Между жизнью и смертью

– Высказались?

Банда строго смотрел на новоиспеченного "папашу", и в глазах его постепенно разгорался огонек злости. Карл заметил это и благоразумно решил помолчать.

– Теперь я буду говорить; Вы, – Банда ткнул пальцем чуть ли не в глаз немцу, – купили ребенка в одесском роддоме, воспользовавшись услугой некоей частной чешской фирмы. Не знаю, может быть, вы даже не понимали, что делаете. Возможно, вам говорили, что ребенок – сирота и ему надо помочь...

– Да, мне сказали, что его родители погибли в автокатастрофе, а мальчик, по счастью и чистой случайности, остался жив и невредим, – горячо заговорил Берхард. – Поэтому я могу его усыновить.

– Это ложь. Его родная мать, вынашивавшая его девять месяцев, сейчас лежит в роддоме и плачет по своему, как ей сказали, родившемуся мертвым сыну.

– Какой кошмар! – закрыл лицо руками немец. – Что же теперь делать?

– Для начала расскажите нам, как вы связались с преступниками, сколько вы им заплатили?

– По объявлению. Фирма обещала решить проблему тех, кто не имеет детей. Они предложили помощь в усыновлении ребенка – сироты из бывшего СССР.

– Кто именно предложил вам это? Где это происходило?

– В Праге, в Чехословакии. Господин Павел Гржимек, доктор медицины, руководитель этой фирмы, и он лично заполнял мои бланки...

– Что за бланки? – заинтересовался Банда, насторожившись и внимательно глядя на Берхарда.

– Ну, мои данные – мой адрес, мое согласие на усыновление и желаемый нами пол будущего ребенка. Все это он внес в компьютер и сказал ждать вызова.

– В компьютер?

– Да.

– Где его офис?

– У него дома, в особняке. На втором этаже. Там он меня принимал, там стоит его компьютер.

– Очень хорошо, – Банда переглянулся с Бобровским – сведения немец сообщал важные, они полностью совпадали с тем, что рассказывала бывавшая у Гржимека дома Рябкина. – Он брал с вас какие-нибудь деньги?

– О, да! И немалые – я заплатил ему целых двадцать пять тысяч марок.

– И вам не показалось странным, что за такое гуманное дело, как усыновление сироты, надо платить такую большую, даже по вашим понятиям, сумму?

– Я еще заплатил и десять тысяч долларов в Одессе врачу больницы, из которой получил нашего мальчика. Господин Гржимек говорил, что деньги нужны для оформления документов – для того, чтобы подкупить страшных советских бюрократов, которые не желают добра своим маленьким несчастным согражданам.

– Ясно.

– Он, наверное, действительно подкупил, потому что проблем у меня не возникало нигде.

– Понятно.

– И что же теперь мне делать?

– А как вы думаете? – горько усмехнулся Банда. – Представьте себе, что у вас украли ребенка. Представьте, что вы его ждали, мечтали о нем, что ваша жена ходила девять месяцев беременная, может быть, плохо себя чувствовала, а потом, в один "прекрасный" день, вдруг раз! – и нет у вас ребенка. Вам бы понравилась такая ситуация?

– Это ужасно.

– Хуже, чем ужасно, – Банда в сердцах сплюнул под ноги и закурил, нервно щелкнув зажигалкой. – Не знаю, на вашем месте я бы очень серьезно подумал над тем, как можно исправить ситуацию. Ведь впереди вас ожидают огромные неприятности – просто катастрофа.

– Подскажите, господин офицер, что мне надо сделать? Я готов на все...

– Вот это правильно. Слушайте меня внимательно: самое лучшее – быстренько разворачивайтесь и немедленно возвращайтесь в Одессу. Найдите в роддоме Ольгу Сергиенко, мать ребенка, и отдайте ей ее сына.

– Но мои деньги? – возопил несчастный немец, ни на секунду не забывая о вложенной в это сомнительное предприятие огромной сумме.

– Боюсь, с деньгами будет полный швах – вчера была арестована главврач больницы, которой вы заплатили. А мы едем разбираться с господином Гржимеком. Поэтому, кстати, и не сможем проводить вас до Одессы.

– Вы меня отпустите одного?

– Да. Вам ведь некуда деваться. Граница для вас теперь закрыта, – припугнул немца на всякий случай Банда, – а если вы и вырветесь в Германию с мальчиком на руках, вас тут же накроет Интерпол – мы совместно занимаемся расследованием этого преступления. Так что решайте сами, чего вы боитесь больше – потерять деньги или пойти в Сибирь.

– Господи! – немец в тоске закрыл глаза, откинувшись на подголовник сиденья, – Так как, господин Берхард?

Несколько минут Берхард молчал, и в салоне висела напряженная тишина.

– Я еду в Одессу! – наконец решительно произнес, открывая глаза, немец. – Я отдам сына его матери. Как, говорите, ее зовут?

– Запишите – Ольга Сергиенко, – Банда протянул незадачливому "папаше" ручку и листок бумаги.

– Так, я записал. Вот только как уговорить расстаться с мальчиком Хельгу...

– Ну уж уговорите как-нибудь!

– Конечно.

– Господин Берхард, скажу вам откровенно – вас следовало бы задержать и сдать в милицию в ближайшем городе. Но у нас сейчас просто нет на это времени. Поэтому мы вас отпускаем. Более того, если сегодня вечером ребенок вернется к матери, я обещаю вам полную свободу. Вас не привлекут к ответственности, вы будете проходить по делу исключительно в качестве свидетеля, а не соучастника. Вы будете вольны хоть завтра вернуться домой.

– О, спасибо, герр офицер!

– Не за что. Только смотрите, не хитрите. Все зависит теперь от вас.

– Да-да. Простите меня, если можно. Я не знал, что делаю. Желаю вам быстрее арестовать этого негодяя. До свидания, господа офицеры, – он выбрался из "Опеля". – Искренне желаю вам удачи!

Захлопнув дверцу, он зашагал к своей машине.

Еще несколько минут, как заметили Банда и Бобровский, он отчаянно жестикулировал, что-то объясняя жене.

Затем "Мерседес" с баварскими номерами, развернувшись на узкой дороге, спокойно покатил назад, к Хмельницкому, и дальше – на Одессу...

– Банда, ты опять сыграл не по правилам, – заметил Бобровский. – Мы обязаны были его задержать, сдать в органы – он ведь соучастник. У него украденный ребенок! А ты его отпустил на все четыре стороны...

– Сергей, если сегодня вечером Ольга не поцелует своего сына – а я почему-то уверен, что этот немец обязательно вернет ребенка! – ты сможешь отдать меня под суд. Да я и сам явлюсь с повинной. Но я чувствую...

– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул Бобровский, когда "Мерседес" Берхарда скрылся из вида. – И что теперь?