Мхитар Спарапет

— Ты понимаешь, что говоришь? — закричал наконец Погос. — Бросить наши дома — и пусть турок превратит их в развалины? Оставить очаги наших дедов? Еще не зажили раны, нанесенные нашему городу шахом Аббасом, теперь опять отдадим его на съедение волку?

Он подскочил к Тэр-Аветису, потряс кулаками над своею головой и в исступлении продолжал:

— Обречь на нищенство наших детей? Где же ваш царь? Где?.. Обманул? Сказал — вооружайтесь, вот он я, иду! Почему же не идет? Нет, никогда, ни при каких условиях мы не оставим нашего города!

— Куда нам девать наши мастерские, наши семьи? Куда? — с не меньшим волнением вторил Погосу Карчик Ованес. — Господи, за какие грехи такое несчастье! О, чтоб тебя!..

Монах Григор со слезами в голосе умолял:

— Успокойтесь, безумные! Говорите так, чтобы мы могли понять друг друга.

Но никто его не слушал. Все кричали. В неистовстве забыв приличия, жалили злыми словами и взглядами стоявшего среди них как столб Тэр-Аветиса. Горги Младший бросился к тысяцкому, встал перед ними, взялся за рукоять сабли: пусть только кто осмелится поднять меч, тогда он сам…

А Тэр-Аветис между тем казался спокойным.

— Криками кровли не покроешь, — не повышая голоса, сказал он. — Хотите от мала до велика быть проданными на невольничьих рынках? Готовы предать свою веру и гореть за это в аду? А не лучше жить несломленными в неприступных наших скалах, чем дать себя уничтожить?

Ноздри у Тэр-Аветиса расширились, голос зазвучал металлом. Он продолжал:

— Персидский хан Мирали предаст вас. И турки не оставят в живых ни одного ереванца. Возьмитесь за ум, решайтесь исполнить добрый совет. Давид-Бек ждет меня с ответом. Даю вам день на размышление.

С этими словами тысяцкий вышел из комнаты. Горги Младший покосился на рассвирепевшего молодого мелика Погоса Кичибекяна и побежал следом за Тэр-Аветисом.

Через минуту они оба вошли в кухню Хундибекяна. Там на узкой тахте спала толстуха служанка. Тэр-Аветис шлепнул ее по заду. Толстуха в ужасе вскочила с места.

— Принеси вина! — приказал Тэр-Аветис и уселся на теплое ложе служанки. — Ни капли ума в головах, только зады отращивают. Пусть поорут там, сколько им влезет…

Долго шумели ереванцы. Накричались до хрипоты. Ованес Хундибекян плотно закрыл окна, чтобы, не дай бог, кто с улицы не услыхал криков.

— Если турки намерены захватить Ереван, почему же Мирали хан так спокойно сидит на своем месте? — размахивал руками Карчик Ованес. — Не знает он, что ли, что турки-сунниты сдерут с них шиитскую шкуру?

— Тише, тише, безбожники! — тщетно взывал хозяин дома.

— Если бы и в самом деле грозила такая опасность, католикос предостерег бы. Не враг же он нам. А уж ему ли не знать, какие там дела. Ведь его ближайший друг богач Сегбос каждый день садится в Стамбуле за стол султана.

— Но у Давид-Бека слух и зрение, как у рыси, и понапрасну он тревоги не поднимает, — старался убедить крикунов монах Григор. — Послушайтесь его, христиане-армяне.

— Послушаться, чтобы попасть к нему в рабство? — воскликнул Давид Мирзеджанян. — А не кажется ли вам, что Бек хочет притянуть к себе в горы сокровища Еревана, чтобы завладеть ими? Он только того и ждет, чтобы ввести нас в свое войско. Вот чего домогается Бек. Поимейте разум, не дайте себя одурачить.

Монаху Григору так и не удалось убедить рассвирепевших ереванцев. Он знал здесь каждого. Знал, что все они дорожат своей жизнью, но еще больше богатством, которым владеют. К тому же по странной наивности не могут поверить, что турки на самом деле готовы идти на Ереван.

Но вот поднялся Ованес Хундибекян, и гости неожиданно смолкли.

— Слушайте, безумцы! Кто вы, наконец, почтенные люди или базарная голь? Успокойтесь! Мы отвергаем предложение Давид-Бека…

— Да, да, отвергаем, — согласно закивали со всех сторон.

— Но пренебрегать его советом не следует! — продолжал паронтэр. — Имейте терпение выслушать меня, я же старший среди вас. Итак, значит, мы готовы и ждем. Да? Если турки на самом деле нападут на наш город, мы тоже не лыком шиты. У нас под ружьем десять тысяч человек, остановим врага, переправим наших детей и имущество в сторону Севана и станем на защиту города. Коли турки потеснят нас, отступим. Согласны, горячие головы?

— Умно говоришь, паронтэр Ованес! Это дело! Мы согласны!

— Согласны! Согласны! — неслось со всех сторон.

— Чего торопиться? Подождем. Если и правда турки придут с такой силой, о которой говорил этот священник-тысяцкий, тогда и переберемся в горы.

— Верно, так и сделаем.

— Подумайте хорошенько! — умолял монах. — Потом будет поздно, поздно!..

— Мы не черноризцы, что кормятся жертвенным мясом, святой отец! У нас есть оружие. Надо будет, постоим за себя, а увидим, что не хватает сил, тогда и уйдем.

На том и порешили. Турок пока не видно. Из Лори и Ширака ни слуху ни духу. Мирали хан спокойно сидит в своем дворце. Персидские купцы курят кальян на базарах, и цены на товары все те же, что вчера, позавчера и три года назад.

Договорились ни при ком рта не раскрывать о встрече с тысяцким. Для верности поклялись на евангелии монаха Григора. Кроме того, решили, пусть Ованес Хундибекян и монах Григор съездят к Мирали хану. Вдруг да вызнают у него какую-нибудь новость. После чего, мол, можно и ответ дать посланцу Давид-Бека.

Ованес Хундибекян проводил гостей и пошел искать Тэр-Аветиса. К своему удивлению, нашел он его в кухне за чаркой вина.

— Ты бесчестишь меня, Тэр-Аветис, — обиженно сказал паронтэр. — Неужели в доме нет более подходящего места, что ты сидишь в кухне?!

— Напрасно сердишься, — мрачно ответил Тэр-Аветис. — Тот, кто не оценит одного куска, не сможет оценить и тысячи. Говори лучше, на чем вы порешили?

Паронтэр помялся.

— Да пока, — сказал он наконец, — не пришли ни к какому соглашению, почтенный брат. Все думаем.

— Ну думайте. Рассудите, как найдете нужным.

Гостей провели в отведенную для них комнату. Слуги помыли им теплой водой ноги и бесшумно удалились.

— Понял, к чему они клонят? — спросил, ложась, Тэр-Аветис у Горги Младшего.

— Чего уж тут не понять. Ну и черт с ними! — сердито бросил Горги.

— Эх!.. — вздохнул Тэр-Аветис. — Мальчик ты еще, Горги. Напрасно сердишься. Ереванцы храбрые воины. Они нужны нам. У них десять тысяч войска. Будь они с нами, мы обязательно одолели бы турка. Останутся одни, пропадут: разветвленная река высыхает скоро, как бы она ни была многоводна. Наше несчастье в том и состоит, что испокон веков мы разобщены.