Металлист. Назад в СССР

— Коз-зёл… — процедил он.

Захотелось разбить его башку об раковину, вколотить её в коричневый кафель, чтобы юшка во все стороны брызнула. Но я сдержался.

— Если и сейчас не понял, могу объяснить подробно, — сказал я. — Забудь нахрен всё, что было до этого. В школе, на улице. Я тебе не Таранька. Не тот чмошник, которого ты на деньги ставил. Считай, другой человек теперь с тобой говорит. Уяснил?

— Пошёл ты… — прошипел Гришаня.

— Значит, не уяснил, — вздохнул я.

Пришлось аргументировать свои слова ещё парой ударов в голову, и если первый Гришаня ожидаемо пропустил, то от второго попытался уклониться, оторвался от раковины и попробовал сам достать меня размашистым ударом, но я юркнул в сторону и впечатал колено ему в открытый живот так, что он согнулся пополам и снова упал. Опасный удар, так можно и селезёнку прибить, но сейчас вроде обошлось.

— Понял? — в последний раз поинтересовался я.

— Понял… — выдохнул он.

Я помыл руки и вышел из туалета. На танцполе как раз затихла очередная песня, и Дима Жаринов объявил в микрофон белый танец. Дамы приглашают кавалеров. Заиграли, кажется, что-то из раннихScorpions, и я принялся отыскивать Варю взглядом.

— Потанцуем? — она нашла меня первой.

— С удовольствием, но не сейчас, — пробормотал я, мягко взяв её под руку. — Мы уходим, срочно.

Она нахмурилась, надула губы.

— Песня только началась, — сказала она. — Что-то случилось?

— Варь, потом всё, — пробормотал я. — Уходим.

Оставаться было опасно. Гришаня тут с компанией своих друзей-гопников, и они наверняка захотят с меня спросить за столь неподобающее поведение. А в уличной драке самый полезный спорт — это лёгкая атлетика, и против толпы птушников я выходить не буду. Я хоть и отбитый, но не настолько.

Ладно хоть Варя не стала спорить. Мы быстрым шагом покинули зал, прошли по коридору. Приходилось держать её за руку, чтобы не отставала. В фойе краем глаза заметил Гришаню, который стоял с компашкой друзей, что-то им втирая, но нам, вроде как, удалось проскользнуть на улицу незамеченными.

На крыльце по-прежнему несли дежурство доблестные милиционеры в синей форме. Мы быстренько сбежали по ступенькам вниз и быстрым шагом пошли в сторону дома.

— Может, объяснишь уже, что случилось? — потребовала Варя, когда ДК скрылся из виду.

Вырвала руку, резко остановилась.

— Птушники, — кратко и ёмко объяснил я.

— А-а… — протянула она. — Понятно.

Почти стемнело, начало быстро холодать. Я скинул пиджак, набросил Варе на плечи.

— Замёрзнешь, — сказал я.

В середине сентября её летнее платьице можно было носить только в помещении, да и то не во всяком, и она, благодарно кивнув, закуталась в пиджачок. Я остался в одной рубашке, зябко поёжился.

— Идём, — сказал я.

Два раза объяснять и уговаривать не пришлось. Варя тоже девочка неглупая, понимала, что к чему.

На всякий случай пошли не прямой дорогой через КПД, а немного в обход. С Гришани станется начать облаву, в конце концов, накинуться толпой на одного меня он точно будет не прочь. Как это, судя по всему, уже бывало.

— Ты там подрался, что ли? — спросила Варя, снова хватая меня за руку. — У тебя казынки красные.

— С Гришаней… Пообщался малость, — сказал я. — Случайно вышло.

— Саша! Разве так можно? — протянула она.

— Какие же танцы без драки, — хмыкнул я.

Мы быстро шагали в жёлтом свете фонарей. Холодный ветер шевелил облетающую листву, полная луна глядела сверху бледным жёлтым глазом. Субботний вечер сперва обещал быть интересным и весёлым, а получилась какая-то сумбурная ерунда. Совсем не таким я видел его окончание.

Дошли до края частного сектора, до улицы Блюхера, моей родной.

— Проводишь меня? — смущённо спросила Варя.

Ей надо было пройти ещё немного дальше.

— Конечно, — сказал я.

Я не мог позволить, чтобы она шла по тёмным улицам в одиночестве. И пусть разгул преступности тут начнётся лет этак через десять, я всё равно по привычке предпочитал проводить девушку до дома. Даже если не по пути.

— А ты конкурса не боишься? — спросила Варя. — Я вот побаиваюсь.

— А чего бояться? — не понял я.

— Ну там… Другие ансамбли, жюри… Оценивать строже будут, — сказала она.

— Бояться вообще не надо, — сказал я.

— Можно подумать, ты перед сценой не нервничаешь! — фыркнула Варя. — Портвейн-то заранее купил!

— Это другое, — сказал я. — Это не страх.

— А что? — хмыкнула она.

— Просто… Волнение… Предвкушение. Я люблю сцену, — сказал я.

— Можно подумать, ты её за одно выступление полюбить успел, — хмыкнула она.

Опять ляпнул немного лишнего. Не подумал, забылся.

— Может и успел, — сказал я.

— А мне всякий раз страшно… Хоть и на конкурсах выступала, и на концертах, — призналась Варя.

— А потом выходишь и всё тут же проходит? — спросил я.

— Да, — улыбнулась она.

— Ну вот, главное заставить себя выйти, — посмеялся я.

Мы вновь не заметили, как очутились возле её дома. В окне горел приглушённый свет.

— Как мы быстро дошли, — произнёс я.

— Ты замёрз, наверное? — спросила Варя. — Зайдёшь? Чаем отогреешься.

Предложение более чем заманчивое. На улице уже дышалось, а я так и шёл в одной рубашке.

— Не откажусь, — сказал я.

Тем более, возвращаться домой мне не хотелось. Лучше я ещё немного побуду в компании нашей прекрасной клавишницы. Пусть даже в присутствии её бабушки.

Она открыла калитку, я вошёл следом за ней в ограду, поднялся на крылечко, зашёл вслед за ней в тёмные сени. Варя распахнула дверь в хату и крикнула:

— Бабуль! Мы с Сашей, чаю попьём! Недолго!

Елизавета Константиновна вышла нас встретить, оглядела нас критическим взором.

— Варвара! Вот говорила же тебе, кофту надень! — укоризненно произнесла бабушка, глядя на продрогшего меня.

— Здрасьте, Елизавета Константиновна, — сказал я.

Она благосклонно кивнула, поставила чайник на плиту.

— Ишь, кавалер… — тихо пробормотала она, уходя в комнату и оставляя нас с Варей наедине.

Я прильнул к печке, отогревая замёрзшие ладони. Варя принялась выставлять на стол всё необходимое, заварник, сахарницу, плошку с конфетами. Я глянул на часы, висевшие над столом. Половина девятого. Надо же, есть шанс даже успеть домой без скандала.