Место под солнцем

К счастью, есть дела, которые одной лишь пальбой не решишь. Иначе такие вот беспредельщики, как этот Голубь, давно перебили бы честную братву. Дурное дело нехитрое.

— Что хочешь за Князя? — спросил Голубь, не поднимая глаз.

— Ничего, — Лунек улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку стула, — пусть у меня пока отдохнет.

Не сказав больше ни слова, Голубь встал, кликнул своих телохранителей и направился к выходу. Громилы выскочили из бильярдной и двинулись за ним.

Во время разговора к еде никто из собеседников не притронулся, оба только курили. У Голубя, как у многих наркоманов, были проблемы с аппетитом. И Валера не стал при нем есть. Как-то не хотелось обедать за одним столом с Голубем.

— А все-таки кто же Глеба-то замочил? — задумчиво произнес Лунек и принялся за холодные закуски.

Валера Лунек покушать любил. Он позвал своих ребят из бильярдной, и все трое долго, с удовольствием обедали. Кухня в ресторане «Креветкин и К°» была отменной. Особенно славились балтийские угри, запеченные в луковом соусе. Лунек предпочитал запивать эту вкусную рыбку не пивом, а легким сухим вином. Угорь слишком хорош, чтобы глушить его грубой пивной горечью. К тому же от пива Лунька сразу клонило в сон, голова дурела. А сейчас надо было хорошо подумать.

Можно ли считать проблему с Голубем решенной? Разумеется, нет. Это пока только первый ход. Луньку удалось вывести чужую пешку, глупого Князя, в свои ферзи. В шахматах так не бывает. А в жизни? В жизни может случится что угодно. Это только кажется, будто существуют какие-то законы, правила, логика. Ничего нет. Хаос, а проще говоря — бардак.

Ну спрашивается, кому понадобился Калашников? Казино «Звездный дождь» — всего лишь малая часть крепкой империи Валеры Лунька. Но в империи должен быть порядок. Оглянуться не успеешь — растащат по кусочкам, сожрут за милую душу свои же.

— Свои… — задумчиво проговорил Лунек вслух, вытянул несколько разноцветных пластмассовых зубочисток, аккуратным рядком разложил на скатерти.

— Ты чего? — спросил с набитым ртом один из охранников.

— Свои, суки… — повторил Лунек.

Охранник, продолжая жевать, наблюдал, как его хозяин перекладывает зубочистки в разном порядке. Охранник не знал, что красненькая, с обломанным кончиком, обозначала убитого Глеба Калашникова, синяя, бракованная, толстая и тупая, — управляющего Гришечкина, желтая — башкирского нефтяного магната Аяза Мирзоевича Мирзоева, зеленая — советника президента Егора Николаевича Баринова… Палочек-зубочисток было семь, все разного цвета. Валера Лунек вертел их, перекладывал так и сяк. Лицо его было при этом серьезным, сосредоточенным, и охранник, не успев прожевать, засмеялся с набитым ртом:

— Ну ты даешь, Лунек, прям как маленький пацан, в натуре!

— Заткнись! — тихо рявкнул Валера, не поднимая глаз.

Охранник не только заткнулся, но даже поперхнулся. Второй, молча куривший рядом, стал колотить его по спине пудовой ладонью.

— Баринов и Толстый, — пробормотал Валера — Толстый и Баринов.

Две палочки, зеленую и синюю, он положил в карман, а остальные поломал и бросил в пепельницу.

— Кофе подавать? — спросил официант.

— Подавай, — рассеянно кивнул Валера. «С Толстым все ясно, — думал он, постукивая тупыми короткими пальцами по скатерти, — мог хапнуть слишком много. Глеб поймал за руку, пригрозил, поставил на место. Он умел это делать очень убедительно, так, что человек чувствовал себя совершенным дерьмом. Мог Гришечкин заказать Глеба? Очень даже мог…»

Лунек был тонким психологом. Он знал, у тихони управляющего нежная душа и болезненное самолюбие. Глебу всегда нравилось подкалывать чувствительного толстяка. У Гришечкина сдали нервы. Достал его Глеб. А если Калашников его еще и на воровстве поймал, и по стенке размазал… Толстый после убийства сам не свой, потеет, бледнеет, руки трясутся. Ведь не с горя же, не от страданий по любимому хозяину… Всем известно, хозяина своего Феликс Гришечкин тихо и преданно ненавидел. Мог заказать сгоряча?

— Очень даже мог… — задумчиво произнес Валера вслух, отхлебнул свой любимый кофе «эспрессо» без сахара и закурил.

С Гришечкиным разобраться будет несложно. Если его прижать как следует, он станет колоться. Такие нервные колются легко и быстро. Да и связи его известны, киллера, которого мог нанять Гришечкин, не так сложно вычислить. Толстый не тот человек, который будет подчищать концы, убирать исполнителя. Он, сделав решительный ход, возможно единственный в своей жизни, истечет соплями и слезами, свихнется от сомнений и паники… В общем, если это работа Толстого, волноваться не стоит. Он весь как на ладошке, никуда не денется. В любой момент можно прихлопнуть.

А вот если Глеба заказал Егор Баринов, тогда совсем другой получается расклад. Тогда хреново, очень даже хреново… Советник президента Егор Николаевич Баринов был одним из самых дорогих приобретений вора в законе Валеры Лунькова. В наше время каждый уважающий себя вор просто обязан купить себе политика, а лучше нескольких. И здесь не стоит мелочиться. Скупой, как известно, платит дважды, причем второй раз иногда приходится платить своей свободой и жизнью.

Валера не поскупился. Конечно, Баринов был не единственным луньковским политиком, но самым влиятельным и серьезным. А в последнее время Егор Николаевич стал совсем уж серьезным, почувствовал себя крутым, гонор появился, этакая снисходительность в голосе.

Валера сначала только усмехался про себя: «Эй, ты, охолонись! Кто за кого платит? Кто здесь хозяин? Ну-ка, к ноге! Сидеть! Знай свое место».

Потом он стал произносить это вслух, немного мягче, но смысл был тот же. Однако Баринов не понимал, наглел, иногда даже хамил. Валера заводился медленно. Он мог долго терпеть. Со стороны казалось, что он такой добродушный, терпеливый. На самом деле он в отличие от многих своих коллег по нелегкому воровскому ремеслу предпочитал сначала подумать, понаблюдать, понять, почему человек нехорошо поступает, а потом уж наказывать. Оторванную голову на место не приставишь. Это только на далеком острове Джамайка черные шаманы оживляют мертвецов. И то неизвестно, может, просто фокусы показывают, как в цирке… Амбиции Баринова сами по себе Валеру не трогали. Баринов был из комсомольских шавок, начинал чуть ли не инструктором горкома, а стало быть, с молодости слушался чьих-то строгих команд: «Сидеть! Лежать! Голос!» Ну пусть себе тешится на старости лет, пусть играет в «крутого», лишь бы делу это не вредило. Но мудрый вор Валера в последнее время стал опасаться, не стоит ли за наглостью карманного политика нечто более серьезное и весомое.

Например, страх. Панический, потный ужас. Одни со страху умнеют, другие тупеют. Есть такие, которые начинают ползать на коленках и могут даже в штаны наложить. Но некоторые, наоборот, начинают хамить, задираться — отчаянно и бездумно, не рассчитав толком своих жалких сил.

Если Баринов наглеет от страха, значит, кто-то хорошо его напугал. Уж не Глеб ли Калашников?

Глава 10

— Надо выбрать хороший портрет. Самый лучший, — сказал по телефону Константин Иванович, — знаешь, я смотрел альбомы, у меня, оказывается, только детские фотографии. Все кончается восемнадцатью годами. Ты попробуй подобрать что-нибудь.

— Хорошо, я посмотрю, — ответила Катя, — вы хотите, чтобы на памятнике была фотография?

— Да, на фарфоре. И еще я хочу повесить дома большой портрет в рамке. Знаешь, оказывается, у меня сохранились мосфильмовские фотопробы. Там ему двенадцать. Помнишь фильм «Каникулы у моря»? Он сыграл главную роль. Надо взять пленку в архиве, перегнать на кассету. — Константин Иванович тяжело вздохнул. — Что-то я еще хотел сказать тебе, деточка… Ах, да, нам с тобой придется решать серьезные деловые вопросы. Ты только пойми меня правильно, детей у вас с Глебом нет, ты молодая красивая женщина, довольно скоро ты захочешь как-то устроить свою личную жизнь. И рядом с тобой окажется совершенно чужой человек, который… — Я поняла, Константин Иванович, — перебила Катя, — но давайте поговорим об этом чуть позже, хотя бы после похорон. Не по телефону и не в начале второго ночи.