Метель
Шрифт:
– Выходит, я зря старался?
– Я вам… тебе заплачу! Скажи: сколько?
– Так сразу и сказать?
– Я… готова откупиться. Раз по-другому нельзя… Лучше деньгами… – она покраснела.
– Дура ты… – он вздохнул. – Я ж хотел по-хорошему. Выходит, не нравлюсь?
– Нет.
– Что ж… Я ж не зверь. И не насильник. Думал, тебе сейчас мужик нужен. Тяжело одной-то.
– Я справлюсь.
– Дура ты, – повторил он. – Оно понятно: девятнадцать лет… И сколько он тебе дает?
– То есть?
– Что предлагает за то, чтобы ты забрала заявление?
– Двухкомнатную квартиру и деньги. Пятьсот
– Неплохо, совсем неплохо.
– А сколько… сколько я тебе должна? – она побагровела.
– Да иди ты со своими деньгами…
– Но… как же так?
– А так. Не надо мне ничего. Заявление я порву.
– Но я так не могу! Ведь получается, что он прав!
– Кто он?
– Да Володя! Получается, что я хорошо устроилась, использовала его, тебя! Один деньги выжимает, другой платит…
– А тебе как хочется? Получить бабки, и чтобы все взахлеб тебя хвалили? Хочешь отблагодарить – так отблагодари! А не хочешь…
– Да не могу я! Деньги могу, а все остальное… – она запнулась.
Он вздохнул:
– И откуда ты такая взялась? Ладно, проехали. Ты зла-то на меня не держи.
– Все в порядке. А… – она посмотрела на обручальное кольцо на его пальце, – где твоя жена?
– Ах, это…
Он тоже посмотрел на кольцо, и усмехнулся:
– Да разбежались мы. Профессия у меня такая. Сложная. Не хочу, говорит, жить с ментом. Я спрашиваю: «А с кем хочешь? С бандитом?». Нет, говорит, с бизнесменом. Ушла. К бизнесмену, должно быть. Все вы, бабы, одинаковы. Только я погляжу, что с кем будет лет так через десять… Как жить-то теперь будешь, Марья Гавриловна?
– Рожу ребенка, поступлю в институт. Надя обещала мне помочь.
– Надя – это кто?
– Невеста моего брата.
– Того, которого убили?
– Да.
– Понятно… Ну и кем ты хочешь стать?
– Я хотела на факультет журналистики. Я стихи пишу, – неожиданно призналась она.
– Надо же! И я! – он рассмеялся. – Вот видишь, сколько у нас с тобой общего? Может, передумаешь?
Она покачала головой.
– Я уже понял, – грустно сказал он, – наскоком тебя не возьмешь. Тогда давай дружить, что ли? Ты меня не бойся, я с виду только такой грозный. Понадобится помощь – звони. Цыганка-то деньги вернула?
– Нет еще. Но я об этом и думать забыла.
– Вернет. Я нажму.
– Не надо, Миша.
– Миша. Уже хорошо! Она улыбнулась:
– Глупо как получилось. Влезла со своим дурацким заявлением. Надо было Надю послушать и сразу взять деньги. Она же говорила, что законы у нас не действуют.
– А ты погоди. Я ж говорю: лет через десять все изменится.
– Я столько ждать не могу. Мне через десять лет уже будет тридцать!
– А что, по-твоему, тридцать? Старость что ли?
– Ну, вроде того. Он рассмеялся.
– Выходит, что я уже глубокий старик. Ладно, проехали. Ты есть-пить будешь? Сидишь за пустым столом.
– Я не голодна, честное слово!
– Устала? – он посмотрел на ее бледное, измученное лицо.
– Да, – призналась она.
– Ну, пойдем, я тебя провожу.
Она вспомнил, как скверно начинался этот день. Встреча с цыганкой, машина, которая мчалась прямо на нее, словно выцеливая, потом больница, тяжелый разговор с Володей… И вот все разрешилось. И опер оказался не таким уж плохим человеком.
Он оказался… человеком!Надо позвонить Наде, успокоить ее. Может быть она, Маша Ложкина, сейчас поступает неправильно, беря эти деньги, но у нее просто нет сил, чтобы бороться, чтобы идти до конца. Она хочет родить здорового ребенка, сына, опору и защиту.
Маша была уверена, что у нее родится сын…
В конце сентября она родила девочку. Роды были тяжелыми, у нее внезапно отошли воды, а схваток не было. Надя, которая была рядом, сказала:
– Срочно в больницу!
О том, что могло быть, Маша узнала потом. Ребенок мог задохнуться. Но тогда по лицам врачей ничего невозможно было понять. Ее тут же начали готовить к операции.
– Как кесарево? Почему? – испугалась она.
– Все в порядке. Я рядом, – Надя крепко сжала ее руку.
– Не уходи!
– В операционную меня не пустят.
– Нет! Не уходи!
– Ты все равно тут же уснешь. А когда проснешься, я буду рядом.
Маша даже не успела испугаться. Укол в руку, и тут же провал. Ей снилось сначала что-то холодное, скользкое, а потом напротив, приятное. Словно бы ее вынесло волной на теплый, ласковый берег, и кто-то в белом, чьего лица она не могла разглядеть, как ни пыталась, говорил ей такие важные, такие нужные слова. О том, что надо жить и что все теперь будет хорошо. Просыпаться не хотелось.
Маша открыла глаза, когда зашивали шов на животе, боль была ужасная, и она тут же вновь потеряла сознание.
Второй раз очнулась, когда на каталке везли по коридору. И услышала:
– Девочка у тебя родилась.
– Как девочка? – почти беззвучно зашевелила губами она. – Почему девочка?
Потом… Потом было взволнованное лицо Нади. Капельница. Уколы. Дня два Маша была в горячке, чувствовала себя так плохо, как еще никогда в жизни. На третий день ей стало легче. Маша открыла глаза. У ее постели сидела Надя.
– Девочка… – прошептала Маша. – Как она?
– Два девятьсот, сорок девять сантиментов. Все хорошо.
– Почему ж такая маленькая?
– Ты сама-то большая? – улыбнулась Надя. – Не волнуйся: все будет хорошо. Никакой патологии не выявлено. Как только тебе будет лучше, принесут кормить.
– Мне уже лучше, – заверила Маша.
Она все никак не могла свыкнуться с мыслью, что у нее девочка. «Как девочка? Почему девочка?» Она страстно хотела сына. И последнее УЗИ показало, что вроде бы да, мальчик. Маша не могла отделаться от чувства, что ее обманули. Да и, честно сказать, она надеялась, что рождение сына смягчит Володю. Разумеется, между ними все кончено, но он ведь как-никак отец! Здесь Надя права! Между ним и новорожденной дочерью все только-только начинается!
За те месяцы, что она носила ребенка, столько всего передумано! И не хотела, а простила. И не простила, а… решила дать ему шанс? Маша сама себя не понимала, но видимо, человек так устроен. Ненависть не может жить в его сердце вечно, а живые сильнее мертвых, и гораздо сильнее памяти о них. Каждое событие в жизни, сколько-нибудь значительное, вытесняет предыдущее, боль постепенно уходит. Маша теперь хотела, чтобы у ее ребенка был отец.
Рождение девочки отнимало последнюю надежду. Нет, девочка ему не интересна, совсем не интересна. Маша почувствовала разочарование.