Меж двух огней

— Давай обдумаем это вечером. — покачала головой девушка, беря меня под руку, — Сам же говорил: «Проблемы надо решать по мере их поступления.»

— И не поспоришь, — улыбнулся я, а затем повернулся к стоявшему возле забора десятнику, — Эй, Освальд. Давай, собирай своих. Нам до заката нужно немало успеть, а мы и так тут порядком задержались.

Глава 23 «Очищение огнем»

Несколько минут шли молча. Эскорт крутил головами по сторонам, напряженно высматривая потенциальную угрозу. Айлин держа меня за руку, закрыла глаза и грелась в ласковых лучах тёплого, утреннего солнца. А я размышлял. Размышлял о том, можно ли было избежать ещё одной смерти по дурости. Наверное, всё же не следовало отпускать девку прощаться с Годфри. В конце-концов она могла бы сделать эта и днём. Но вот дотерпела бы? Или мы б по утру нашли посреди двора обглоданный скелет, лежащий в ошмётках собственного мяса, кишков и говна? А то и вовсе, заразилась бы, превратившись в полуразумную тварь, одержимую жаждой крови. Да уж, жизнь порой та ещё сучья шутница. Когда начинаешь думать, что хуже уже некуда, она может подкинуть тебе с десяток разных вариантов, которые окажутся куда дерьмовее того, что произошло.

До площади путь прошёл спокойно. По пути нам почти не попадалось людей, несмотря на то, что время уже подходило к полудню. Должно быть сегодня у горожан что-то вроде выходного дня. А может просто, бояться показываться на улице, после недавних нападений. Впрочем, пара мальчишек, пробежавших мимо нас с криками «Быстрее! Сейчас начнётся!» подсказывали, что причина совсем в другом. И совсем скоро мы узнали, в чём именно.

На площади трёх божеств было необычайно людно. Меж статуй многоголовым и многоголосым морем колыхалась пёстрая толпа, окруженная со всех сторон отрядами храмовников. Бойцы ордена были одеты в тяжелые доспехи, поблёскивавшие в ярких лучах утреннего солнца. В руках они держали тяжелые башенные щиты и длинные протазаны. Во втором ряду оцепления виднелись шапели стрелков и длинные, металлические рога тяжелых осадных арбалетов. Выглядело это так, будто орден собрался на войну, а не просто охранял какое-то празднество.

Впрочем, суть этого самого «празднества» мы тоже скоро увидели. Как и причину того, почему храмовники вывели сюда самые элитные части своего воинства. Толпа, оттесняемая назад ещё одним оцеплением из воинов пылающего клинка, собиралась вокруг двух небольших настилов, собранных из брёвен и заваленных сверху охапками хвороста. В каждый такой импровизированный помост был воткнут столб. И к каждому из столбов привязан человек.

Небольшой, суховатый, лысеющий мужичок в покрытом пятнами кожаном переднике. И полноватая темноволосая женщина, в простом сером платье, перевязанным белым фартуком. Похоже, их приволокли сюда прямиком из дома, в том, в чём застали.

Женщина стояла молча, свесив голову. С её носа и подбородка капала кровь, отпечатываясь ярко-алыми каплями на белом полотне фартука. Мужчина кричал. Пытался доораться до беснующейся толпы, швырявшей в него гнилые овощи, тухлые яйца и камни.

— Люди! Да что мы вам сделали! — вопил он, — Рандольф, Лейна. Я же вашего сына от колик в животе лечил. Андрас, тебе зубную боль снимал, когда ты на стенку от неё лез. Эйла, тебе…

Договорить он не успел. Камень, вылетевший из толпы саданул его в скулу. Голова бедолаги мотнулась. Из рассечённой щеки тут же потекла кровь, заливая лицо пленника.

— К порядку! К порядку! — рявкнул кто-то из храмовников, подозрительно знакомым голосом, — Вигарт, Хорн — ваши десятки три шага вперёд. Остальным — держать линию!

Толпа заволновалась. Двадцать бойцов качнулись вперёд, оттесняя людей от помостов. Это возымело эффект. Поток гнилых овощей и камней заметно стих, а те, которые всё-таки летели, падали у основания ещё не разожжённых костров.

— Орнст, бери своих парней и проведите святого отца через толпу. Да пошевеливайтесь давайте, не то мы тут до вечера проторчим, — сомнений не оставалось — голос принадлежал Дитриху. Рыцарь руководил охраной «мероприятия».

Отряд солдат вклинился в толпу и во мгновение ока рассёк её надвое, организовав узкий коридор. В него тут же вошёл сгорбленный, сухонький старичок, в сопровождении двух бойцов. Одет он был в простую серую робу с вышитой на ней эмблемой. Ладонь с тремя воздетыми вверх перстами. Пальцы символизировали божеств, а рука говорила о том, что все трое имеют единое начало.

Похоже орден предпочитал держаться от церкви особняком, хоть и считался её боевым крылом, подчиняясь синоду. Несмотря на это многие вопросы храмовники решали сами, да и эмблему носили свою.

— Люди, — вновь завыл привязанный к столбу мужик, — Что мы вам сделали? Мы просто жили как все! Мы просто хотели жить!

Один из стражников, охранявших костёр ткнул его под рёбра тупым концом копья. Бедолага на мгновение захлебнулся собственным криком, но почти сразу отдышался и продолжил вопить.

— Отпустите хотя бы Йенну! Она ни в чём не виновата. Она не знала!

Второй удар пришёлся в висок. Голова привязанного мотнулась в сторону и свесилась на грудь. Он потерял сознание. Старик к тому времени уже прошёл сквозь толпу. Принял из рук сопровождавшего его стражника увесистую, обитую кожей и железом книгу, раскрыл её и поднял вверх ладонь, призывая к молчанию. Гомон немного стих. Однако люди, волею случая оказавшиеся в задних рядах продолжали напирать на тех, кому посчастливилось пробиться ближе к центру. То тут то там вспыхивали перебранки, стычки. Была даже одна потасовка. Один кмет отдавил другому ногу, и оба тут же сцепились. А спустя пару мгновений повалились на землю, утонув в бурлящем людском море.

— А ну заткнулись! — окрик, словно клинок, рассёк висевший над площадью гвалт. Тот, разрезанный на несколько крупных лоскутов, опустился на толпу. Окутал её тихим, едва различимым шёпотом.

— Неугомонным по десять плетей выпишем! — ещё раз рявкнул Дитрих, уже скорее для острастки. Толпа поняла всё с первого раза.

На несколько мгновений над площадью воцарилась тишина. Затем заговорил священних. Тихим, сухим, но отрывистым, словно карканье больного ворона, голосом.

— Отгар и Йенна Карванстены. Вы были уличены в применении ворожбы, богохульстве, а тако-же помощи и сочувствии тем отродьям, что не первый месяц сеют страх и раздор меж людьми.

Толпа взорвалась криками.

— Ублюдки!

— Выродки!

— Собачье семя!

Старик вновь поднял руку, призывая всех к тишине. Солдаты внутреннего оцепления, недвусмысленно подались вперёд. Сомкнули щиты и поудобнее перехватили копья. Толпа замолчала.

— За это, — каркающим голосом продолжал священник, — Вы приговариваетесь к очищению огнём. И да сожжёт он ваши грехи. И да обратит он ваши мерзости во прах. И да вернётся этот прах в землю из которой вы были рождены. И да предстанут ваши души на суде троих лишь в свете своих праведных поступков, ежели таковые вообще имелись. Сир Дитрих. Приведите приговор в исполнение.

К кострам тут же подошли несколько слуг и принялись поливать охапки хвороста маслом. Толпа вновь взорвалась криками и… тут же удивлённо охнула, замолчав. В тишине прозвучал отчётливый скрежет вынимаемого из ножен клинка. Клинка, который был охвачен пламенем.

— И да воздел он руку. И да вложили в неё трое пылающий меч. И да вершил этим мечом правосудие супротив всякого, кто противился воле богов, — с этими словами рыцарь сделал шаг вперёд. Другой. Третий. Сунул остриё прямо между политых маслом веток. Вытащил меч обратно, и тут же подошёл к другому костру.

Пламя облизало ветки. Расползлось. Начало подниматься, понемногу заглушая своим гулом гомон толпы. Лизнуло ноги, прикованных к столбам людей. Женщина очнулась первой. Огляделась мутным, ничего не соображающим взглядом. Посмотрела вниз и завыла. Тоскливо и протяжно. В этом вое не было почти ничего человеческого. Только боль и отчание загнанного в ловушку зверя. Во взгляде её читались обида и непонимание. Непонимание, за что ей это. Почему с ней поступили так? Почему те, кого она знала много лет, с кем быть может водила дружбу, сейчас стоят и смотрят, как она мучаются. Смотрят с презрением и ненавистью. А некоторые — кидают камни.