Мхитар Спарапет

Солнце уже погасило свои лучи. В небе засветилась луна. Ветер гнал с гор на Араратскую равнину дождевые облака. Полотно шатра колыхалось. Горги Младший зажег свечи. Ереванцы рассказывали обо всем, что видели, что испытали. Глаза у них были потухшие, полные неизбывного горя. Никто и ничем не мог помочь этим несчастным.

— Ереван разрушен, — говорили они. — Видеть бы вам, о господи, мучения мужчин, слышать бы, как голосили женщины, как разрывали грудь оставшиеся в живых, как кричали они под ударами турецких ятаганов…

Спарапет и мелик Бархудар не находили слов для утешения измученных страдальцев, глаза сотника Есаи были полны слез. Бархудар лихорадочно перебирал четки.

Ереванцы сообщили, что Абдулла паша оставил Мирали хана на свободе.

— Нагрузив все свое богатство на сотни верблюдов, это исчадие ада держит сейчас путь в Тавриз. Мы своими глазами видели его у Хор-Вирапа.

Спарапет потер обросшее лицо. Бархудар бросил четки в карман.

— Не зря же мы тряслись в седле! — сказал Есаи и многозначительно посмотрел на спарапета.

— Говори прямо, что у тебя на уме? — ответил тот.

— И скажу! — осмелел Есаи. — Неужто мы выпустим Мирали безнаказанным? Сам господь послал этого мерзавца к нам в руки. Поручи его мне, тэр спарапет, я живо расправлюсь с ним. А то ведь что вздумал, и шкуру хочет спасти, да богатств столько прет! Мне хватит одной моей сотни, тэр спарапет. Не откажи и, если завтра в полдень хан не будет у твоих ног, сними с меня голову!

Бархудар хоть и не любил сотника-рамика, на этот раз не мог не выразить своего удовольствия — он весь зажегся радостью. Согласился и спарапет.

— Ты прав, Есаи, — сказал он, — хорошая мысль. Пора наказать эту собаку. Возьмешь с собой еще две сотни и Горги Младшего в помощники.

Есаи подтянул пояс, глаза его заблестели.

Через полчаса он уже был на коне. Взяв с собою ереванских беженцев, он понесся в сторону Аракса наперерез Мирали хану. Еще до рассвета надо добраться до большой дороги…

— Сколько с ханом людей? — спросил Есаи.

— Очень мало. Абдулла кого перевешал, а кого оставил в своих войсках. С ханом всего только человек сто, не больше.

— Все вооружены?

— Нет, лишь немногие. Паша обезоружил персов.

Есаи не задал больше ни одного вопроса. Кони мчались, вздымая за собою тучи пыли.

Звезды, висевшие над зубцами гор, в последний раз мигнули и скрылись в молочном предрассветном тумане.

Светало, но мрак на равнине Шарура еще не рассеялся. Было свежо, дул легкий ветер, и капли росы осыпались с кустов.

Мирали хан откинул полог, протер глаза и сладко зевнул. Плохо ли ему: на душе покой. Ночь прошла хорошо — выспался на славу, хотя постель и была постлана на краю дороги, у какого-то развалившегося колодца. Верблюды ханского каравана расположились неподалеку. Закинув головы на хребтины, они лениво пережевывали пищу. Три дня шагали, бедняги, под палящим солнцем по Араратской долине. Остановились только этой ночью. Когда хан наконец отдал приказ сделать привал и передохнуть до рассвета, верблюды сами, не ожидая окриков погонщиков, осели на ногах, а люди, где стояли, там и повалились на выжженную землю.

…Великий визирь, стоя на коленях, совершал утренний намаз. Тем же занимались муллы и погонщики верблюдов. Немногочисленные слуги суетились, готовили завтрак. Там, где располагались женщины, было еще тихо, только горбатый евнух проснулся и зевал своим беззубым ртом.

Хан тоже опустился на намазник, воззрился на восток и стал славить аллаха в благодарность за свое спасение. Но слова молитвы скоро застряли у него в горле. Хан увидел в десяти шагах перед собою вооруженных всадников. Он замигал глазками, раскрыл и закрыл рот. Не успел и слова сказать, как великий визирь бросился к его ногам.

— Разбойники, хан!.. — крикнул он и задрожал всем телом.

Мирали вскочил с места, сделал движение рукою — хотел схватиться за саблю, но услыхал над головою чей-то окрик:

— Сдавайся без лишнего шума, Мирали хан. Обещаю доставить тебя к моему господину невредимым!

Хан еще не пришел в себя от неожиданности, как почувствовал, что ему уже вяжут и закручивают за спиной руки.

Какой-то персиянин попробовал вступиться за своего повелителя и тут же лишился жизни. Закричала женщина, но тотчас умолкла, — видно, кто-то зажал ей рот.

Хана взвалили на верблюда-вожака, тот недовольно замычал, и ему в ответ из конца в конец, заголосили все другие верблюды каравана.

Тут же в ногах у всех ползал великий визирь, вымаливая пощаду себе и хану. Один из ереванских беженцев хватил его камнем по голове и закричал:

— Дайте-ка я и хана прикончу, погублю, как он, проклятый, всех нас погубил!

Хан задрожал, испугался, как бы и правда не размозжили голову.

Хотя Есаи и Горги и приняли все меры предосторожности, нескольким персиянам все же удалось сбежать и скрыться. Их не преследовали. Было не до того. Подняли верблюдов и повернули караван по направлению к Вайоцдзору.

Есаи торопил погонщиков. На своем вороном коне он носился с одного конца каравана в другой и плетью подгонял неповоротливых персиян.

— Скоро наступит жара! Спешите! — кричал он.

Горги Младший поравнялся с верблюдом, на спине которого восседал кто-то неведомый, тщательно сокрытый от глаз людских шелковым балдахином. Горги не терпелось узнать, кто это. Он подозвал Вецки Маргара:

— Эй, дядя Маргар, подержи-ка моего коня.

Отдав уздечку, Горги стал на коня и, взявшись за луку седла верблюда, вспрыгнул на него, раздвинул полог и… ахнул. На него с ужасом взирала совсем юная девушка. Горги никогда еще не видел таких глаз. Они были черные, как ночь в пустыне. Небольшое личико, на котором, подобно пятнышку крови на свежевыпавшем снегу, алели нежные губы, было очень бледным. Стан девушки обтягивал темный бархатный кафтан, руки и шея оголены, из-под кафтана выглядывали розовые шаровары, у ног лежала пара шитых серебром туфелек.

При виде незнакомого мужчины девушка слабо вскрикнула и прикрыла тоненькими пальчиками лицо.

Горги словно окаменел: что это, не сказка ли?

Верблюд шагал покачиваясь. Покачивалось и чудо. В отверстие над балдахином падал сноп света, освещая нежную шею девушки, ее жемчужные серьги, волосы, от которых струился дурманящий аромат.

Вдруг рядом с девушкой что-то зашевелилось. Горги разглядел чернокожую морщинистую старуху. Юноша даже испугался. Старуха тем временем взяла его за руку и неожиданно писклявым голосом сказала:

— Айшэ боится тебя, храбрец! Не трогай Айшэ. Я дам тебе золота, пожалей Айшэ. Она маленькая…

Но Горги не слушал ее. Не мигая смотрел он на дрожавшую девушку и не мог очнуться. С ним творилось что-то странное. В сердце вспыхнуло непонятное чувство, оно разрасталось, как пламя, и сжигало его. Горги потянулся к девушке рукой. Ему все не верилось, что это не чудо. Подобно человеку, который боится разбить драгоценную вещь, он осторожно отнял от лица девушки ее фарфоровые пальчики. Из-под черных, длинных ресниц лились слезы…