Между нами, девочками

Учили нас правильно. Выражения всякие в голову вдалбливали. Так что, даже если волнуешься, даже если живот болит, все равно что-нибудь да скажешь. Ночью разбуди, а в голове какой-нибудь оборот сразу высветится. Поэтому с иностранцами общаться не боялись. Язык был у всех более-менее активный. Ну, за некоторым, совсем незначительным исключением. Но ведь едем-то на две недели. Предполагается общение совсем другое. Не просто два часа поговорить! Шутка ли – обмен между двумя школами, московской и берлинской. Значит, будут дни русского языка, дни немецкого языка. Русской культуры, немецкой культуры, песни, пляски, выступления. Так что от нас еще требовались и таланты. И это тоже входило в критерий отбора. Неталантливых не брали. Чтобы в грязь лицом не ударить.

То есть поехать должны были способные, талантливые. Ну и, конечно, воспитанные.

Поэтому нет сегодня на этом собрании для отъезжающих моего закадычного друга Купцова с мамой. Друг Купцов отличился по случаю праздника 8 Марта. Сначала со всех деньги на цветы учителям собрал, потом на что-то их потратил; вспомнить на что не смог, а учителям сирени подарил. Лично оборвал школьный сад. Было, конечно, некрасиво. И, несмотря на всю любовь Фаины к Купцову, Купцов в Берлин не едет. Нельзя было пропустить такой жуткий факт просто так, без всякого внимания. Так что талантливый и способный Купцов, проявив верх невоспитанности, строгий отбор не прошел. Хотя, конечно, удивительно. Вообще, отношения нашей классной руководительницы Фаины Иосифовны, одновременно учительницы одной из наших подгрупп немецкого языка, с Купцовым были очень сложными. Она одновременно его обожала и одновременно жестко воспитывала. То есть о голову бедного Купцова было сломано четыре линейки, мама его сидела в кабинете Фаины регулярно, и наказывался Купцов со всей строгостью. В свою очередь, Купцов Фаиной восхищался, считал ее знание языка идеальным, выигрывал все олимпиады по немецкому языку и доводил ее до белого каления своим мерзким поведением. Вот такие сложные отношения, просто какие-то итальянские. Хотя почему итальянские? Школа вроде немецкая. Фаина – еврейка, Купцов – русский. Но страсти между ними были нешуточные! Да, пожалуй, без Купцова в Берлине будет грустно.

Итак, кто же у нас едет?

Певческий ансамбль – восемь девчонок из нашего класса. Я, между прочим, у них за руководителя. Не то, чтобы я была самая талантливая. Но я могу все организовать. Талантливая Маринка Генералова – солистка нашего ансамбля – как раз и не едет. Это наш позор, наше малодушие. До сих пор в глаза друг другу смотреть не можем. Но когда выбирали, кто поедет, а кто нет, вышла какая-то дикая ситуация. Одного человека из ансамбля нужно было выкидывать. По количеству человек мы не вписывались в рамки группы. Почему именно из ансамбля, непонятно. Но нам сказали, выбирайте, кто не поедет. Поставили нас перед выбором. Нужно было найти крайнего и это свое решение обосновать. В первую очередь для самих себя. И мы нашли причину. У Генераловой были тройки. Безусловно, это было ужасно несправедливо. У Маринки, единственной из нас, был голос, и все годы она практически одна за всех нас и пела. И мы все это очень хорошо понимали. На выступлениях ставили ее поближе к микрофону, она тянула все сложные партии. А здесь, когда надо было вступиться или ультиматум ставить – мы, дескать, только все вместе поедем, мы струхнули. Поехать было охота всем. Шутка ли – такая возможность. На дворе 1978 год. Да родители-то не у всех за границей были! И платить только за дорогу. Питание, проживание, все за счет школы. Когда еще такая удача представится? В общем, предали мы Маринку. И вот сами тут сидим, речи слушаем умные, как в Германии не опозориться, а у самих кошки на душе скребут. Переглядываюсь с девчонками. У всех настроения никакого. Все про одно думают. Ну это же понятно. Мы даже несколько раз между собой собирались, обсуждали всю эту историю. Размышляли на тему: «все-таки законченные мы сволочи, или есть нам оправдание»? Оправдание нашли, причем дружно и быстро. Главное – это честь школы и вслед за ней целой страны. Как же наши однокашники без ансамбля-то в Германии справятся? Ну никак. А так хоть и без Генераловой, а репертуар у нас просто сногсшибательный. И на русском, и на немецком. Действительно, здорово у нас все это получается. На пианино Ленка Старостина. Хорошо хоть ее не выгнали. Без аккомпанемента-то совсем нам бы было никак. А так она, если что, где погромче сыграет и все. Никто ничего не поймет. А Маринке мы решили купить подарок в Берлине какой-нибудь особо дорогущий. Хотя все равно, гады мы, конечно. Но в Германию хочется больше!

Итак, подведем итоги. Ансамбль едет всем составом минус один, несколько отличниц, наша комсорг Ирка плюс еще несколько девчонок из параллельного класса. Эти «бэшки» вредные, конечно, ну ничего, мы их массой задавим. Из нашего класса еще поедет Андрей Дрябрин. Он – интеллигентный, и у него есть балалайка. Он, правда, не знает, что с ней надо делать. Но сказал, что возьмет обязательно для антуража. Ну и, конечно, наш Кузя – Пашка Кузнецов. Он вообще-то никакой, и язык не знает, и не интеллигентный. Вообще не понимаю, из каких соображений его взяли. Думаю, его мама – чья-то там подруга. Или для количества мальчиков. И чего с этими мальчиками так носимся?! Ну и поехали бы нашим девчачьим коллективом? Еще бы даже веселее было!

Белорусский вокзал мы уже изучили вдоль и поперек. Все-таки в прошлом году и встречали такую же группу, как наша, только из Берлина, и провожали потом. Из вагона наши будущие немецкие друзья год назад сначала даже выходить боялись, когда поезд на вокзал прибыл. (И вправду страшно. Кто его знает, кто они такие, русские эти?!) Приехали, кстати, одни девчонки. Все в синих форменных рубашках. Они в свою кучку жмутся, мы в свою. Вроде слова знакомые слышим, а понять ничего не можем. Это вам не урок отвечать. Первыми очнулись наши учителя:

– Наташа, Лена, вы почему девочкам не помогаете? Давайте, берите рюкзаки.

Мы неловко начали предлагать свою помощь. Немцы тихо шарахались от нас. Спасло неловкую ситуацию то, что у одной немецкой девчонки из рюкзака на платформу посыпалась косметика. Тут уж мы дружно кинулись ее подбирать, сталкиваясь лбами и хохоча. Ну это ж совсем другое дело! Раз губы красят, значит – наши люди! Правда, им, может, это и в школе разрешено. У нас-то и думать не моги!

У одной немецкой девчонки через плечо висела гитара. Здорово, петь вместе будем!

– Играешь? Gut! А я на пианино. Меня Лена зовут, а тебя?

– Петра. Давай в автобусе вместе сядем.

– Давай! А тебе сколько лет? 16? Мне 15! А в каком классе учишься? А в Москве что больше всего посмотреть хочешь? А знаешь, у вас один день в семье будет. Давай, ты ко мне пойдешь?

Языковой барьер был преодолен, мы трещали как сороки. Учителя облегченно вздыхали, контакт состоялся. Хотя, конечно, Фаина периодически делала страшные глаза, когда мы вдруг глагол ставили не на то место или забывали правильный предлог. Но это, по сути, было уже неважно. Мы говорили. Нас понимали. И нам было ужасно интересно. Просто необыкновенно.

Неделя пролетела как один день. И вот мы опять стояли на Белорусском вокзале, уже провожая наших самых закадычных, самых любимых подруг. Обнявшись, мы сначала дружно пели немецкие песни под Петрин аккомпанемент, потом дружно ревели, потом мы бежали за вагоном, а наши немецкие девчонки, по пояс высунувшись из вагона, кричали:

– Ждем вас через год в Берлине! Приезжайте!

Учителя уже перестали нас воспитывать. Они сочувствовали нашим серьезным переживаниям. И одновременно радовались, что, слава богу, все разъехались. Все уехали живыми, с впечатлениями, никто ничего не потерял, и вроде все остались довольны.

А мы, конечно, весь год боялись, поедем – не поедем, возьмут – не возьмут, выберут – не выберут.

И вот он, наш старый знакомый – Белорусский вокзал. Нас взяли. Теперь мы не провожаем и не встречаем. Мы сами едем! На нас парадная форма – белые кофточки, красные галстуки. Провожают нас семьями. Даже моя беременная сестра Наталья пришла. Катается между нами как колобок и советы раздает направо и налево. Я, понятное дело, горжусь. Опять же, в силу ее беременности, в чемодане везу половину ее красивого гардероба. Ей все равно сейчас не надо. А она беременная добрая стала, все мне дает, бери – не хочу. Это когда кто такое видел? Нет, беременная сестра – это хорошо. Обязательно малышу куплю что-нибудь!

Ну все, по вагонам. Полтора суток песен и веселья, и мы – в Берлине.

Нам значительно легче. Мы не знаем, куда мы едем, но мы знаем, к кому мы едем.

Поезд еще не остановился, а я уже вижу бегущую по перрону Петру с цветами:

– Петра!

– Лена!

– Катя! – Это моя подруга, Наташка Зверева, свою Катрин обнаружила. Высыпаем из вагона, визжим, обнимаемся, целуемся. Никакого барьера: ни языкового, ни человеческого. Мы очень хотели приехать, а нас очень ждали. Ура! Мы в Берлине!

Едем в автобусе. Для нас все новое, все необычное. Петра по ходу все рассказывает, все показывает. Информации море, уже голова распухать начинает.

Жить будем в школе. Это на матах, что ли? Мы как-то в поход с классом ходили. Тоже в школе ночевали, правда, в деревенской, в спортзале. Спали все вповалку, на матах. Фаина почему-то спала на парте. Замерзли все ужасно, да еще и все бока отлежали. Ни согнуться, ни разогнуться. Умывались в речке. Готовили на костре. Ну не думаю, что здесь так будет. Немцы, между прочим, во время московского проживания ели в ресторане. Спали в классах немецкого языка на раскладушках. Спать, правда, было некогда, мы все время совместно веселились. Но с бытовыми условиями в Москве все было нормально.