Метаморфозы (сборник)
Шрифт:
Мой затылок пульсировал болью. Она спрутом расползалась по всему телу, парализуя не только конечности, но и разум. Если я и дальше буду упиваться своей беспомощностью, рискую совсем зачахнуть. Не для того я пришёл к Марату, чтобы похоронить в его гадючнике последнюю надежду на возрождение из пепла.
Рывком я поднялся с облезлого дивана. От чрезмерной резкости моё сознание на секунду раздвоилось. Я чуть не упал на пол, покрытый грязным линолеумом, но всё же удержался на ногах. Немного очухавшись, я направился к выходу из комнаты. За закрытыми дверями звучала приятная восточная музыка. Там клиенты
Как в первый раз. Окунувшись с головой в пахнущую свежестью избитую обыденность.
Сначала музыка залилась нежным маслом в мой мозг через уши, отчего он быстро размяк и стал податливым. А потом я буквально ослеп от тысяч лучиков, пронзивших мои глаза, – свет большой лампы, грушей свисавшей с потолка, отразился от множества зеркальных кусочков, которыми были облеплены стены. Хоть я и ожидал такого эффекта, но всё же прогнулся под его оглушительной внезапностью, прикрыв лицо ладонью.
Музыка сразу умерла, будто испугавшись моего появления.
И я услышал голос Марата, наполненный неподдельным восторгом:
– Господа, внимание! Вот и явился тот, без кого наше братство похоже на сборище наркоманов и алкоголиков! С ним же мы, не побоюсь этого слова, команда! Потому что он – стержень! Артик, великий и ужасный!
Аплодисментов однако не последовало.
– Не неси херню, – ответил я устало и убрал ладонь от лица.
– Почему сразу херню? – возмутился Марат. – Просто толпа начала засыпать. Нужно было её взбодрить.
Я осмотрелся. В самом дальнем от меня углу сбилась в кучу незнакомая мне троица: две патлатые девки и тощий паренёк в косухе. Они были в полной отключке. Рядом с ними на полу валялись пустые шприцы. Сморщившись в отвращении, я глянул на Марата. Тот лишь пожал плечами: ничего не знаю, просто нарки левые. Такие никак не вписывались в концепцию заведения, но Марат в погоне за прибылью не брезговал всякой сволочью. Недалеко то них восседал в мягком кресле старый мой знакомый дядя Ваня. Он курил кальян. Когда мы встретились взглядами, он махнул мне рукой в знак приветствия. Я ответил тем же. А на диванчике спала в открытой и расслабленной позе Вика, зрелая, но ещё не потерявшая аппетитности кокаинистка. Пусть поспит немного.
Будто по мановению волшебной палочки снова включилась арабская музыка. Моя неловкость быстро растворилась в её мелодии. Сразу всё вернулось на круги своя. Марат исчез, но вскоре вновь появился с бутылкой водки и двумя стаканами. Мы уселись за маленький столик, который будто ждал нас, никем не занятый. Марат разлил водку по стаканам. Выпили. Спиртное обожгло глотку и желудок. Повторили. И я достаточно разомлел для начала разговора.
Хлопнув пустым стаканом по крышке стола, Марат заявил:
– Ну, Артик, что за сопли? Ты прям раскис от них. Таким ты не был никогда! Посмотри мне в глаза, камрад, улыбнись!
– Эх, Марат… – вздохнул я как-то уж чересчур обречённо. – Что б ты сделал, если бы вляпался в то, во что никогда не верил?
– Никогда не верил, говоришь? – усмехнулся Марат. – Ты замутил, конечно, дружище… Принял бы новую действительность всей широтой души! Потому что старую уже
не вернуть, хоть ты тресни! Она исчезла в прошлом, нет её!Я тоже опустил стакан на стол. Марат принял это за знак и наполнил оба водкой. Но пить мы сразу не стали, боясь разорвать алкоголем нить разговора.
– Это-то ясно, что нужно наслаждаться текущим моментом, но… – сказал я. – Я боюсь, понимаешь? Мне страшно до усрачки.
– Бояться не надо, Артик. Нужно идти по жизни без страха.
– А если я умру?
Марат, которому наскучили пессимистические нотки в моём голосе воскликнул:
– Все мы умрём рано или поздно! Ты вот что, живи, будто ничего не изменилось, понял? Так легче вынести перемены. А трудно будет, приходи! Нажрёмся как свиньи, а? Возьмём от жизни всё и не будем думать о вонючем дерьме. Давай накатим по полной! Зальём душевные раны огненной водой, чтобы в ней сгорела вся боль!
Накатили. Водка ударила по мозгам.
Меня понесло:
– Ты меня успокаиваешь, говоришь правильные слова… А они тоже гладят по шёрстке. Это в их стиле: нормалёк, дружище, всё хорошо, ты только не останавливайся, шагай, пока не попадёшь в нашу сеть и не запутаешься в ней. Ты, случайно, не из них, а? Признайся, я не обижусь, потому что уже подписался. Поздно включать заднюю…
Краешком ещё не затуманенного сознания я понимал, что начал говорить лишнее – озвучивать мысли, которые должны вечно томиться в темнице моего разума.
Мгновенно понявший это Марат постарался сбить мой порыв:
– Извини, Артик, я тебя не понимаю, ни одного слова! Ты меня конкретно пригрузил. Поверь, я действительно хочу тебе помочь, но влазить в слишком глубокие дебри нет никакого желания. Так меньше шансов оказаться однажды в придорожной канаве с простреленной башкой.
У него получилось. Я успокоился.
– Тут ты прав, Марат, на все сто… Забудем. Давай веселиться.
Мы рассмеялись, вмиг забыв о моей так и не начавшейся депрессии.
– Пни Викусю в жирный бок! А то развалилась тут, курва, место только занимает.
– Где ты нашёл у неё жир? Это – тело!
Дядя Ваня, пыхнув кальяном, оторвался от кресла и направился к выходу.
– Пойду я, – пробурчал он, – а то начнёте щас бухать. Куда мне за вами угнаться?
– Ты ж ещё не глубокий старик, дядь Вань! – игриво возмутился я. – Давай с нами! Когда последний раз заливался до отключки, а?
– Тьфу на вас! – бросил он и покинул зеркальную комнату.
Мы снова заржали и разбудили тем Вику. Она уселась на диване, не понимая, казалось, ничего. Протёрла руками заспанные глаза, поправила сбившуюся в неопрятную кучу причёску. Сладко зевнув, уставилась на нас.
Я открыл было рот, чтобы отпустить сальную шуточку, но не смог издать ни звука.
Кожа на левой части её лица сморщилась и превратилась в старушечью. При том, что другая половина осталась молодой и цветущей. Даже волосы постаревшей части головы поседели и стали похожи на безжизненную паклю. Вика явно не обратила внимания на происшедшую с ней метаморфозу, не заметил её и Марат. Один-одинёшенек я оказался наедине с собственной галлюцинацией, да, да с ней, с видением, вновь посетившим меня так неожиданно и всё-таки ожидаемо.