Метаморфозы Уклейкина или быть Добру!..

– Я тебе покажу, бандит, "полоумная"! Ты у меня, гнида, кровью харкать будешь, я партизанкой эшелоны под откос с фрицами пускала, а уж вас, христопродавцев, как клопов, самолично раздавлю!
– всерьёз завелась баба Зина в ответ на оскорбление.

'Так их, Зинаида!', 'Молоток, Ильинчна!', 'Кремень, а не бабка!..', - одобрительным гулом пронеслось невидимое напряжение в перегретый эфир. И жильцы, сплотившись плотным поукольцом, социализировано сделали шаг к непрошеным хамам.

– Ну, я ж говорил, капитан, что по ней дурдом плачет...
– ещё менее уверено ответил 'Сытый', которого до глубины души поразило неожиданно-слетевшее с уст внешне безобидной бабуси крайне грозное и, что более всего странно, - весьма убедительное: 'кровью харкать будешь'.

– Ты бы, болезный, бабушку-то нашу не обижал... не надо, - холодно заметил ему, наконец пришвартовавшийся к колыхающейся толпе Жора Коловратов, медленно затушив папиросу о свою безразмерную мозолистую ладонь, вызвав у окружающих чарующую смесь ужаса и восторга.

– Стоп, стоп, стоп!
– тут же смекнул участковый, почувствовав несорванными погонами, что дело начинает принимать неуправляемый оборот.
– А ну-ка, ребята, покажите-ка всё-таки документы... от греха.

'Вот это правильно!', 'Давно бы так!', 'Ещё бы в кутузку их!..' - прокатилась над эпицентром разворачивающихся событий, в целом одобряющая действия участкового, народная волна эмоций.

– Да, не вопрос, командир, - и оба быковатых типа самодовольно протянули ему красные, украшенные позолоченной вязью, внушительные корочки.

– Так-с... Караваев и Шаров - помощники независимого депутата московской городской думы Лопатина Петра Петровича...
– зачитал вслух капитан Потапчук содержимое корочек.

– Ну, теперь понятно, откуда руки к нашему дому растут, - быстрее всех сообразил Уклейкин, - продали нас с потрохами олигарху!
– вспомнив, как Сатановский характеризовал недавно данного 'слугу народа' на одной из редакторских летучек, как очень влиятельного в строительстве бизнесмена.

'Вот ведь, ироды: совсем страх потеряли!', 'Пропал дом!', 'Как холопов, суки, нас торгуют!..' - вновь начали угрожающе разрываться осколочными фугасами гневные чувства жильцов.

Пока разгневанные люди обильно, ёмко крестили, на чём свет стоит продажную власть и воров, участковый, подойдя вплотную к помощникам депутата, вернул им документы и что-то шепнул 'Сытому', который оказался Караваевым и старшим Шаровым ('Круглым'). После чего сомнительная по виду парочка, сбросив, словно улики, на скамейки рекламные буклеты, быстро ретировались восвояси, сдавленно изрыгая из себя нецензурные выражения в связи с не выполненным до конца заданием высокопоставленного шефа и, более чем, прекрасно понимая, какого свойства из этого залёта их ждёт завтра 'гешефт'.

– Так, граждане!..
– продолжал, как мог, понижать напряжение капитан, убедившись, что помощники депутата Лопатина поспешно скрылись в арке, - конфликт улажен и прошу, незамедлительно разойтись по домам.

– Э... товарищи, порошу не расходиться!
– на правах члена штаба в пику Потапчуку, начал в свою очередь удерживать соседей Уклейкин.
– Напоминаю, что примерно минут через десять у нас состоится запланированное штабом общее собрание.

– Не понял?!
– искренне удивился капитан тому крайне возмутительному для него факту, что какой-то наглец посмел ему перечить и, обернувшись, узнал Володю:

– А... журналистишка, кажется?!..
– сержанты напряглись, сплюнув семечки, почувствовав в голосе начальника знакомые нотки раздражения, - опять воду на моём участке мутишь?!

Уклейкина словно бы торкнуло от вновь, как и накануне, презрительно брошенного в его сторону, словно дуэльную перчатку в лицо: 'журналистишка'; и он опять начал согласно известной черте характера уверенно закипать, тут же вспомнив и о данной самому себе и всем клятве доказать, что он 'не кишка тонка':

– У нас народный сход начинается, и вы, как представитель исполнительной власти, не смеете мешать реализовывать нам конституционное право на свободное собрание.

'Вот-вот!', 'Правильно, Володька!
– жги их, чертей', 'Совсем оборзели, оборотни в погонах!' - пронеслась очередная канонада народного возмущения, взрывная волна от которой, на сей раз прошлась по призванной их защищать, милиции.

– Э!.. потише там: я за оскорбление и привлечь могу, - бросил, словно парализующую успокоительным газом гранату, грозное предупреждение в возбуждённую толпу жильцов участковый.
– А тебя, правозащитник липовый, - он снова нарочито подчёркнул последние два слова в ярко отрицательном смысле, - за организацию незаконного митинга в Москве могу эдак годика на три привлечь...
– будешь в Кандалакше пенькам на зорьке зачитывать их права!

Потапчук уже победоносно предвкушал усмирительный эффект от обкатанного веками на населении метода вербального устрашения оного. Но вдруг, подобно известной всему миру советской ракетно-зенитной установки 'ГРАД' сверхточно и уничижительно в ответ ему прилетела, тирада которую он совершенно не ожидал услышать ни во сне, ни наяву, ни тем более публично:

– Вы, капитан, в своём уме?! Вам же русским языком сказали: не препятствуйте свободному волеизъявлению граждан... или звёздочки на погонах жмут?!
– совершенно невероятные по своей наглости слова услыхал в свой адрес, на глазах краснеющий участковый, из прекрасных уст Воскресенской, которая для пущей солидарности специально взяла Володю за руку.

Никогда ещё за все двадцать лет, в целом безупречной службы Семён Михайлович Потапчук, не был так прилюдно, как сопливый мальчишка, отчитан; даже из лужёных глоток вечно недовольного начальства его барабанные перепонки не огорчали подобные обидные эпитеты, а потому, растерявшись, он не нашёлся возразить что-либо адекватное унизительному моменту, кроме как личностное:

– А ты кто такая?..

– Во-первых: не 'ты', а 'вы', - извольте соответствовать пока ещё офицерскому мундиру. Во-вторых: я, гражданка Российской Федерации, общественный деятель и так же, как и Владимир, журналист... или вам, пока ещё капитан, этого недостаточно для осознания должностного соответствия происходящего текущему законодательству... или мне ещё добавить?..

Эти слова, произнесённые хрупкой никому неизвестной девушкой, произвели на всех неизгладимый эффект и подобно грому накалили атмосферу до предела, которая по всем законам физики обязана была неминуемо разрядится репрессивной молнией со стороны окончательно покрасневшего участкового. Все действующие лица, как в театре, затаились в предвкушении неминуемой драматической развязки, но... в этот раз - сама Природа сделала исключение, ибо, не смотря, на нанесённую публичную обиду, Потапчук был опытным участковым и вполне разумным человеком. Он понимал, что два журналиста на один конфликт было уже перебором, и ненужная огласка действительно могла угрожать его карьере, тем паче, что симпатии агрессивных жильцов были явно на противоположной стороне: и он, благоразумно отступил, сбавив обороты, пытаясь неуклюжей шуткой всё-таки разрядить обстановку так и не выйдя из состояния некоего замешательства:

– Прокурор нам всем добавит... если что. Поступил сигнал - мы отреагировали: так что, граждане, - всё по закону.

– Ладно, Михалыч, не серчай: ты к нам - по-человечески, и мы к тебе по-людски...
– примирительно икнул Егорыч, предварительно, на всякий случай, отставив опорожненную бутыль портвейна за скамейку.

– Да что я...
– пожал капитан в знак примирения по-простецки погонами и сочувственно повёл густыми бровями.
– Работа, братцы, такая...
– оправдывался он, заметно стушевавшись перед возбуждённым и не довольным народом, хотя, сердцем всегда был с ним, ибо, и сам, будучи коренным москвичом, жил в схожем соседнем доме, судьба которого висела на волоске расселения уже с четверть века. И, исходя из складывающейся обстановки, высоко вероятно, что и ему грозила незавидная судьба вынужденно осваивать новое место для проживания где-нибудь за МКАДОМ.
– Что ж я не понимаю как обидно, когда нас, местных из центра к чёрту на рога высылают...