Метресса фаворита. Плеть государева

– Вижу, не шибко-то вы любите своего непосредственного начальника, – невольно съязвил Александр Иванович.

– Не люблю. Уже и рапорт, по всей форме составленный, в столе лежит, по окончании проверки собирался подать, да вот как все обернулось, не до пустяков нынче.

– Я понимаю, но что же дальше? Когда Алексей Андреевич узнал печальную новость?

– Да, почитай, сразу же, как довел бедоносцев наших до гауптвахты. Еще внушение не окончил, как прискакивает Иван Шишкин [24] – общинный, стало быть, голова села Грузино. Лошадь в пене, сам в поту и дорожной пыли, в общем, понятно, что-то приключилось.

24

Шишкин Иван – староста села Грузино. Известен по воспоминаниям о Новгородских военных поселениях 1822–1826 гг. А. К. Гриббе.

Но подъехал не прямо к природному своему господину, как бы это любой другой честный человек сделал, бухнулся бы в ноги и заголосил на всю ивановскую «караул, зарезали!». Так нет же, подъехать подъехал, но не по дороге, а как бы сызбоку, за недостроенным зданием почты лошаденку привязал – и тихой сапой к нашей честной компании, адъютанта моего подозвал и попросил встречи со мной, но так, чтобы Аракчеев, не дай бог, ничего не заподозрил. У Алексея Андреевича нрав-то, кипяток. Если что, и собственноручно прибить может, даром что его превосходительство. Думал, шельма, что коли я полковничьего чину, то генерала не испужаюсь. Но я тоже ничего такого Алексею Андреевичу говорить не стал, а то время жаркое, из-за происшествия со строителями он и так уже только что не закипает, сообщи я ему об убийстве, у него, еще чего доброго, удар бы приключился. Так что я подошел к Алексею Андреевичу и, соблюдая наружное спокойствие, сказал ему, мол, Настасья Федоровна нездорова. Соврал, каюсь, но да вы бы как на моем месте поступили?

– Понятно, продолжайте.

– В общем, я ему только о болезни сказал, не заикнулся даже, что недуг серьезен, а он из красного вдруг сделался белым, точно покойник, как затрясется всем телом, точно его холод могильный прошибает, а потом и того хуже, рыдать в голос начал!

– Действительно, странно. – Псковитинов внезапно вспомнил, как лично ему сообщили о болезни дочери, да обеспокоился, волновался, лошадь чуть до смерти не загнал, пока домой летел, но чтобы так!

– Потом сели в карету и велели гнать. Ну и мы все, разумеется, тоже с ним, куда денешься-то? Доктор с нами был, Миллер [25] , вы скоро его увидите, он первым труп осмотрел, только дворовые Аракчеева к нашему приезду уже, почитай, все следы уничтожили, в порядок дом приводя.

25

Миллер Карл Павлович (Фридрих Карл) (2 июня 1788 г., Артерн на Унструте, Саксония – 12 апреля 1853 г., С.-Петербург) – военный врач, действительный статский советник.

– Канальство! – Псковитинов был вне себя от ярости. – Что дальше?

– На подъезде к селу, ну почти там, где я вас встретил, попался нам капитан пионерного [26] отряда Путятин, что как раз из села выезжал. Аракчеев его узнал, велел остановиться и вприпрыжку к нему: «Как Настасья Федоровна?! Что слышно?! Чем больна?! Какая помощь может понадобиться?!» А тот ему с удивлением: «Не нужно никакой помощи, ваше сиятельство, голова осталась на одной только кожице».

26

Саперного.

Аракчеев как стоял, так на землю и грохнулся. Упал и биться начал, пена изо рта, глаза выпучены, лицо черное. Орет: «И меня убейте, с ней во гроб положите, жизни без нее нет!»

Насилу доктор его откачал. Какие-то капли в рот влил, а после мы его уже в карету на руках перенесли и дальше поехали.

Экипаж Псковитинова на секунду остановился у ограды господского дома, и тут же дежурный будочник отворил ворота, дабы гости могли въехать. Документы не досматривали, скорее всего, дежурный прекрасно знал, за кем поехал фон Фрикен.

Никогда прежде не бывавший у Аракчеева, Александр Иванович с любопытством оглядывал двухэтажный каменный особняк с высокими окнами. Дому было лет десять или около того, но, судя по газете, выпускавшейся в типографии губернского правления, здесь много раз бывал государь [27] , часто гостили министры и иностранные послы. Карета остановилась у высокого каменного крыльца, по обеим сторонам которого игрались с каменными шарами два черных льва. Пристроившись возле правого царя зверей, согбенный старец в темной, потертой на локтях ливрее торопливо кланялся гостям, знаками приглашая их пройти в дом. Должно быть, старые ноги плохо слушались аракчеевского дворецкого, во всяком случае, тот не поспешил встретить гостей у нижней ступеньки, дабы со всем почетом препроводить их к своему господину.

27

Имеется в виду Александр I.

– Ну, как барин? – Фон Фрикен дружелюбно потрепал старинушку по плечу, и тот услужливо затряс головой с неопрятными бакенбардами.

– Держится, но плохо… как бы он того, не дай бог, уж вы бы его надолго не оставляли, Федор Карлович. – Так убивается. Сил нет смотреть.

– Ничего, Агафон, вот следователь из самого Новгорода по приказанию его сиятельства пожаловал, он во всем разберется.

– Пущай следователь разбирается, но и ты, батюшка, уж не отходи от Лексея Андреевича. Он ведь ужас какой сильный. А что губернатор этот надутый или докторишка плюгавенький? Случись что, ведь не удержат.

– Докторишка только что дал Алексею Андреевичу капли и уложил его спать. Так что какое-то время можешь отдохнуть, любезный. – Вышедший из дома вслед за дворецким седовласый приятный господин в мундире военного врача, с чувством пожал руку Псковитинову. – Разрешите рекомендоваться, Миллер Карл Павлович, ближайший сосед Алексея Андреевича и ваш всепокорнейший слуга. Особым распоряжением приписан к ревизионной комиссии по военным поселениям.

– Как я понимаю, вы первым осмотрели труп? – перешел к делу Александр Иванович, когда за спиной его неожиданно возник, должно быть, выйдя из-под тени посаженных еще при Александре Меншикове дубов губернатор Дмитрий Сергеевич Жеребцов. Переселившись в эти места и разбив на свой вкус парк, Аракчеев оставил дубы, которые архитектор умудрился вписать в общий ансамбль таким образом, что они стали чуть ли не главной изюминкой всего садово-паркового комплекса.

– И где это вы, господин следователь, гулять изволите?! – враждебно начал Жеребцов, багровея лицом. Сильно выгоревшие волосы Дмитрия Сергеевича растрепались на ветру и теперь стояли наподобие хохолка экзотической птицы какаду. Сходство добавляли огромный с горбинкой нос и непривычные в этих краях, да и вообще где бы то ни было, синие круглые солнцезащитные очки.

– Прибыв из служебной командировки, был тотчас откомандирован по вашему личному приказу в Грузино, – спокойно выговорил Псковитинов, буравя ненавистные стекляшки злобным взглядом. – По дороге заехал к Петру Петровичу Корытникову, дабы получить от него разъяснения относительно дел, связанных с особой госпожи Шумской. Вы знаете, о чем я. – Последняя фраза была произнесена с вызовом.

– А кто уполномочивал вас заниматься делами давно мной закрытыми? Да еще и обсуждать их с человеком, не состоящим ныне на государственной службе?! Да я вас самого под суд за такое самовольство!

В этот момент Агафон охнул и на трясущихся ногах кинулся к дверям поддержать стоявшего там и, как казалось, готового грохнуться в обморок, пересчитав при этом все ступеньки, Аракчеева. На Алексее Андреевиче был красный длинный халат, накинутый на манер плаща поверх батистовой, не первой свежести, сорочки. Судя по глазам, снотворное уже начало действовать, но Аракчеев все-таки нашел в себе силы подняться и выйти навстречу следователю.

– Здравствуйте, ваше сиятельство. Примите самые искренние соболезнования по поводу кончины вашей домоправительницы. – Псковитинов низко, но с достоинством поклонился Аракчееву. – Разрешите рекомендоваться, Александр Иванович Псковитинов, старший следователь Уголовной палаты Новгорода. – После чего обернулся к Жеребцову и, как ни в чем не бывало, продолжил начатый разговор:

– Я был вынужден, теряя время, ехать к Корытникову, потому как вы, закрыв дела об утоплении Синицина и о похищении ребенка Дарьи Константиновой, должно быть, позабыли отправить документы в архив. Мне же эти дела были необходимы для того, чтобы выяснить, а не имел ли кто зуб на покойницу.