Метель

Невдалеке, метрах в семидесяти-восьмидесяти от них, раздался жалобный вскрик, полный ужаса и боли, после чего восторженный голос Глеба громко известил:

– Какой здоровенный заяц! Обалдеть! Белоснежный, размером, наверное, с приличную собаку…. Первый раз вижу такого!

– Пьер, отдай мне арбалет! – велела Ольга. – Я уже вся горю – от нешуточного охотничьего азарта. Княжеского азарта, ясен пень!

Пожелав от всей души непредсказуемой княгине (с замашками амазонки) удачи, Петька, чтобы не мешать охотникам, свернул на боковую, но тоже достаточно широкую парковую аллею. Шагал себе неторопливо между столетними заснеженными буками и ясенями и усиленно размышлял о сложившейся ситуации: – «А, ведь, наша Ольга-Ванда во многом права! Двадцать первый век, он, действительно, очень грязен, коварен и несовершенен. Сплошные неразрешимые сложности, вечные душевные терзания, сумасшедший информационный поток, гадкие искусы и заманухи…. В результате, то бишь, в сухом остатке, наблюдается следующее: общая неопределённость, бесконечное и хроническое недовольство собой, неуверенность в завтрашнем дне, регулярное и устойчивое желание – выпить и забыться. А ещё присутствуют: всякие и разные политические партии, бесконечные выборы, потрясающее лицемерие власть предержащих, полное обнищание народных масс, по телевизору – жестокость, насилие, боль, кровь, регулярные супружеские измены и разнузданный секс с кем попало.… Да, если смотреть правде глаза, то нет там, в Будущем, совершенно ничего хорошего. Ну, абсолютно ничего! Только тёмно-серый мрак, полная безысходность, всеобщая несправедливость и железобетонное неверие в светлое завтра…. Что же мы видим-наблюдаем здесь, в 1812-ом году? Строго говоря, чёткой однозначности тоже нет. Крепостное право, клопы-тараканы, ночные придорожные разбойники, надвигающиеся жестокие войны, кровавые крестьянские бунты, отсутствие электричества, кинотеатров, антибиотиков и прочих эффективных лекарств…», – Петька приветливо помахал рукой ярко-рыжей белке, громко цокающей на него с верхушки молодого клёна. – «Конечно, быть дворянином-помещиком достаточно занятно и комфортно: крепкая усадьба, добронравные соседи, милые и морально-устойчивые (хочется надеяться на это!) девушки-дворянки, старинный ухоженный парк с прудами, верные и послушные холопы, шикарная охота, наверное, не менее шикарная рыбалка.…Но, при этом, намечаются и многочисленные войны, включая знаменитое нашествие Наполеона Бонапарта. А я, как раз, состою на воинской службе. Настоящий-то Пьер Бурмин успешно «отбыл» в двадцать первый век. Следовательно, мне подполковника и заменять…. Опять же, здесь у него (то есть, уже у меня?), наверняка, имеется целая куча близких и дальних родственников. Как они поведут себя при встрече? Не распознают ли нечаянной подмены? Это Глебу Нефёдову – в очередной раз – повезло: оказался, понимаешь, круглым сиротой, не считая подслеповатой двоюродной бабки. Конечно, можно будет всё списать, вернее, попробовать списать, на зимнюю зеленоватую и изломанную молнию. Мол, шандарахнула, зараза злая, прямо в грудь, вот и внешность изменилась слегка. Да и память отшибло местами: здесь – помню смутно, тут – совсем ничего не помню. Бывает…. Пусть попробуют, морды недоверчивые, доказать обратное и обвинить в преднамеренном мошенничестве. Пусть только попробуют! У меня и шрам зелёненький имеется на груди, и уважаемый свидетель – Денис Давыдов, будущий легендарный герой Отечественной войны…. А анализа ДНК в девятнадцатом веке не провести! Ха-ха-ха!».

Пётр ещё долго – часа полтора-два – ходил по длинным и извилистым аллеям старого заснеженного парка. Изредка в шутку переругивался с рыжими белками, наблюдал за пёстрыми рябчиками, копошащимися в густых ветвях кустарника, любовался на важных красногрудых снегирей и беззаботных лимонно-жёлтых синичек, безбоязненно снующих тут и там. Возле деревянных кормушек-корыт, наполненных сеном и зёрнами овса, он минут десять-двенадцать, укрывшись за стволом толстенного дуба, с интересом рассматривал молоденьких косуль. До животных, занятых трапезой, было метров сорок пять, расстояние для меткой стрельбы из арбалета – идеальное. Но Петька даже ни на секунду не пожалел, что арбалет отсутствует – больно уж красивыми и чудесными были глаза у потенциальной добычи: выпуклыми, миндалевидными, влажными, доверчивыми, наполненными детской верой в непреложное добро окружающего мира…

«Лучше уж рыбу ловить, чем охотиться на зверей», – задумчиво высказался внутренний голос. – «Во-первых, она не умеет стонать и плакать. А, во-вторых, у неё глаза холодные и бездушные…».

Ещё, конечно же, он беспрестанно раздумывал над сложившейся дилеммой: какое из двух Времён выбрать?

Пётр почему-то был твёрдо уверен, что от его решения-выбора зависит очень многое: захочет вернуться в двадцать первый век – непременно вернётся, захочет остаться – останется. Откуда взялась-появилась такая, далеко не скромная уверенность? Трудно сказать, вернее, совершенно невозможно. Взялась и взялась…

Впрочем, окончательно он так и ничего не решил.

«Куда спешить, братец? Пожалуй, надо немного подождать», – посоветовал мудрый внутренний голос. – «Вот, когда встретишься с прекрасной Марией Гавриловной, объяснишься, переговоришь…. Тогда решение и придёт. Причём, придёт само по себе, тебя, парнишку нерешительного, вовсе не спрашивая…».

Наконец, по парку разнеслись призывные голоса-крики:

– Ау! Пьер! Сюда! Ау! Пьер!

Поняв, что сегодняшняя княжеская охота подошла к завершению, он торопливо зашагал на голоса.

На перекрёстке парковых аллей – между двумя садовыми скамейками – горел яркий и уютный костёр. На одной скамье, к спинке которой были аккуратно прислонены арбалеты, сидели, обнявшись, Глеб и Ольга. На горизонтальной поверхности другой были разложены – ровным гордым рядком – многочисленные охотничьи трофеи: три упитанных зайца-беляка, пять пёстрых рябчиков и две бело-серые куропатки.

– Недурственно! Молодцы! – искренне похвалил Пётр, отогревая над жарким пламенем костра озябшие ладони. – Огонь разжигали при помощи газовой зажигалки? Той, что Ольга купила ещё в московском ларьке?

– Не-а! – Глеб устало и довольно зевнул. – Всякие предметы и приспособления, случайно прихваченные из двадцать первого века, здесь не работают. Пистолеты не стреляют. Зажигалка не зажигает. Презервативы сразу же рвутся. Зажигалка, впрочем, сперва функционировала – первые сорок-пятьдесят минут нашего пребывания в 1812-ом году. А потом перестала. Так, наверное, полагается…

– А у меня спички – те, из подпольного казино «Мистраль» – исправно зажигались.

– Ну, спички…. Это же мелочь! Я про серьёзные вещи толкую тебе.

– Зачем же ты велел своим мужикам разобрать внедорожник? Его же, скорее всего, не починить. То есть, он – в любом раскладе – ездить не будет. Опять же, где в девятнадцатом веке достать бензин?

– Это мне Николай Николаевич посоветовал. Мол, всё ключевые улики, указывающие на то, что мы прибыли из Будущего, надо уничтожить, или, на худой конец, старательно спрятать. Полагается, мол, так у серьёзных и осторожных людей…. Не желаешь ли спиртного глотнуть для сугрева? Настоящий французский коньяк. Без дураков! В том смысле, что произведённый в одноимённой французской провинции.

– Князьям – по их высокому статусу – не полагается употреблять всякий гадкий суррогат и дешёвые подделки, – нравоучительно и спесиво добавила Ольга.

Глотнув благородного напитка, Петька, пробормотав дежурные слова благодарности, вернул позолоченную фляжку Нефёдову и – в свою очередь – приступил к расспросам:

– А вы, любезные мои господа аристократы, каким образом перенеслись в славный 1812-ый год? Зелёная изломанная молния? Фиолетово-сиреневая, совершенно бесшумная метель?

– Бесшумная метель? – переспросила Ольга. – Да, пожалуй, было что-то похожее. Только очень недолго, пару-тройку минут…. А потом ударила – в семи-восьми метрах от нас – зелёная ветвистая молния. Потемнело всё вокруг, голова закружилась…. Через некоторое время, когда сознание пришло в норму, я внимательно огляделась по сторонам и поняла, что чудаковатый уфолог, алкоголик старый, всё же, накаркал….

– Тут кто угодно понял бы, – подключился Глеб. – Всё вокруг изменилось. Шли, вроде бы, по идеально-ровному полю, слегка только заснеженному. А тут – не пойми, откуда – появились высокие сугробы, из которых торчат всякие толстенные пеньки. По округе разбросаны многочисленные приличные валуны, которых ещё минуту назад не было и в помине…. Мы, понятное дело, тут же вернулись назад, то есть, на холм. А там нет никого и ничего: ни тебя, ни моего японского джипа. Только снег и старая рябина…. Но наезженная дорога, как раз, имелась, по ней мы и пошли. Уже на рассвете случайно набрели на ночной лагерь каких-то оборванных разбойников…

– Плохо воспитанных и похотливо-озабоченных уродов! – недобро прищурилась Ольга. – Возжелали, понимаешь, морды пархатые и блохастые, моего нежного девичьего тела. Естественно, пришлось поучить их немного правилам хорошего тона и вежливым манерам. Малость перестаралась, признаю и раскаиваюсь.

– Один из разбойной троицы убежал в ближайшую чащу, другой умер на месте, а третьего, раненого, вы – подробно и вдумчиво – допросили? – въедливо уточнил Петька. – Мы потом с подполковником Давыдовым проезжали рядом с тем место. Вылезали, естественно, из возка, интересовались – что да как…

– Допросили, тут ты прав. Серьёзно, вдумчиво, и никуда не торопясь…. Этот бродяга местным оказался, поэтому и поведал много чего интересного и полезного. В частности, про богатое поместье в Нефёдовке и про пропавшего без вести молодого князя…. Впрочем, про сгинувшего заграницей князя и так было известно. Помнишь, я вам с Глебом подробно рассказывала по дороге сюда, то есть, в Ненарадово двадцать первого века, когда стояли в мёртвых московских пробках? Правда, про Нефёдовку я ровным счётом ничего не знала…. Интересно, почему? Может быть, нефёдовское поместье потом сгорит дотла – в пламене войны? Не этой, так той? Интересно, на самом деле…. Подтвердилось и то, что данный исчезнувший князь был в своём роду последним, не считая двоюродной бездетной бабки, которая переехала в поместье только в 1807 году. То бишь, до этого она виделась с пропавшим внуком крайне редко, только пару раз за год.