Между ангелом и бесом 2

– Чё? Ты чё несёшь? Козла не он опустил, а если бы он, то я бы ему морду не стал бить – не по понятиям руки марать! Он же не настоящий козёл, а этот… типа – муж козы! А Бенедикт его отпустил! В мой огород отпустил!!!

– Что, и мордобой был? – Самсон посмотрел на Бенедикта.

Тот покраснел и опустил взгляд. Синие глаза потемнели, а гладкий лоб перерезала морщинка. Ангел не любил вспоминать, как его впервые в жизни побили. И не просто побили в случайной драке, а целенаправленно, кулаками, разукрасили всю физиономию! Он покраснел и, глубоко вздохнув, посмотрел на друзей.

Альберт сегодня надел национальную одежду Рубельштадта. На нём был коричневый кафтан и кожаные штаны. Он сидел на подоконнике, оседлав его, словно коня. Мощная, мускулистая нога свисала наружу, другой ногой он постукивал по полу в тронном зале, немного нервничая. Примета, которую вывел Гуча, слегка напрягла короля. Полухайкин временами становился очень суеверным. А когда рядом был Бенедикт, то Альберт не только верил во все приметы, но и не снимал оберег – тяжёлый серебряный крест, купленный ежё в Зелепупинске. Он поднял с пола корону, нахлобучил её на макушку и сурово взглянул на ангела.

Тот выставил вперёд ногу и заложил руку за спину. Замотанный в занавеску блондин был похож на помесь римского патриция с индийским йогом. Полухайкин усмехнулся забавному сравнению и подумал, что это, наверное, из-за родинки меж бровей. Кришнаит прямо! Когда Бенедикт появлялся в Иномирье, родинка сразу начинала светиться перламутром и все старания ангела, который перепробовал все средства для того, чтобы свести её, были тщетны.

Родинку эту ему сделали в гареме Гуль-Буль-Тамар, где Гуча, желая поскорее отвязаться от Самсона, которого по ошибке приняли за принца, решил женить рыжего пройдоху. Но они попали впросак, не зная, что у правительницы Фрезии уже есть муж – и не один, а целых семьсот. Там «женихов» затащили в купальню и разукрасили по всем правилам, согласно местным канонам красоты.

– А хеппи-энд у нас был такой – ангелок всё лето пахал на капустной плантации. От рабыни Изауры отличался только тем, что плантация не хлопковая была, а капустно-овощная, – подвёл итог Гуча, просмеявшись где-то в недрах тронного зала и снова влезая на подоконник. Глаза его блестели, а кончики тонких губ так и норовили расплыться в широкую, до ушей, улыбку. – И заметьте, друзья мои, он тогда в штанах прибыл, а теперь голый. Совершенно голый, между прочим!

– Точно, амиго, быть беде, – сказал Полухайкин могильным голосом.

– Насколько я могу предположить, то события начнут развиваться с потрясающей скоростью, – констатировал Гуча.

– Уже развиваются, – отметил Полухайкин, наблюдая, как Самсона подняло вверх и понесло по воздуху. Судя по направлению – в Последний Приют.

Жители Рубельштадта много раз наблюдали подобные перелёты. Поначалу они изумлялись и старались прижаться ближе к стенам, но потом привыкли. Они поднимали шляпы и вежливо здоровались с другом королевской семьи, летящим над головами прохожих.

С Кваквы моментально слетел сон. Она в три прыжка преодолела двор, перепрыгнула через забор, почему-то проигнорировав открытые ворота, и понеслась по улицам, судя по скорости – туда же, в Последний Приют, снимать непутёвого супруга со столба. Почему-то у лягушки это получалось без всякого колдовства. Стоило её только появиться рядом, как заклятье Амината теряло силу и узлы на верёвках, что крепко держали Рыжего, развязывались сами.

К тому, что вслед за Самсоном по улицам города на большой скорости пронесётся гигантская лягушка, люди тоже привыкли, поэтому, как только вор пролетал мимо, они отходили на тротуар, и готовились поднять шляпы, чтобы поздороваться с Кваквой.

Глава 4

– Не вешайте на меня всех собак, – возмутился Бенедикт, проводив взглядом лягушку, – Самсона понесло на столб в посёлок отщепенцев, и понесло потому, что он снова украл перстень старика Амината. До моего прибытия, между прочим, украл! Сейчас он висит он себе преспокойненько вниз головой на центральной площади в Последнем Приюте. Ну, напутал я немного при перемещении, ну и что? А напутал потому, что к вам торопился. Вы же обвиняете меня в чём ни попадя, валите на меня всякую возмутительную гадость…

– Не… ну ты… ты, это, типа… сам это сказал! – Полухайкин смотрел вверх уже несколько минут, прислушиваясь к странному вою.

Сбитым «мессершмитом», с воем и проклятьями, с неба упала ведьма Гризелла. Упала на ангела Бенедикта и, не восстановив дыхание, замахнулась неисправным летательным аппаратом.

– Возмутительная, говоришь, – проскрипела старуха, охаживая вопящего Бенедикта метлой, – гадость, говоришь! Я тебе покажу, гадость! У меня метла сломалась, паршивец, авария, можно сказать, произошла, фулюган, иначе бы я к тебе и не подошла!!!

Успокоилась бабка только тогда, когда покусанное зубастыми монстриками средство передвижения разлетелось в щепки.

– Приятно видеть, что вы всё ещё энергичны и полны жизни, – пролепетал вежливый ангел под громкий смех друзей. Те уже были не в состоянии говорить, только хрипели и икали.

– И вам доброго здоровья, – проворчала ведьма, слезая с Бенедикта. – Не сердись Бенедиктушка, это темпераментная я такая…

– Точно, Гризелла, ты на ангелочка сначала темпераментно глаз положила, а потом, из-за темперамента и крушение пережила! Как только увидела его, так сразу темпераментно, словно орлица на добычу, кинулась на нашего красавчика! От страсти в такое крутое пике вошла!!! О-о-ох… Ха… – просипел Гуча.

– Ну… ик… типа… каскадёр… в натуре!!! – сказал Полухайкин и расхохотался.

– Молчите, насмешники, – ведьма погрозила пальцем Гуче и Полухайкину. Она встала с несчастного Бенедикта и, поправив одежду, сказала:

– Не сердись. Ангел ты, Бенедиктушка! Спасибо за мягкую посадку!

– Иногда мне хочется стать чёртом, – прошептал ангел. – Мне кажется, что тогда жизнь бы стала проще.

– Вот ещё, если бы ты был чёртом, то я упала бы рядом и насмерть расшиблась бы о землю. Как мне повезло, что ты подвернулся, иначе бы костей не собрала!

Гризелла на минуту остановилась и плотоядно улыбнулась, посмотрев на гостеприимно открытую дверь. Ведьма была так стара, что давным-давно переступила тот рубеж, когда ещё можно определить возраст по количеству морщин на лице. Морщин у Гризеллы было столько, что тот, кто решился бы их подсчитать, обязательно бы потерпел неудачу. Нос ведьмы был загнут крючком и почти касался бороды, редкими пучками выбивающейся из-под морщин. Казалось, ещё чуть-чуть, и бородавка, примостившаяся на самом кончике носа, всё-таки не удержится и провалится в глубокую ямочку на подбородке. Маленькие слезящиеся глазки смотрели остро, взглядом старуха могла убить, так он был тяжёл. Мелкие кудряшки неопрятной копной свисали на лоб, они казались пыльными и никогда не встречавшимися с водой. Гризелла была мала ростом и очень суха, но характер имела такой, что её хрупкость окружающими не воспринималась. Когда она говорила, то всем казалось, будто ведьма занимает всё свободное пространство.