Межмирье

Татьяна быстро перелистала страницы, нашла нужную и принялась зачитывать с выражением:

— «Если у вашего партнера завелся неоперабельный бес в ребре, ни в коем случае не делайте резких движений. Романтический ужин при свечах и горячая ночь помогут вам исправить ситуацию. Запаситесь массажным маслом и кружевным бельем…»

— Ой, Таня! — перебила ее Ольга. — Ну какое масло, какое белье? Ну куда мне все это? Буду как разряженная корова…

* * *

Андрей понимал только то, что он ничего не понимает. Зачем-то начал бегать. Откуда-то появилось нежелание бывать дома — все мешало, терло и мозолило. Почему-то думалось о попутчице из электрички — Юле — и крутился в голове ее адрес. Вдобавок, застучал двигатель «Нисана», пришлось отогнать его в автосервис и ездить общественным транспортом, курсировать с работы на работу неприкаянной частичкой людской биомассы. Так, в бестолковости, прошла рабочая неделя.

В субботу Андрей обнаружил себя на трамвайной остановке, перед парком, за которым стояло Юлино общежитие. С букетом из странных красных ромашек и мелких желтых розочек, который ему всучили в цветочном магазине. Нужно было идти. И он шел, не торопясь. При этом каждый шаг давался Андрею все труднее и труднее. Куда он, зачем? К хорошенькой девушке. Ему ведь уже почти сорок — поздно… Но ему еще только тридцать девять, так неужели это навсегда — рынок, уборка, родительское собрание, кино по субботам?.. Андрей дошел до крыльца, поднялся по ступенькам. Помедлил, открывая дверь.

В клетушке у входа сидела та же глазастая вахтерша.

— Вы к кому? — спросила она Андрея.

— Я… Собственно, ни к кому. Это вам, — подал он в окошечко букет.

— Спасибо, молодой человек, — показалось, что старушка хихикнула. Показалось.

Андрей развернулся и вышел на улицу. Постоял чуть-чуть на крыльце и решительно зашагал прочь.

Вечером Андрей курил на балконе и смотрел вниз. Вокруг был покой. Не полусонное забытье южной сиесты, отнюдь, просто все казалось упорядоченным, размеренным, гармоничным. Город будто затаился, притих перед осенью. Вот-вот вернутся с каникул школьники и студенты, разноцветная кровь города в асфальтовых венах забурлит, забродит молодым вином. Но это будет чуть позже, а сейчас — покой, покой.

Скрипнула балконная дверь — подошла Ольга. Облокотилась на перила, посмотрела вниз.

— Андрюш?..

— Да? — глухо отозвался.

— А давай я тебе массаж сделаю?

Андрей ошарашено посмотрел на жену. Одной рукой Ольга комкала какую-то бумажку, другой — теребила карман халата. Затем подняла глаза, и Андрей вовсе оторопел. Потому что Ольга кусала губу, как будто готовилась заплакать, и столько было у нее в лице испуга, решимости и еще чего-то неназываемого…

— А давай, Оль…

Потом вернулся из автосервиса «Нисан» — двигатель перебрали, и больше ничего не стучало. Потом был сентябрь, и дождь пришивал небо к асфальту. Андрей проезжал мимо медицинской академии и увидел на крыльце Юлю. Она стояла, облепленная мокрым платьицем, с потемневшими от воды волосами, и смеялась, запрокинув голову, беззаботно и по-юношески жадно.

* * *

Прошло пять лет. По-прежнему выстукивали свое вагонные колеса, по-прежнему отживали коротенькую вагонную жизнь пассажиры, по-прежнему старались разнообразить ее продавцы с тележками.

Андрей грузно опустился на сиденье, скользнул взглядом по вагону и неожиданно зацепился за знакомое женское лицо. Он не мог вспомнить, кто это, но был уверен, что где-то видел, видел… Женщина повернула голову, и Андрей сообразил: Юля, «дочка мельника». Она держала на коленях малыша лет двух и рассеянно смотрела вперед — усталыми, не девичьими, но бабьими глазами.

Андрей отвернулся. За окном ветерок ласково сминал ворсистую ткань ржаного поля…

ШАРЛАТАНСТВО [1]

1

Рассказ написан в соавторстве с Майком Гелприным (США).

Старый Гвидас пришел в Город утром, на заре, как раз после смены караула.

— Храбрость, кому храбрость? — принялся зазывать покупателей Гвидас, едва миновал городские ворота. — Имеются также бдительность, мужество, неподкупность, решительность…

— Давно тебя не было, старый прощелыга, — приветствовал Гвидаса начальник стражи. — Бдительности возьму немного, пожалуй. Капель тридцать. И неподкупности полсотни возьму, от соблазна. Решительности не надо, с прошлого раза еще осталось.

Старый Гвидас откинул с лязгом крышку передвижного лотка, извлек склянки с бдительностью и неподкупностью. Бормоча под нос, отмерил нужное количество капель. Слил в подставленную начальником стражи плошку. Принял от него монеты, пересчитал, упрятал за пазуху.

— Есть новый товар, — понизив голос, поведал Гвидас. — Такого в ваших краях еще не видывали. Редкий товар, заморский.

— Что за товар? — ворчливо спросил начальник стражи. — Дорогой, небось?

— Недешев, пять монет за каплю. Особое состояние души, — Гвидас закатил глаза. — Названием «любовь».

— И что в нем эдакого особенного?

— Сам не знаю, — развел руками Гвидас. — Мне такой товар не по карману. Но люди говорят, что оно того стоит.

— Вот пускай люди и покупают, — проявил оставшуюся с прошлого раза решительность начальник стражи. — Пять монет за каплю кота в мешке, нашел дурня.

Гвидас захлопнул крышку лотка, толкая его перед собой, пересек примыкающую к городским воротам площадь Стражников, миновал собор святого Казимираса и свернул на улицу Алхимиков.

— Смекалку, кому смекалку? — принялся заунывно выкрикивать он. — Имеются также озарение, долготерпение, усидчивость. А также новый товар. Заморский. Особое состояние души названием «любовь».

Желающих на особый товар не нашлось. Алхимики были традиционно бедны, даже на дешевое озарение им приходилось копить тщательно и подолгу.

— Удачу, кому удачу? — голосил Гвидас на бульваре Воров и Мошенников. — Отличная удача, проверенная. А также особый товар…

Покупателей на особый не оказалось и здесь. Воры были людьми практичными и тратиться абы на что не намеревались.

— Вдохновение, кому вдохновение? — лоток задребезжал склянками по брусчатке переулка Художников.

Небо плавно перетекало к востоку из нежно-лилового цвета в бледно-розовый. Солнце несмело трогало черепичные крыши, каменные стены, брусчатку мостовой, золотило стволы каштанов. Слышались ленивое цоканье копыт, птичий щебет да дребезжание лотка старого Гвидаса, который все покрикивал: «А вот кому!..»

— Ах! Какое расчудесное, презамечательное, наипрекраснейшее утро! — продекламировала шагавшая по переулку Художников девушка.

— Да, Анеле, хорошая погода, — сдержанно улыбнулась ее спутница.

Анеле резко остановилась и развернулась на каблучках.

— Лайма! Как ты можешь, как ты можешь так говорить?! Оглянись вокруг, Лайма! Что ты видишь?

— Переулок Художников и торговца снадобьями.

— Сна-а-адобьями?

Анеле вновь развернулась, махнув рыжими кудрями, указательным пальцем прижала к переносице очки и посмотрела вперед. Теперь и она увидела катившего тележку Гвидаса.