Мэйфейрские ведьмы

Карлотта вновь погрузилась в задумчивое молчание, поглаживая рукой футляр с изумрудным кулоном. Потом пальцы ее сомкнулись на нем и замерли. Роуан вспомнились вдруг сложенные руки Дейрдре, лежащей в гробу.

Она поспешно перевела взгляд на дальнюю стену комнаты, где над камином была нарисована панорама бескрайнего неба.

– Но неужели мои слова не принесли тебе хоть некоторое утешение? – спросила Карлотта. – Разве не мучил тебя все эти годы вопрос, может ли еще кто-то подобно тебе читать чужие мысли или предвидеть чью-то скорую смерть? И кто еще способен силой одного только гневного взгляда заставить другого человека попятиться и бежать от тебя без оглядки? Посмотри на эти свечи. Ты можешь приказать пламени погаснуть или вспыхнуть вновь. Так попробуй же, сделай что-нибудь!

Однако Роуан не шелохнулась. Неотрывно глядя на язычки пламени, она дрожала с головы до ног.

«Ах, если бы вы только могли знать, – думала она в тот момент, – что я на самом деле могу с вами сделать…»

– А я знаю, ибо отчетливо ощущаю твою силу. Потому что обладаю не меньшей силой сама – во всяком случае, я всегда была сильнее Анты и Дейрдре. И только благодаря этому могла держать его в повиновении в этом доме и не позволить расправиться со мной. Только благодаря этому я тридцать лет не подпускала его к дочери Дейрдре. Заставь свечи погаснуть и зажги их вновь. Я хочу видеть, как ты справишься с такой задачей.

– Нет. И прекратите свои игры. Скажите то, что должны и хотели мне сказать. Перестаньте мучить меня, ведь я не сделала вам ничего плохого. Объясните наконец, кто он и почему вы разлучили меня с родной матерью.

– Но я уже все объяснила. Я разлучила вас во имя твоего спасения – только затем, чтобы удержать тебя вдали от него и от его проклятого изумруда, от страшного наследия и благосостояния, основанного на насилии и бесстыдном вмешательстве в личную жизнь. – Голос Карлотты звучал тихо, но твердо. – Я разлучила вас, чтобы сломить волю Дейрдре, лишить ее опоры и возможности общения с тобой, помешать ей каплю за каплей вливать в тебя свою истерзанную страданиями душу и в минуты слабости и отчаяния превращать тебя в послушную марионетку.

Буквально замороженная гневом, Роуан хранила молчание. Перед ее мысленным взором возникла черноволосая женщина, покоящаяся в гробу. Она вновь увидела старое Лафайеттское кладбище, но теперь оно было темным, пустым, заброшенным…

– В течение тридцати лет ты росла и взрослела вдали от этого дома и поселившегося в нем порока. И превратилась в сильную, независимую женщину, стала врачом, хирургом, вызывающим восхищение коллег. И если тебе доводилось воспользоваться своим даром, дабы причинить кому-либо зло, то впоследствии, движимая праведным раскаянием и стыдом, ты совершала поистине подвиги самопожертвования.

– Откуда вам все это известно?

– Я это вижу. Мои видения неотчетливы, но я способна ощущать зло, таящееся в поступках других людей, хотя сами эти поступки часто остаются скрытыми завесой вины и стыда. Тем не менее именно чувство вины, раскаяние и стыд служат неоспоримым доказательством того, что неблаговидные деяния все-таки имели место.

– Не понимаю, чего в таком случае вы добиваетесь от меня. Признания? Однако, как вы сами заметили, я стремлюсь как можно скорее исправить собственные ошибки, а если это невозможно, стараюсь совершить нечто требующее неизмеримых усилий, прекрасное и полезное.

– Не убий, – едва слышно прошептала Карлотта.

Внезапная боль стрелой пронзила Роуан. Однако уже в следующее мгновение она с ужасом осознала, что старуха просто издевается над ней, и почувствовала себя совершенно беспомощной перед хитрыми уловками этой женщины, которая с легкостью сумела добиться своей цели – воскресить в памяти Роуан один из самых страшных моментов ее прошлого.

«Ты совершила убийство. В гневе и ярости ты отняла чужую жизнь. И сделала это намеренно. Вот какова твоя истинная сила!»

Роуан еще глубже ушла в себя, стараясь как можно лучше спрятать свои мысли. Она видела, как блеснули и вновь потухли плоские круглые стекла очков, но уловить и постичь то, что таилось в спрятанных за ними темных глазах, было практически невозможно.

– Ну, как тебе мой урок? – спросила Карлотта.

– Вы испытываете мое терпение, – ответила Роуан. – Позвольте напомнить, что я не сделала вам ничего плохого. Я пришла не затем, чтобы потребовать у вас ответа. Я не предъявила вам никаких обвинений. Не заявила о своих правах ни на эту фамильную драгоценность, ни на дом, ни на что-либо иное. Я приехала в Новый Орлеан, чтобы проститься с матерью и проводить ее в последний путь. И переступила порог особняка только потому, что вы сами меня сюда пригласили. И хотела лишь выслушать то, что вы намеревались сказать. Но я не позволю вам и дальше играть со мной. Ни за какие блага и секреты вселенной. И я ни капельки не боюсь вашего призрака, даже если он переплюнет в постели самого архангела!

Карлотта вскинула брови, а потом вдруг рассмеялась, и этот короткий мелодичный смешок прозвучал на удивление женственно.

– Отлично сказано, дорогая, – с улыбкой произнесла она. – Семьдесят пять лет назад мама говорила мне, что греческие боги зарыдали бы от зависти, увидев, как прекрасен он в постели. – Карлотта на миг поджала губы и вновь улыбнулась. – Однако он никогда не запрещал ей встречаться со смертными молодыми людьми. Кстати, она предпочитала мужчин того же сорта, что нравятся и тебе.

– Элли и об этом вам рассказала?

– И много о чем еще. За исключением того, что больна… Она и словом не обмолвилась, что умирает.

– Приближение смерти вызывает у людей страх. Они остаются с нею один на один, потому что никто не может умереть вместо них.

Карлотта опустила взгляд и надолго застыла в задумчивости. Потом рука ее вновь потянулась к коробочке, пальцы погладили нежный бархат. Резким движением она щелкнула замком, откинула крышку и чуть повернула коробочку на столе – так чтобы свет пламени упал на лежащий внутри изумрудный кулон с золотой цепочкой. Драгоценный камень такой величины Роуан видела впервые.

– Я уже давно мечтаю о смерти, – тихо заговорила Карлотта, не сводя глаз со сверкающего изумруда. – И молю Бога, чтобы она поскорее пришла.

Она вновь обратила на Роуан оценивающий взгляд, и глаза ее слегка расширились, а по лбу над седыми бровями пролегла глубокая морщина. Охваченная печалью, Карлотта словно забыла о необходимости прятать свои мысли и эмоции и на какой-то миг приоткрыла перед Роуан душу, таившую, как выяснилось, не только злобу и хитрость.

– Идем. – Она тяжело поднялась со стула. – Я должна кое-что тебе показать, а времени у нас, похоже, осталось не так уж много.

– О чем вы? – шепотом спросила Роуан. Резкая перемена в поведении старухи почему-то испугала ее. – И почему вы на меня так смотрите?

Карлотта улыбнулась.

– Иди за мной, – сказала она. – И если тебя не затруднит, возьми свечу. Кое-где лампы еще остались, но большинство давно перегорели, да и старая проводка постепенно выходит из строя.

Аккуратно сняв со спинки стула свою палку, Карлотта неожиданно уверенной походкой прошла мимо Роуан, которая следила за ней удивленным взглядом, прикрывая ладонью колеблющееся пламя свечи.