Метка Жнеца

Милли Шапсон. Клафилинщица со времен окончания старшей школы. Потомственная. Ее мать была такой. Но сама Милли не всегда хотела заниматься этим промыслом. Но у судьбы были свои планы на эту знойную красотку. Сейчас, шарясь по карманам очередной своей жертвы, она невольно вспоминала, с чего начинался ее путь.

Она всегда была красоткой. С самых первых дней когда человек начинает себя осознавать. Пока была маленькой, ей многое прощалось за милую улыбку, и виновато потупленные глазки. Но время шло. Она росла. Становилось более женственной. Манящей. Осознавая свою красоту. Осознавая ту силу, которой ее наградила природа, Милли не стеснялась ей пользоваться.

Домашнее задание? Эй! Ботан! Есть дело! Сделаешь, и я разрешу тебя угостить себя соком. И они бежали. Бежали высунув свои омерзительные языке на потном прыщавом лице. Они готовы были целовать ее ноги. Они готовы были целовать грязь, там где она оставляла следы на асфальте. По ней сходили с ума. Грезили. Мечтали. Задаривали подарками. Любили. Верили и надеялись, что однажды она их заметит. А она. Она просто пользовалась, и смеялась с их жалких потуг.

Милли Шапсон росла только с матерью. Своего отца она никогда не знала. И если в возрасте семи-четырнадцати лет, ей было от этого грустно, то в пятнадцать. В пятнадцать ей было уже плевать.

Мать Милли была клафелинщицей. Вот только дочка узнала об этом, когда ей стукнуло пятнадцать. Мир сделал оборот, вокруг юной Шапсон, и больно ударил о землю реальности. Она как сейчас помнит. Уверенный стук дверь. Крик: «Полиция! Открывай!». Два заплывших жиром мудака с сальными улыбками на развратных рожах.

Когда девочка открыла дверь, они буквально раздевали ее глазами и имели во все щели. Она не знала, что остановило этих ублюдков, но тогда ее не тронули. Может пожалели. Ха-ха! Пожалели? Нет! Милли не верила в это. Такого просто не могло быть под зеленоватыми парами Санрайз-Сити. Скорее всего они просто спешили. Спешили туда, где их уже дожидались кредиты.

— Милли Шапсон? Все верно? — Спросил один из копов, облизывая свои жирные губы.

— Да. — Пискляво и испуганно ответила девочка, сжимая за своей спиной кухонный нож.

Мать ей всегда говорила, что с мужчинами нужно быть осторожной. Особенно с копами. Этих остановит лишь перерезанная глотка. И Шапсон была склонна верить своей родительнице.

— Тело вашей матери Эммы Шапсон, было найдено в канаве неподалеку отеля «Приют Робсона». — Сообщил коп, после чего из некой вежливости, или еще какой-то неведомой Милли причине добавил. — Мои соболезнования. Нам уже удалось установить, что произошло. — Добавил он, занося гвоздь над крышкой гроба счастливой жизни Шапсон-младшей. — По нашим данным твоя мать, опаивала толстосумов наркотой, а потом обчищала до нитки. Радуйся, что тебе никто не хочет мстить.

Они ржали. Ржали как те свиньи, вывалившиеся в грязи и снесшие Милли в это же дерьмо, в котором крутились сами. Они окунули в это ее с головой.

А дальше началась жизнь на государственное пособие для подростков. Приют? Три раза ха! Такое дерьмо только за бабки. Но стоит ли это кредитов, еще тот вопрос. Милли позже уже узнала, что из приютов выходят либо прямиком на органы, либо в рабство. А те счастливчики, что смогли избежать этой участи, отправляются прямиком на улице. А вот там выживает тот, кто смог приспособиться. Кто научился держаться подальше от неприятностей и вовремя подставлять ближних. Другие просто дохнут в очередной подворотне. Либо от передоза, либо с пером в ребрах и перерезанной глоткой.

В школе ничего не изменилось. Там никто не знал, кем была мать Милли, а потому ухажеры и дальше облегчали существование девушки. Но уже в следующем классе появился новенький. Уверенный. Дерзкий. Смешной и веселый. Трусики Шапсон мокрели лишь при одном взгляде на него. О! А его голос? Грудной, низкий. Черт! Как она текла, сжимая бедра.

Конечно же он не мог пройти мимо такой красотки. О! Первые поцелуи. И первый раз его рука, прошлась по внутренней части ее бедра! Это было до мурашек. До сучьего скуляжа, собачьей течки. Она хотела его. Старстно хотела. Но понимала. Она ведь не была дурой. Она понимала, что сперва нужно привязать его к себе. И вот когда откладывать было уже не возможно, она и сказала.

— Все будет. На выпускном. Ты будешь моим первым. Я хочу чтобы все было красиво. Свечи. Цветы. Шелковые простыни.

И он кивнул. Кивнул, давая ей понять, что согласен. Он! Ее! Понял! Как она потом сжимала подушку у себя между ног вечером. Это был восторг. Милли казалось она встретила того самого. Одного на миллион. Того с кем сможет жить и в горе и радости. В богатстве и бедности.

За пару дней до выпускного случилось это. Один из парней в классе, которого Шапсон уже не раз отшивала, был сынком копа. И батя рассказал своему чаду, кем была мать Милли, а главное как закончила. И конечно же, видя как Милли висти на шее красавчика Фрэнка, которому пророчили роль короля школы, не выдержал. Он рассказал. Всему классу. А после класса, буквально к вечеру, уже знала вся школа.

От нее отворачивались. В нее тыкали пальцами. Все. Но не он. Не ее Фрэнк. Он… он был необыкновенным. Лучшим из всех кого она встречала до этого.

И вот пришло время выпускного. Милли одела вечернее платье, купленное со сбережений матери. Сделала прическу, а после села в лимузин. Фрэнк приехал за ней. Он был одет в шикарный смокинг. Черт! Дерьмо! Она жаждала его. Кто бы только знал, сколько силы воли ей пришлось потратить, чтобы не отдастся ему прямо в салоне лимузина. Он был хорош.

Поздравления. Речь директора. Дискотека. Алкоголь. Объятия Фрэнка. Его запах. Вкус его губ. Мир был уже как в тумане. Он отвел ее в какой-то класс, где уже горели свечи. Пахли арома-палочки. Он был нежен, нетороплив. Она чувствовала себя изысканным вином в руках искуссного дегустатора. Она была у него не первой. Но тогда, ее это мало заботило. Она наслаждалась. Наслаждалась каждым его прикосновением.

И вот. Когда все случилось, и она кончив три раза подряд, лежала звездой на смятых простынях. Мир начал рушиться. Фрэнк спокойно встал. Посмотрел на нее сверху вниз. Усмехнулся своей фирменной дерзкой улыбкой от которой Милли всегда текла как сучка.

— Заходите, парни! — Крикнул он.

Дверь открылась впуская парней всей школы. Всех кому она все эти годы отказывала. Всех кто пускал на нее слюни.

Ее насиловали. Трахали. В двоем. Троем. По очереди. Она скорее всего прямо бы там и сдохла, если бы в один момент не зашел диркетор с подпитой учителем по химии. Они хотели уединится, но наткнулись на оргию.

— П-п-помогите! — Отбившись от очередного члена во рту, прокричала Шапсон.

Ее спасли. Обессиленную, ее забрала скорая. Она потом еще несколько месяцев сидела на колесах. Ссала кровью. Но боль. Боль поселилась в ее душе уже навсегда. Словно гниль, разъедающая душу.

Она возненавидела мужчин. И эта ненависть вылилась в ее профессионализм. Уже позже, она узнала, что ее мать стала причиной смерти отца Фрэнка. Он так отомстил семейке Шапсон. Урод! Гребанный урод! Она! Она ведь его действительно любила! Она уже даже выбирала имена их детям. А он! Он!

— Ненавижу! — Сквозь зубы произнесла Милли, ударив своим изящным кулачком мертвое тело Патрика.

От удара, из рта мужчины вывалился синюшный язык. И запахло, какими-то миазмами. Словно гниль этого человека начала выходить, покидая оболочку. А может это была сама душа ублюдка.