенток грузным молчаливым взглядом. Студенток интересовали книги. Сейчас все кардинально поменялось. Я заинтересовался книгами, а студентки непонятных вузов мной. Как и прежде молодые девушки не особо интересуются искусством, зато людьми искусства порой чересчур.

Вообще, молодежь в начале нулевых мало чем интересовалась. Все-таки был рубеж тысячелетий. Появился первый интернет. Плохой, но какой есть. Ютуба не было, была Википедия. Форумы, чаты, аська… Университетская библиотека давала каждому студенту один час в день порыться в интернете. Мне этого было много. Фантазии не было. В основном я искал в интернете работу, потому что денег как всегда не хватало. Параллельно еще искал работу отцу. Ничего не найдя, переключался на поиск издательства, которое могло издать пару моих рассказов. Остальное время просиживал играя в косынку.

Как-то один знакомый сказал:

– Литература умерла. Чего ты возишься?

Причём дело было на филфаке, что нисколько не удивляет. С одной стороны он прав. А с другой, – я все таки попытаюсь ещё. Попытаюсь писать в обход визуальных вещей, захлестнувших мир. Попытаюсь, чтобы неуловимую мысль не смогла передать фотография и современное искусство. Чтобы кино она была не под силу. Литература, в конце концов, это одичалое философствование. Единственное, что будет всегда выше литературы и прочих искусств – музыка. Ей не требуются очевидные средства. Ей вообще мало что нужно, кроме глубокой, неистощимой души.

Понадобилось десять лет, чтобы понять, что это не призвание. Скорее необходимость. Газовый баллон с воздухом, без которого задохнешься, уйдешь на дно бессмысленной повседневности. Способ оправдать весь возможный потенциал жизни.

Как то сижу на лавочке. Напротив меня две женщины. Выпивают. Подслушиваю разговор. Оказывается – филологи. Две высушенные временем, перекрученные бечевки. Сколько вас несчастных? Бездетных и незамужних? Некрасивых и начитанных?

Одна прячет шкалик водки в сумочку и говорит:

– Лена, я ведь действительно знаю, почему Булгаков назвал роман «Мастер и Маргарита». У него были договорённости со Сталиным. Нужно было популяризовать профессию мастера станка, вдохновить пролетариат образом модной специальности…

Очень часто я испытываю дискомфорт к людям не авторитетных профессий. Например, не могу стоять рядом с дворником, курить и пить кофе. В такие моменты кажется, что я выразитель несправедливости. Человек работает, а я прохлаждаюсь. Если у бомжа пять рублей, а у меня десять, (хотя очень часто было как раз наоборот) мне неловко. Появляется ощущение, что я не достоин этих денег. Чувство должной солидарности по отношению к несчастным у меня на первом месте. Считаю, мы должны держаться вместе. Хоть нас и бесконечно много.

Если честно, то филфак и литература в моем случае были связаны не тесно. Скорее всего, это просто надежды. Вот-вот… Вот уже сейчас… Еще чуть-чуть и выйдет книга. Кто-то издаст. Кто-то поверит. Но верили в основном в деньги. Как и сейчас. Как, впрочем, и всегда. А обижаться на безденежье, это все равно, что обижаться на собственную лень.

Университет я все-таки закончил. Правда, спустя два года вернулся туда снова. Чтобы забрать диплом… Выпускной по традиции проспал. Тем более, за два дня до праздника, нам сказали, что мантий на всех не хватает. Выдадут их только тем, у кого не было троек за последний год. Помню, я не особо расстроился.

Глава третья

По окончанию универа я не знал куда податься. Целыми днями валялся на диване, слушал психоделический рок, писал книги и занимал деньги у родителей. Короче, вел богемный образ жизни. Как-то в один из таких дней раздался телефонный звонок. Стягиваю одеяло с лица.

– Ты что, спишь до сих пор? Час дня… – отец был в недоумении.

– Ни в коем случае.

– Я нашел тебе работу.

– У меня сейчас нет времени…

– Денис…

На том конце провода послышалось сопение.

– Ладно.

На собеседование я добирался два часа. Контора находилась за аэропортом. За железными воротами были два гаража. На одном из них висела табличка:

«Завод резиновых изделий ФАЛЕС»

С чувством юмора, думаю, здесь все нормально.

Встречать меня вышел сам директор завода. Было видно, что мои длинные волосы и рваные джинсы его немного смущают.

– Пойдем, вкратце расскажу суть…

Мы зашли в цех. Парочка лысых и чумазых парней устало посмотрели на меня. Пахло паленой резиной – запах детства. Вспомнил как с пацанами кидали автопокрышки в ноябрьские костры.

– Значит, смотри… Вот это двухтонный пресс. Когда он поднимается на несколько минут, нужно успеть выложить формы. Используем мы старые велосипедные камеры. Выкладываешь, пресс опускается, потом поднимается и собираешь их как горячие пирожки. И все заново. Вроде ничего сложного… Платим двести.

Я постарался сделать заинтересованный взгляд и задать ради приличия пару уточняющих вопросов.

– То есть… Это резина?

– Да.

– А что, если не успеть выложить?..

Директор завода дал знак, что, мол, выйдем на улицу, плохо слышно. Выходим. И тут он с какой-то отцовской добротой, с глазами, переполненными непонятно откуда взявшегося добросердечия, говорит мне:

– Слушай, а ты же вроде из искусства?

– Ну, не прям чтоб из…

– Отец говорил, что пишешь что-то. Поэму?

– Типа того…

– Пойми правильно, я не то чтоб против… Просто интересно, на кой хуй тебе сдалась эта работа? Я ни в коем случае…

И тут я понял в чем дело. Директору завода «Фалес» вовсе не были противны мои длинные волосы, мой внешний неряшливый вид. Возможно, он даже всему этому симпатизировал. Может, даже завидовал в силу романтики, которая обошла его стороной. А еще, он буквально спас меня. Бросил спасительный круг в виде прозрения, открывшихся глаз. Ну какой из меня изготовитель резиновых изделий? Я шнурки завязываю так, что потом несколько дней развязать не могу. Я как-то даже нечаянно сломал светофор… Теперь есть опасность, что «Фалес» лишиться двухтонного пресса.